— Почувствовала. Вы слишком нежно друг к другу относитесь для друзей.

— Как брат и сестра.

— Как люди, разделившие нечто сокровенное. Она боялась, что ты убьешь его, а это кое-что значит.

Резко остановившись, Лагард развернулся. Одной рукой он перехватил под уздцы мою лошадь, а другой — меня за основание шеи, с силой привлек к себе и поцеловал глубоко и влажно. Это было немного больно, солоно, непристойно и так хорошо, что я вцепилась в его рукав, боясь позорно выпасть из седла.

— Ты понимаешь, сколько грязи на тебя после этого выльется? — он спросил, немного задыхаясь, когда мы наконец смогли оторваться друг от друга.

— Мне кажется, она будет литься на всех нас в любом случае, — продолжая пьяно и счастливо улыбаться, я погладила его волосы. — Авантюристка, выскочившая замуж за искалеченного маркиза. Сам маркиз, находящийся в бессрочной ссылке. Его брошенная мужем беременная служанка. И дворецкий, которого опасается добрая половина округи. По-моему, и без того похоже на замок из страшной сказки.

— Спасибо, — Даниэль произнес это так тихо, что будь он немного дальше, я бы вовсе не расслышала. — После того, как вы поговорили в саду, Руперт сказал, что мне, кажется, несказанно повезло. Я только теперь начинаю понимать, что он имел в виду.

— Не обнадеживайся раньше времени! — обнять его хотелось так сильно, что я осторожно выбралась из-под его руки и тронула кобылу с места. — Ты еще можешь успеть разочароваться. Особенно после того, о чем я собираюсь тебя спросить.

— Вчера ты тоже так говорила.

Лицо загорелось быстрее, чем я успела опомниться, и, судя по затаенной ухмылке Даниэля, как раз на это он и рассчитывал.

— Негодяй. Я тебе это припомню.

— Как пожелаете, маркиза. Непременно. Сразу же, как только вернемся домой.

Подул легкий приятный ветерок, еще меньше располагающий к беседе о делах, но откладывать ее возможности не было.

— Я думала про Рошена. Если в нас стрелял он, и если он всерьез поверил, что сможет объявить себя Лагардом после твоей смерти, как он собирается это провернуть? Просто заявив во всеуслышание о том, что он — бастард маркиза Ришара? Ему никто не поверит, особенно учитывая, что есть Иветта, и, в конце концов, я.

Даниэль снова смотрел прямо перед собой, но я знала, что делает это он в первую очередь из предосторожности.

— Ты как раз наименьшая проблема. Просто потому что он вряд ли знает правду о тебе. Для него ты просто авантюристка в погоне за богатством, такая же как он сам, — он все же быстро обернулся, проверяя, не обиделась ли я на такие слова. — При удачном стечении обстоятельств с тобой можно будет договориться. В конце концов, банально подкупить. Иви… Ей действительно ни за каким Нечистым не сдался этот титул. Даже если в какой-то момент она хотела его получить, то быстро поняла, что хлопот от этого больше, чем радостей. Руперт банально смертен. Он очень привязан ко мне, и если со мной что-то случится…

Он не стал договаривать, избегая необходимости быть слишком высокопарным, а я поспешно кивнула, давая понять, что все поняла.

— Это дурацкий план.

— Ему он кажется выполнимым. Додумался же он до похищения. Впрочем, я не исключаю, что есть еще и запасной: прикончить сначала тебя, а после разобраться со мной, когда я потеряю голову от ярости. Не пуля, так еще один донос о том, что я потерял контроль и превратился в монстра.

— Ты не монстр, Даниэль, — я сказала это так тихо, как могла, чтобы даже ветер не слышал.

Лагард посмотрел на меня снова, и я залюбовалась тем, как блестели в этот момент его глаза.

— Главное не говори ничего подобного святой братии.

— Не испытываю ни малейшего желания с ними разговаривать, — я хмыкнула, одновременно пытаясь оценить собственные чувства по этому поводу.

Самим своим видом церковники все еще вызывали во мне плохо контролируемую дрожь не то беспомощного страха, не то омерзения, но теперь, когда мой случайный муж так неожиданно оказался настолько моим, совладать с ней было легче.

— Рошен пришел с ними, мне думается. Монах, затерявшийся среди других монахов.

— За это я ненавижу монахов. Если они начинают сновать поблизости, жди беды.

От неожиданной догадки я натянула поводья, вынуждая лошадь замереть на месте.

Посетившая меня мысль была настолько очевидной, что стоило бы разозлиться на себя за то, что она не пришла мне в голову раньше.

— Дани?

— Как ты только что сказал? «Руперт банально смертен»?

Даниэль тоже остановил своего коня и развернулся ко мне.

— К чему ты клонишь?

— Ты сказал, в банде был главарь, пропитанный им. Десять человек это много, Дэн. Слишком много для одного калеки, уж извини. По его замыслу, даже если бы ты выбрался живым, это произошло бы очень нескоро. Где в это время был он сам?

Глаза Даниэля потемнели, напомнив мне небо, которое стремительно затягивало облаками.

Я еще не договорила, но мы оба уже знали, что я, с огромной долей вероятности, права.

— Ты скрыл свои следы от меня, отвел их взгляды, заставил довольствоваться тобой, чтобы за мной они уже не вернулись. Но что будет, если, вернувшись домой, ты найдешь там только мертвецов?

Что-то внутри меня вопило и корчилось от ужаса, стоило лишь попробовать вообразить себе, сколько боли ему придется пережить в таком случае.

Даниэль на мгновение стиснул зубы слишком сильно, — в попытке понять, не поздно ли, — а потом тряхнул головой.

— Не найду.

Мы, не сговариваясь, пустили коней в галоп, боясь только одного — все-таки опоздать.

Мы не опоздали.

К тому моменту, когда вдали показался его, — наш, — дом, уже опустились сумерки. Проспав слишком долго, мы выехали слишком поздно.

Если бы не подгоняли лошадей, вернулись бы глубокой ночью.

Даниэль осадил коня, и я сделала это вслед за ним, потому что то, что мы увидели, пугало и завораживало в равной степени — до немоты.

Сотканный Рупертом барьер светился. Мягкий зеленоватый свет поднимался с земли, дрожал и переливался.

С трудом оторвавшись от этого зрелища, я бросила на Лагарда быстрый взгляд, и он сорвался с места первым.

Моя кобыла догнала его быстро, и по мере нашего приближения я начинала чувствовать то, что он ощутил издали.

Сила, пытавшаяся прорваться в дом, хотела только одного — убивать.

Она не была сконцентрированной и хорошо направленной, в ней не чувствовалось власти пославшего ее колдуна. Только ярость. Просто… порыв.

Спустивший ее на Лагарда человек жаждал только крови, и в возможность пролить ее он вложил всё — ненависть, страсть, все знания, которыми обладал.

Я не исключала, что за возможность обратить это место в пыль он заложил собственную душу, и от этого мне делалось страшно по-настоящему.

Я хорошо помнила, каково это — желать чего-то так страстно, чтобы неважным становилось все прочее. Каково это — чувствовать себя в капкане и быть готовой на все за возможность вырваться из него. Когда часть жизни, все, что считаешь истиной, заканчивается, кажется, что позволила бы всему миру перевернуться, лишь бы этого не произошло.

Рошен не знал, что делать с образовавшейся пустотой.

Три года назад я бежала от подобной пустоты, не оглядываясь.

Он же пришел убивать.

Оценив высоту начавшего пульсировать барьера, Даниэль послал коня вперед, и я едва успела взять под контроль обеих лошадей.

Не хватало только, чтобы они нас сбросили.

Они прыгнули почти одновременно, и в этом прыжке моя кобыла недовольно заржала от страха и от того, как мне вздумалось обращаться с ней.

Даниэль обернулся, бросил на меня быстрый восхищенный взгляд — сам он рвался вперед так отчаянно, что не подумал ни о лошадях, ни о том, что мы будем делать, если застрянем за барьером.

Воздух вокруг самого дома стал плотным, почти осязаемым, и шел рябью.

Это была уже моя защита. Она работала как надо, сдерживая то, что рано или поздно должно было прорваться, — уже начинало просачиваться, — через барьер.