— А вы, маркиз?

Поддержать эту полушутку было единственно верным решением, но Даниэль мои опасения, разумеется, понял правильно.

— Не беспокойся, Руперт отучил меня геройствовать. Если это станет сложно, я скажу.

Нестись вперед, лишь слегка контролируя лошадь, ловить встречный ветер губами и ни о чем не думать — о таком сейчас можно было только мечтать, а в словах Даниэля была своя истина.

— Тогда следую за вами, — я сделала приглашающий жест, оставляя за ним право выбрать скорость, и Даниэль отвесил мне еще один поклон, прежде чем послать коня вперед.

В седле он держался в самом деле превосходно.

По счастью на пути нам больше никто не встретился, и до города мы добрались даже быстрее, чем ожидалось.

После отчаянной скачки мне хотелось только вымыться и выпить хорошего вина, и Лагард снял для нас комнаты.

— Я думаю, мы сможем позволить себе задержаться на день. Ради моря.

Если бы не Агата, я готова была бы остаться хоть на неделю, и он это как никто понимал.

Дожидаясь, пока маркиз приведет себя в порядок, я мерила шагами просторную гостиную, то и дело проверяя ладонью, насколько высохли волосы, и старательно гнала от себя мысль о том, что начинаю испытывать к Даниэлю… благодарность?

Было ли это то самое слово?

Он не просто разделил со мной титул, способный при необходимости стать для меня пусть не самым надежным, но щитом.

Не просто предложил обеспеченную жизнь в красивом доме, в окружении надежных людей.

Прошлой ночью, без раздумий застрелив Роберта за то, что тот сделал, он как будто поселил во мне нечто новое, подозрительно похожее на мысль о том, что так может быть в принципе. Что можно довериться кому-то настолько, чтобы перестали быть важны прошлые ошибки, кровь и грязь. Что может быть кто-то, готовый драться за тебя и не оставить до последнего. Верный по умолчанию, не помнящий в критический момент ни о чем, кроме этой верности.

То, как он повел себя сегодня на дороге, было в определенном смысле еще хуже.

Будучи немного наивным, Даниэль Лагард все же не был глупцом. Он не мог не понять, что у меня есть причины не любить святош. Однако вместо того, чтобы расспросить, тем более, настоять на ответе, — на что, кстати, имел полное право, — он придумал, как сделать так, чтобы мне просто стало легче.

Всего несколько дней рядом с ним, а я уже начинала… Нет, не терять хватку и не расслабляться, но чувствовать себя менее напряженной, чем привыкла.

Положиться на него?

Еще нет, но теперь я не отметала это как нечто абсолютно невозможное.

Быть может, когда-нибудь, до определенной степени. Не забывая о том, кто из нас должен кого защищать, но…

Принимая мою помощь, он платил за нее сторицей, и едва ли сам это понимал.

Когда он вошел в комнату, я разглядывала стоящие на каминной полке безделушки, и оборачиваться не стала.

Что-то подсказывало мне, что сейчас время не для этого.

Разве что для того, чтобы немного испытать судьбу — сделать над собой усилие, позволить ему приблизиться сзади и не ударить, едва он меня коснется.

Когда его ладонь легла мне на талию, я все же вздрогнула, но тут же накрыла пальцами его запястье, погладила все еще влажную кожу.

Даже из ванной он вышел в перчатках, и тем острее стало следующее прикосновение — другой рукой Даниэль сжал мою грудь. Впервые так сильно и настойчиво, уже почти нетерпеливо.

Нечистый его знает, что именно его так завело, но время у нас было, а все свои вопросы я могла отложить на потом.

Немного откинув голову, я подставила ему шею, и Лагард поцеловал за ухом, потом ниже, спустился к плечу.

Теперь он гладил меня обеими ладонями — так жадно, словно в первый раз получил возможность это сделать.

Вдали от дома почувствовал себя по-настоящему свободным?

Я развернулась, чтобы взяться за ворот его рубашки, но тут же передумала, приняла расстегивать свой корсаж.

Даже в таких тонких, но перчатках это заняло бы у него больше времени, чем нам обоим хотелось бы.

— Подожди, — Даниэль дождался, чтобы я справилась с доброй половиной крючков, а потом перехватил мои руки.

Его глаз блестел лихорадочно и очень красиво.

Он был… Нет, не только возбужден. Взволнован. Как будто останавливал самого себя.

— Да?

Если он не хотел раздеваться и намеревался сделать все быстро… что ж, такой вариант меня тоже вполне устраивал. В конце концов, он обещал мне еще один день.

— Ты могла бы… — Даниэль запнулся, и я поняла, насколько непросто ему даются эти слова. — Сейчас светло.

— Тебе нечего стесняться.

Я погладила его лицо не в пример смелее, чем делала это прежде, и тут же замерла, когда он мазнул губами по моей ладони.

— И все же. Я могу попросить тебя закрыть глаза? — его пальцы двинулись вверх по моей руке, а после он осторожно погладил костяшками мою грудь чуть ниже ключицы.

Я коротко задохнулась, засмотревшись на его перчатки на своей коже — и правда, впервые при ярком дневном свете.

Это зрелище сводило с ума, заставляло забывать об осторожности и установленных мною для себя правилах.

— Дэн…

— Я хочу тебя коснуться. По-настоящему. Если ты позволишь.

Он снова поймал мой взгляд, и дышать я перестала вовсе.

Даниэль же мое молчание истолковал как-то по-своему. Теперь он смотрел не мне в лицо, а на собственные руки, как если бы не знал, куда их деть.

— Это не будет неприятно, с ладонями все в порядке. Почти. Но я не хочу, чтобы ты на такое смотрела.

Засмеяться сейчас было бы подлостью, и я сдержалась, перехватила его за рукав и дернула, вынуждая поднять лицо.

— Вы хорошо помните брачную клятву, господин маркиз? В ней говорится, что я должна почитать мужа своего и следовать за ним, но ничего не сказано о том, что я не могу тебя ударить.

Сбитый с толку Лагард моргнул по-настоящему забавно, но веселиться мне уже не хотелось.

Горло сдавило тяжелой горячей петлей, не оставляющей нам обоим времени на раздумья, и, продолжая смотреть на него, я перехватила его руку и сама потянула с нее перчатку.

Даниэль застыл.

Он часто и поверхностно дышал, хотя и пытался скрыть это, а мне не было до его слабости никакого дела.

Уронив правую перчатку на пол, я посмотрела на его ладонь. Она и правда была почти в порядке, только в самом центре белел длинный шрам. Такие остаются, если руку пробили насквозь большим ножом.

Я осторожно погладила его подушечкой большого пальца, и только после подняла глаза, чтобы проверить, не больно ли моему стеснительному супругу.

У Даниэля было странное выражение лица. Горькое, растерянное, удивленное.

От напряжение он стиснул зубы, наверняка до боли, и чтобы не мучить его дальше, я развернула его руку, чтобы посмотреть.

Сетка шрамов была чудовищной. Чистой, не изуродованной кожи почти не осталось, она вся превратилась в мешанину из рубцов. Самый длинный и ровный из них, проходящий по центру, подтверждал мою догадку про нож. Ногти… Ногти были на месте, но казались неестественно тонкими и светлыми. Так могло быть только в том случае, если их вырвали с чудовищной жестокостью, а после восстановили с помощью колдовства.

Очень стараясь, чтобы мои собственные руки не дрожали, вторую перчатку я с него сорвала.

С левой рукой дела обстояли немногим, но лучшее. Ее не калечили, прибивая в какой-то поверхности лезвием, но ногти, кожа, кривоватая сетка вен, — всё было почти так же.

Будь Руперт чуть хуже обучен, окажись он чуть менее способным и упрямым, маркиз Лагард точно остался бы не только без глаза, но и без рук.

Даниэль стоял передо мной прямой, окаменевший от напряжения и мрачный, но не пытался больше меня остановить, а я смотрела на его руки в своих ладонях и удивлялась про себя тому, что видела.

Как будто это было самым естественным положением для нас.

Как будто мне хотелось коснуться центра его правой ладони губами и замереть на целую вечность.

— Ты ведь все чувствуешь?