– Что к печам не подходить…

Рихард почувствовал, что к глазам подступают слёзы. Время, когда Маджер бегал с ним на плечах по горам и деревне, играя в «высоко-высоко Феникс летит, далеко-далеко Феникс глядит» давно прошло. И тоска по этим беззаботным денькам вдруг нахлынула с новой силой.

– Правильно, малец, – голос Маджера стал мягче, – к печам и котлам – нельзя, в город – можно. Ты усвоил урок? Я могу тебе доверять?

– Да.

– Мой мальчик, – Маджер улыбнулся, потрепал Рихарда по волосам, взял его левую руку, что казалась тонким прутиком в его лапище, закатал рукав, оглядел рубцы перьев. Одобрительно хмыкнул: – Смотри, как красиво.

И Рихард смотрел. Будто не он вырезал их, а кто-то другой. Смотрел как на законченное творение, которому ни добавить, ни убавить, ведь так решил мастер. Перо к перу – длинные, узкие с наружной стороны руки, и мелкие, округлые с внутренней – до самых кончиков пальцев.

Маджер провёл по затянувшимся рубцам, улыбнулся, сжал руку племянника.

– Ты теперь по праву один из нас. Я видел твой полёт. И это было прекрасно. Ты станешь великим, Рихард Феникс. Только старайся не делать ошибок. Слушай, смотри, запоминай. И думай, думай, прежде чем что-то сделать и с кем-то заговорить. Мир неспокоен. А детство закончилось. Я верю в тебя, Рихард. Ты можешь мне доверять.

Мальчик кивнул. Слеза скатилась по щеке. Маджер встал и сразу стал подобен неприступной горе.

– И приходи ко мне тренироваться. Обучу, как пользоваться силой. Может, и папашу твоего позовём, если сила ещё при нём.

– Папу? – Рихард вспомнил разговор на пути из города.

– Да. Пока огонь горит, его надо распалять – надо учиться за себя постоять. Нолан никогда не был бойцом, у него иное направление силы. Он, скорее, мудрец и дипломат. А я – боец. Я – сила. Я – истинный огонь Феникса. И я научу тебя всему, что знаю. Ты только приходи.

И, не требуя ответа, Маджер широким шагом направился вслед за отцом и братом. Женщины, спустившиеся от родника, завидев старшего сына главы, поправляли волосы, хихикали и переглядывались. Рихард смотрел не на них или дядю, а на мелких ребятишек, которые крепко цеплялись за штаны приёмных матерей, ведь их настоящие родительницы служили Фениксу там, в уединении, под крылом смотрительницы. Это был понятный привычный уклад жизни, но после слов Райки о её сне всё обыденное будто обрело второй смысл.

Мир расступался перед мальчиком. Собственные детские воспоминания утекали сквозь пальцы, скользя по рубцам перьев. Будущее казалось неопределённым и пугающим. Впервые он пожалел о всех прогулянных уроках, о пропущенных шансах узнать о мире больше, чем мог спросить. Рихард почувствовал себя глупым и жалким, особенно в этой рубашке и в растоптанных сапожках. Пора! Пора облачиться, как и все взрослые, в жилетку, особенные штаны и крепкую обувь. И уже не пододевать кофту с длинным рукавом, а показывать всем и каждому левую руку. Он – Феникс! И он не подведёт.

Рихард вернулся домой. В первую очередь, сняв сапожки, на цыпочках прокрался в комнату отца, убедиться, что тот ещё спит. Нолан тихо посапывал, прижимая к груди скомканную подушку.

Мальчик снял с крюка фонарь с почти потухшими светлячками и вынес на улицу. Там, под рукомойником, стоял закрытый толстостенный горшок. Скрутив крышку, Рихард сунул в него руку, в лицо ударил сильный запах перегноя, внутри, в жирной земле, копошились личинки. Первая пойманная, толстая и скользкая, извивалась, пыталась оттолкнуться от пальцев, но была ловко переброшена в фонарь, где её уже поджидали голодные светлячки. Они, стукаясь крепкими панцирями, сгрудились вокруг угощения. Следом отправился ещё десяток.

Одни насекомые ели других – это было в порядке вещей. Спорхнувшая с дерева галка нацелилась на горшок, но заметила яркую добычу за стеклом фонаря и цокнулась клювом о преграду. Мальчик не отгонял, смотрел. Во время утренних кормлений всегда прилетали птицы, надеясь поживиться. Но были и другие пернатые, которым мало было обычных насекомых, и они, дождавшись, пока стая соберётся на дармовое лакомство, нападали на дальних сородичей. Чтобы этого не произошло, следовало лишь не прикармливать галок и мелких лесных пеструшек.

Рихард смотрел на птицу. Та, поворачиваясь к фонарю то одним глазом, то другим, наблюдала за светлячками, которые пировали в своей цитадели, ни на что не обращая внимания. Хорошо хоть не дрались. Напротив дома по дороге скользнула тень с длинными загнутыми крыльями, она становилась всё темнее, пока клёкот и щёлканье загнутого клюва не стали отчётливо слышны. Галка встряхнулась и выпорхнула за дом. Тень скрылась там же, треснула ветка. Юный Феникс обернулся, подумал: «Насекомые едят насекомых. Птицы – птиц. А люди или Дети богов?.. Может быть, да, но не в буквальном же смысле?».

Закрыв крышку горшка, мальчик тщательно вымыл руки в чаше с душистой водой, припасённой специально для таких утренних ритуалов. Затем на входе повесил фонарь, немного полюбовался светлячками, чьи попки набирались солнечного света, а панцири, разделяясь, приподнимались, на мгновение показывая хрупкие узорчатые крылья.

– Кушайте, кушайте, – пробормотал Рихард и подумал о Райке, оставшейся в одиночестве в столовой.

Вдалеке прошла группа Фениксов в сторону выхода из деревни, да так деловито и собранно, будто предстояла охота: нога в ногу, без лишних движений. От такого единства становилось не по себе.

Не желая пропустить всё самое интересное, мальчик юркнул в комнату, приподнял подушку, покатал в пальцах жёлтый кубик и принялся переодеваться в обычную одежду, как у всех, – в жилетку и штаны. Их перед инициацией подарил отец, как символ вступления во взрослую жизнь. Этот и ещё один такой же комплект были пропитаны несгораемым раствором. Мальчик клятвенно заверил, что остальные вещи обработает сам, но всё как-то руки не доходили.

Одежда оказалась чуть на вырост, но очень приятной и удобной. Рихард с восторгом смотрел на гладкую вышивку и на пуговицы с выжженными лепестками пламени. Они были не такими крупными, как у главной тройки деревни, но его, личные, честно заслуженные! Вспомнив о дяде, мальчик набросил короткий плащ, закрывающий руки. Он увидел со стороны себя, такого маленького и слабого, рядом с мускулистым огромным Маджером – эта разница давила. Вернулось чувство вины за прогулянные уроки и появилось саднящее ощущение, что с возрастом не прибавятся ни силы, ни рост. Из желудка поднялся ком к горлу, перехватило дыхание, уголки рта поползли вниз, а брови болезненно сдвинулись. Рихард зажмурился и дал себе пощёчину. За стеной всхрапнул отец.

Не медля, мальчик вытащил из-под кровати новые высокие сапоги, плотно, до боли в икрах, зашнуровал их и размашистым шагом отправился вслед за другими Фениксами, которые, казалось, сговорились всей деревней встретиться в одном месте. Впереди маячило множество фигур, стоило догнать остальных, почувствовать сопричастность, единство с настоящими взрослыми. Рихард ускорил шаг, но внезапно услышал голоса: незнакомый, отрывистый, девчачий и Тавира – не самого приятного мальчишки в деревне, который прошёл инициацию в прошлом году. «А мы ведь могли стать друзьями», – грустно промелькнуло на границе сознания. Рихард подошёл ближе, вслушиваясь в спор.

– Чужакам тут не место! Убирайся, Энба! – звенел фальцет Тавира.

– Прочь, гэрнабака! Дай мне пройти! – в голосе девочки чудилось рычание.

– Эй, Тавир, тебя ищет Симон по срочному поручению! – Рихард уставился в спину тощему высокому Фениксу, нависающему над маленькой фигуркой, зажатой в углу между двух домов.

– О, благодарю! – обрадовался мальчишка, будто и в самом деле ожидал, что его позовут.

Лицо Тавира, неприятное, крысиное, пошло пятнами от возмущения, когда он увидел Рихарда, и вероятно от удовольствия, когда повернулся в сторону дома главы деревни. Рот ощерился в жадной улыбке, или безумной – Рихард не мог угадать. Теперь всё не так, как в детстве, совсем не так. И Тавир сильно изменился. Сколько же раз дядя Симон уже посылал проныру по личным делам, шептался с ним о чём-то и заваливал подарками? Не счесть. Да и не особо хотелось. Рихард склонил голову, пытаясь рассмотреть девочку за неопрятной, нескладной фигурой соплеменника. А тот, видимо не желая уходить просто так, велел: