Выдавливая ответную улыбку, Саша неловко кивнул, сцепил пальцы в замок за спиной, что есть силы сдавил кожу большими пальцами. Не достойны они были такой милости и понимания, в дом пробралась не случайная нечисть — результат его прежних ошибок. Гаврилова.
Коротко переговорив со Славиком, мимо прошагал Ждан, мимолетно скользнул по нему взглядом, зацепился за сломанный заваленный на бок нос. Мужчина остановился, сделал пару шагов назад, возвращаясь к нему, чтобы поравняться.
— Упыриха удружила?
Саша мрачно кивнул. Отек не спал до конца, но после ледяной банной воды и края холодного железного ковша, который он жал к переносице, стало гораздо легче. Под глазами ещё долго будут светить всему миру два ярких фонаря. Бессовестный Елизаров склабился каждый раз, когда смотрел в его лицо.
— А дай-ка что тебе на ушко скажу. — Заговорщически понизив голос, мужчина поманил к себе пальцем и Бестужев, как последний наивный дурак, наклонился. В эту короткую секунду Ждан резво выбросил руку вверх, ловко схватился за спинку носа и жестоко повел вниз, затем в нужную сторону. Оглушающе громко хрустнуло, боль прострелила до пяток. Не ожидающий такой подлости Бестужев взревел, зажал руками нос. Ровный. Перед глазами потемнело, принялись скакать белесые мушки. Новоиспеченный лекарь как ни в чем не бывало похлопал его по сгорбленной спине.
— Как новенький будешь. В деревне каждый уважающий себя мужик хоть раз, да сворачивал в драке нос, грех не поправить. А не выровняешь — заклюют со своими смешками да скабрезными шутками, наши парни долго всё помнят и невезучему забыть не дадут. Как спать ляжешь, картошку почисти да к глазам прижми, можешь марлей или бинтом закрепить, а наутро к нам на огород за петрушкой зайди, кашицу натолки да зажми на четверть часа. Через два дня и не вспомнишь, что были такие синяки.
— Спасибо. — Голос из-за зажатого носа был гнусавым, Ждан понимающе усмехнулся, снова похлопал по спине и вышел из избы.
Выглядывающий из смежной комнаты Славик с широкой улыбкой показал два поднятых вверх больших пальца и снова скрылся за дверью. Послышалась шебаршение, скрипнули колеса коляски, затем протяжно застонала под тяжелым телом кровать. Саша вздохнул, заглянул в чашку с водой и, содрогнувшись, быстро поволок тело к полю за картошкой. С таким лицом в пору в упыри записываться, или к другой нечисти. Давно мертвой. Раньше он слишком трепетно относился к своей внешности, это так глубоко засело в подкорке, что просто лечь спать было выше его сил.
Остатки ночи наградили его тишиной. Никаких ярких снов, никакой Смоль и её нежного мягкого голоса, только алые короткие всполохи и мрак. Живой, шевелящийся, давящий на грудь. Третьих петухов никто из парней не слышал. Разбудил их громкий хохот пробегающих мимо девчонок. В руках — плетеные из лозы широкие корзины, прикрытые разноцветной тканью и мутные бутылки с холодным пивом, поднятым из подвалов в дар лешему. Насмешливо переглядывающиеся парни закидывали на плечи увесистые скамьи и кособокие табуретки, попарно волокли длинные садовые столы, с бурыми разводами на вдавленных в землю ножках. Семенили пожилые старушки, ругали своих захмелевших раньше праздника розовощеких дедов с горящими глазами. Впервые деревня напоминала единый живой организм. Гвалт разбегающихся по дороге кур, уловивших момент и проскользнувших в открытую калитку, вереницы красноклювых гневно шипящих гусей, ошалело приплясывающий козленок, решивший померяться силой с чужим забором. Все вокруг пело и галдело на разный лад, мелькало, рябило. Это заражало легкостью, уводило внимание от груза прошлой ночи, помогало забыть злобный оскал бывшей подруги.
Затянутые потоком спешащих деревенских, они быстро добрались до дома Софьи. Там Бестужев без малейшего зазрения совести оставил Славика торговаться с противной бабкой и сел на скамейку у дома, вытягивая напряженные ноги. Пробегающая мимо девчонка ловкой козой их перепрыгнула, размахивая длинным подолом ситцевого платья подмигнула и метнулась за подружками. Улыбка потянула вверх уголки губ, Саша взъерошил волосы.
Из распахнутых настежь ставень донесся наполненный возмущением и гневом вопль Славы и не по-старчески звонкий голос абсолютно счастливой Софьи. Вылетал из избы Елизаров стремительно — с наскока проехал широкими колесами низкий неприметный порог, чуть не свернул шею на мелких ступенях, Саше пришлось метнуться в его сторону, придерживая скособоченное кресло. На коленях парня стояла широкая плетеная корзина на манер тех, которые они уже видели в руках деревенских, к подлокотнику жалась холодным боком двухлитровая бутыль с пряной медовухой. Уши и шея друга пылали.
— Я знаю, почему её дед раньше времени крякнул. Он просто решил слинять подальше от такой жизни. Лично я бы через год после свадьбы повесился.
— Всё-таки придется муку молоть? — Помогая спустить кресло, Саша потянулся всем телом, сочно захрустели перенапряженные за эти дни позвонки. Елизаров бросил на него хмурый взгляд, сморщил нос, коверкая голос до зубодробительного писка.
— Дык ты ж калека. Пока молоть будешь, Саша мне избу вымоет, да паутину смахнет. Не корчись, чем тебе безногому еще тут заняться, чай милость тебе делаю, вон какой пирог пышный вам сготовила, гляди, за него б другая куда больше взяла...
Смешок щекотал горло, наклонившись, Бестужев приподнял бирюзовое полотенце на корзине. Под ним оказался румяный пирог с маринованными боровиками и мясом. Пахло так одуряюще, что желудок болезненно съежился и громко загудел. Он тут же выпрямился, сглатывая слюну.
— Не обманула, как для себя делала.
— Если бы. У неё там второй каравай размером с корову на столе дымится. После такого леший не то, что грибами и ягодами засыпать должен — минимум жениться. — Обреченно махнув рукой, Славик прокатил еще пару метров, пока Бестужев не перехватил ручки коляски. Тот сразу же тайком растер перебинтованные наспех руки. Гноиться они прекратили, а вот кровить при резких движениях — нет.
На поляне уже вовсю начался праздник — деревенские расселись по скамейкам, столы ломились от еды и алкоголя, под каждым деревом виднелись горки пирогов, блинов и открытые бутылки. Вокруг всего великолепия жужжали пчелы, мохнатые шмели и злобные осы. То там, то здесь взлетала вверх рука с широкой кружкой, а в воздухе разносилось оглушающее: "За лесного хозяина", ему вторили десятки других: "За лешего!". Плясали под гитары и гармошки девчонки, взлетали разноцветные подолы платьев, залихватски свистели парни.
Мимо протанцевала та самая шустрячка, подмигнувшая ему перед домом Софьи. Разгоряченная, с пылающими глазами и розовыми щеками, она широко улыбнулась, в танце схватила его ладонь, вовлекая в хоровод. Злорадно хохотнул за спиной Елизаров, удобнее устроился в инвалидном кресле, планируя насладиться зрелищем. А его закружило, поволокло. Пальцы крепко сжимались смеющимися девушками, уставшие ноги едва поспевали за их бодрым быстрым бегом. В мельтешении красок, стремительно пролетающих мимо старых стволов деревьев, поросших мхом и столов, заваленных едой, он потерял Елизарова. Деревенские все плясали, весело взвизгивали и улюлюкали, в хоровод ступали все новые и новые люди. Залихватски притопывали рискнувшие поспорить с возрастом старики и старухи, визжали дети, едва успевающие вслед за взрослыми.
Саша не сразу уличил тот момент, когда люди оказались не единственными празднующими: из-за деревьев на поляну выходили всё новые и новые существа. Одни маленькие и тонкие, другие — толстенькие, словно не выкорчеванные пеньки, поросшие мхом. Ручки-ветки и неказистые головы украшали нежные почки, листья, у других виднелись белые бутоны цветков, отдающие всеми оттенками от небесно-голубого, до розового. Существа с интересом следили за их праздником, переступали с ноги на ногу, будто желая следом пуститься в пляс. А потом встряхивали головами и сноровисто подхватывали дары, оставленные для лешего под кронами высоких вековых деревьев, направлялись обратно в чащу. Увидев его живой интерес, девчушка захохотала, обвила шею Бестужева длинной нитью красных бус и оставила влажный поцелуй на щеке, выпуская из хоровода. Танцующие понеслись дальше, а Саша медленным крадущимся шагом направился к рядам деревьев.
