Копилка Иманы пополняется...

Встреча заканчивается через час. По плану у них еще визит на завод в ста двадцати километрах. Мужики из охраны, которые не позволяют себе ни сплетен, ни каких-либо комментариев в адрес хозяев, в машине сопровождения немного расслабляются.

– А че, Юр, у америкосов уже, небось бы, была пересменка… – замечает один из бойцов, подталкивая другого под локоть.

– Стопудово. У тех все по графику. Тут же, блин, хоть бы поесть.

– Лови, – вытаскивает из перчатницы шоколадку. – Хочешь? – подмигивает Имане. – А если не хочешь, все равно бери. У нас не Америка, обеденного перерыва не будет.

– Далась вам эта Америка.

– Да не делась. Мы просто с рассказов Палыча охреневаем. У нас с заморскими коллегами, как оказалось, очень разный подход к работе. Ты не в курсе, что Палычу как-то довелось поработать вместе с тамошней секретной службой?

– Нет. Не в курсе. И как оно?

Имане все равно. Но ей нужно «прощупать» ребят. Когда они расположены, сделать это гораздо проще. Да и вообще лучше с людьми дружить.

– Начать, наверное, надо с того, что рабочий день у них всего четыре часа длится. Потом, считается, бдительность сильно снижается, и падает эффективность. Так что, где бы их ни застала пересменка ровно в назначенный час, секунда в секунду, она непременно случается. Палыч своими глазами видел, как однажды это произошло на мосту. Едут они, значит, и тут машина сопровождения резко уходит в сторону, а ее место занимает другая. Палыч чуть в штаны не наложил, пока вкурил, что это свои мочат. В другой раз президент задержался на пять минут на каком-то важном совещании в ООН. Так чуваки из секретной службы достали каждый свой блокнотик, чтобы зафиксировать переработку. Ты прикинь? У них для этого есть специальный блокнотик!

Имана растягивает губы в улыбке. А про себя отмечает, что даже вот так, ни о чем треплясь, ребята, в общем-то, не отвлекаются. И, как она сама, продолжают тщательно мониторить дорогу, опоясанную с двух сторон рядами серых унылых хрущевок. Она заглядывает в окна домов и, кажется, видит налипшие на промерзшие стекла снежинки: ажурные, непохожие друг на друга, сверкающие...

Мерный рокот двигателя убаюкивает. Последние несколько дней были настолько насыщенными, что Имана совсем без сил. А еще ведь встреча на заводе. И потом домой как-то надо вернуться. Точнее, на свою койку в домике для охраны. Сдать смену опять же…

– Давление падает, – зевает Палыч, проверяя сводку гидрометцентра.

– О, а я думаю, что так в сон клонит.

Выходит, не одну ее. Краем сознания Имана все же с вялым любопытством сканирует пространство. Ребята нормальные. Каждый со своими тараканами, но среди них точно нет предателя.

Вечереет. Здесь, в городе, кажется, что небо опускается с каждой минутой все ниже. Укрывая пуховым одеялом крыши домов.

На злосчастном заводе совсем тяжко. А Глухов ничего. Бодряком. Второе дыхание у него, что ли, открылось?

– Не пали шефа так явно, – звучит насмешливый голос Юрия в гарнитуре. Имана внутренне, конечно, осекается. Но чисто старательно отыгрывает безмятежность. И потому отлипает от лица Глухова лишь спустя несколько долгих секунд, типа, она вообще не понимает, на что намекает напарник. К счастью, тот не берется развивать тему. И только когда они возвращаются к машине, снисходительно замечает:

– Да ладно, не парься. Это частый проеб. Когда приходится иметь дело со звездой мирового масштаба, даже матерым спецам трудно на них не пялиться.

– М-м-м… – мямлит Имана.

– Слушай, а может, у тебя к нему… ну, чисто женский интерес?

От такого предположения Имана оступается. Ухватывается за открытую дверь их джипа. Оборачивается. Поднимает взгляд на напарника и, весело хмыкнув, качает головой:

– Нет. Он для меня старый, ты что?

– Ну не скажи.

– В отцы мне годится, – стоит на своем Имана. – К тому же я уже говорила, что пришла работать, а не… – машет рукой. – Тем более с шефом.

– Вот и славно. А то знаешь как бабы обычно… Забьют себе какой-то ерундой голову.

– Значит, я необычная.

– Это заметно.

Имана забирается на свое место в машину сопровождения, поправляет оружие. И неожиданно даже для себя вдруг интересуется:

– А вы не думали привлечь к охране территории дома собаку?

Герман пьет кофе, сыто жмурясь на совсем уже весеннем солнышке, когда до него доносятся голоса. Раздраженный – Михалыча:

– Нет, нет, нет! И еще раз нет. Я тебе это уже тысячу раз повторил.

Ему вторит холодный и безэмоциональный голос Иманы:

– Повторили. Но никак не обосновали.

Глухов сгребает со стола чашку и подходит к окну. Гардин в его доме нет – не тот дизайн. Спрятаться не за чем. Да он и не собирается. Еще чего не хватало. В собственном доме.

– С хрена ли я должен обосновывать?! Ты че? Берега попутала? – сощуривается Михалыч.

– Да просто понять хочу, почему нам нельзя привлечь пса к охране, – нудит Имана, глядя в точку перед собой.

– По кочану! Хорош меня доставать, иди лучше займись работой.

– А я ей и занимаюсь. У нас западная сторона вообще «голая».

– Там естественная преграда!

– Которую я сумела преодолеть, значит, и другой сможет. Особенно в теплое время года, – терпеливо объясняет девчонка то, что и так понятно им всем.

Глухов хмыкает. Он в курсе, что это не первый такой разговор. Михалыч ведь регулярно ему докладывает о заходах новенькой. То морщась, как от зубной боли, то снисходительно хохоча, а то и с неосознанным уважением:

– Дерется она… Что ты. Каждый считает своим долгом прийти посмотреть, если ее ставлю в спарринг! Взрослые мужики, а ведут себя как дети малые. Дай им волю, так они бы у нее с рук жрали. Уволить ее надо к херам, Герман Анастасыч. Я серьезно.

– Ты ж говоришь, девчонка их ухаживаний не поощряет.

– Так, а толку?

– К работе парней у тебя есть вопросы?

– Нет.

– Ну и все, Коль. За что ты ее увольнять собрался? Прекращай, а то решу, что ты этой соплячке своего проеба простить не можешь.

– Я себе не могу простить, – парирует начбез, дергая уголком рта. С того вечера, как Имана проникла к Глухову в кабинет, Михалыч и впрямь потерял покой. Хотя вроде бы разобрал всю ситуацию по косточкам, каждый шаг девчонки во времени воспроизвел, чтоб понять, как такое вообще стало возможным, и провел работу над ошибками: установил еще пару камер на случай, если одна из них будет обнаружена и выведена из строя. Допросил Иману уже, наверное, раз сто. И смиренно схавал то, что Глухов лишил его премии за три месяца. Но так и не смог отпустить ситуацию.

Глухов подносит чашку к губам. Делает глоток.

– Боец, у нас сегодня стрельбы, так? Вот и дуй к инструктору. Тебя там наверняка заждались. А если судьба пса тебе не дает покоя, то забери его себе, какие вопросы?

– Некуда мне забрать.

– Ну, это не мои проблемы. Все. Шуруй. Отрабатываем огонь по движущимся целям.

– Было бы что отрабатывать, – шепчет Имана, устремляясь к тиру.

– Что ты сказала?! – сатанеет Михалыч, ее услышав. – Что значит – нечего? Ты у нас что, до хера меткая?

Глухов качает головой. Как-то раньше за Михалычем не наблюдалось подобного самодурства. И заносчивости. Не может он пережить то, что так сплоховал. Знает, что за такое, по-хорошему, увольняют. Вот и загоняется. Слухи в их среде распространяются быстро. Создаваемая годами работы репутация схлопывается в один миг. Это объясняет, почему старый вояка на взводе, да только никак его не оправдывает.

– Что замолчала?

– А что сказать? Мои результаты есть в личном деле.

– В личном деле можно что угодно нарисовать!

– Думаете, мне подтасовали данные?

– Скажем так, твои результаты вызывают сомнение.

Имана кивает. Опускает взгляд к носам ботинок. Перекатывается на пятки.

– Серьезное обвинение.

Сейчас в девчонке с улицы гораздо больше достоинства, чем во взрослом состоявшемся мужике. В офицере. Пусть и отставном. В какой-то момент Михалыч и сам это понимает. Не в силах смотреть на Иману, которую не по делу приложил, виновато отводит взгляд: