– Для меня не имеет значения, кто ты.

– Для меня тоже. Может, именно это нам и нужно было понять?

Программа тура включает ночевку в охотничьем домике. Настоящем, а не таком, что облагораживают под вкусы городских. Фирма, в которой Имана работает, ориентирована как раз на организацию вот такого, дикого отдыха.

В этом домике они с Германом и останавливаются.

Он спит. Темные ресницы ложатся тенями на скулы. Осунувшееся лицо на глазах разглаживается. Глухов действительно походил на живой труп, когда она его увидела. А сейчас, рядом с ней, он буквально преобразился.

Имана никогда прежде не задумывалась о том, какие ей нравятся мужчины. По правде, у нее вообще довольно странный вкус. Свое внимание она обращает совсем не на то, на что обычно смотрят другие девушки. Но если бы кто-то прямо сейчас спросил Иману, красив ли ее мужчина, она бы без колебаний сказала – да. Для нее он во всем идеален. Ей нравится в Германе, как он смотрит, как стряхивает упавшие на лоб волосы. Нравится его улыбка, и как трогательно льнут мизинцы к подушечкам на его длинных стопах…

Закусив губу, Имана спускается ниже. Чуть южнее пупка у нее в животе происходит что-то неведомое ей и странное. Она легонько, боясь разбудить, касается заросших щек. Знать, что он тоже по ней скучал, оказывается, так сладко. Хотя слово «скучал» и на сотую долю не передает того, что этот мужчина чувствовал. Теперь Имана знает это наверняка. Потому что ощущала плюс-минус то же самое. В ней не было только вины, что кислотой разъедала его нутро. Но было ли в ней прощение? Имана, затаив дыхание, ведет пальцем по выступающим венам на его предплечье.

Идиотский вопрос. Она им не задавалась. До тех пор, пока Герман сам не поднял эту тему.

– Имана, детка, ты что это делаешь? – голосом, хриплым со сна, спросил он.

– Не надо? – пугается Имана, отдергивая руку. Глухов со стоном закатывает глаза. Перехватывает ее ладонь, понуждая продолжать.

– Еще чего! – ворчит.

– Ты сейчас похож на Волка. Он так же бока подставляет под ласку.

Герман улыбается, демонстрируя красивые белые зубы. Она знает, что ему приходилось менять свою внешность. Но у нее нет любопытства к тому, каким он был. Гораздо важнее то, каким он ей был послан.

– Ты ласкай, ласкай. Только осторожно.

Так же, как Волк, открывает один глаз… От сходства Имана тихонько смеется. И вдруг, смутившись, закусывает щеку.

– Что?

– Не знаю. Почему осторожно-то?

– Из чувства жалости, конечно. Я ведь не железный.

Имана хлопает глазами, далеко не сразу понимая, куда он клонит. А потом просто заводит руки за голову и стаскивает с себя футболку, топ… Оставаясь по пояс голой.

И вот в этой точке смущения в ней на удивление нет абсолютно. Она обнажила душу. Она себя ему отдала. Он видел гораздо более потаенное и интимное… Но почему-то сейчас моргает, как если бы вдруг прозрел. И пялится прямо туда, где под его темнеющим взглядом мучительно твердеют соски.

Мужчины… Что с них взять?

Имана берет ладони Германа в свои и неторопливо прижимает к упругим холмикам. Глухов зажмуривается. Сжимает руки, пропуская между пальцев тугие вершинки. Это гораздо приятнее, чем она могла бы представить. Герман сжимает их, а отзывается между ног… Тягучей сладкой истомой. Имана откидывает голову, призывно приоткрыв губы. Герман торопливо стаскивает с себя свитер и осторожно прижимает Иману к себе. Они замирают, прислушиваясь к собственным ощущениям. Кожные рецепторы сходят с ума... А мурашки разбегаются кто куда... На контрасте с этими дурными зверями Имана с Германом никуда не торопятся. Она просто сидит на нем, обвив его бедра ногами, и, прижавшись щекой к щеке, познает прежде незнакомый ей мир чувственного наслаждения.

У Глухова на груди растут волосы. Немного, но их прикосновение здорово все обостряет. Волны светлой радости омывают тело Иманы и сходятся в одной точке.

– Ты такая красивая. Такая… – шепчет Герман, расплетая косу.

– Какая?

– Такая совершенная для меня… Сожру же тебя… Ничего не оставлю. Ты это понимаешь?

Глухов прихватывает губами подбородок девушки. Она смеется. Откидывает голову, подставляет ему горло… В природе это движение символизирует высшую степень доверия. Германа немного ведет, когда он опускается вниз к трепещущей голубой жилке. Как она может ему доверять после всего?

– Жри, – дразнит Имана, зарываясь пальцами в волосы у него на затылке. Глухов мягко опускает ее на подушку, глядя в глаза, сползает вниз и вот так, ни на миг ее взгляда не отпуская, накрывает сосок губами. И это такое пронзительное ощущение... Такое глубинно-интимное. Кислород воспламеняется в легких. Имана выгибается, хватая ртом воздух, а ловит его жадные губы…

Целоваться она не умеет. Совсем. Это вряд ли вообще можно назвать поцелуем… Скорее она прикусывает его, как зверь, обводит языком, изучая, пробуя. Она его лижет. Неторопливо и со вкусом. Потому кажется, будто ей не хватает смелости. А на самом деле все совсем не так – Имана просто боится что-нибудь упустить. Недодать. И не выбрать то, чем ее так щедро одаривают.

Пока у нее еще есть такая возможность.

Глухов гладит ее нежно. Едва касаясь. Большими пальцами водит по дугам ребер. Касается резинки на белье. Но стоит ей затаить дыхание от накатывающих ощущений, как он опять отступает. И она всхлипывает, и она ерзает, не понимая, откуда взялось это чувство незавершенности.

– Герман…

– Да, любимая… Что?

– Я не знаю, – теряется вдруг. Глухов мажет по Имане внимательным взглядом. Зажмуривается, прижимаясь к ее виску горячими губами.

– Иногда я не верю, что ты реальная. Иногда мне кажется, что я не выбрался из очередной передряги, и все происходящее – просто бред больного воображения.

– С ума сошел? Ты будешь жить долго-долго…

– Мы будем… – поправляет Глухов. – Я тебя не отпущу. Ты же понимаешь это? Скажи, что понимаешь… Имана…

– Что?

– Если это произойдет, дороги назад не будет. Ты вернешься со мной. Черт… Кого я обманываю? Ты в любом случае вернешься!

– Хорошо, – кивает в полубреду и снова неосознанно толкается бедрами. – Герман… – сипит жалобно.

Глухов, чертыхаясь, стягивает с Иманы остатки одежды. Облизав пересохшие губы, косится вниз. На чистый розовый разрез, поблескивающий от влаги. Касается большим пальцем выступающего бугорка. Имана тихонько вздыхает. Герман же, не давая ей опомниться, приникает губами... там. И одним только этим доводит ее до края.

Как же звонко она кричит. Как чисто…

Взлетает вверх, чтобы сожрать все… все ее эмоции подчистую. С наслаждением слизывает ее стон.

Имана никогда не представляла, что это может быть так.

– Иди ко мне. Хочу с тобой…

Не может сформулировать! Но он-то, он понимает.

Осторожно придерживая ее под коленку, Глухов безошибочно находит вход.

– Потерпи, ладно? Больно будет только один раз.

Имана, светло улыбаясь, кивает. Он делает резкий выпад. Разве это больно? Больно ей было без него. А это… Трепещущих век касаются его губы. Боясь пошевелиться, Герман слизывает ее слезы. Хотя напряженное до дрожи тело требует двигаться дальше.

– Не останавливайся. Пожалуйста…

Глухов со стоном подается вперед. Она чувствует болезненную наполненность. На кончиках нервов танцует вечность. Их жизни сливаются в этот момент. Телом прокатываются искрящиеся разряды чистой энергии.

– Снежочек мой, я тебя люблю…

Мокрый лоб. Частые поцелуи… Блаженство с горькой ноткой тоски. Горло перехватывает:

– Да.

Вот и все, что она может выдавить из себя, но он понимает.

– Тебе же будет хорошо со мной? В моем доме? Там тоже кругом лес…

– Да.

– Эй! – смеется с облегчением и таким… сытым мужским довольством. – Ты вообще как, жива?

– Да, – улыбается, потираясь носом о его грудь.

– Просто я тебя залюбил?

– Да.

– Но тебе понравилось? Хочешь, повторим?