Вот, вдали уже виднеется тот самый двор. Ни одного человека. “Почему за все время ни одного человека. Любой свидетель был бы спасением. Но сейчас все закончится”. Вопрос, как быстро сможет он бежать после того, как увидит лицо?

Старый рынок. Почему он закрылся? Может быть, здешним торгашам запретили заниматься их работой? Или никто не приходил покупать самые разнообразные товары, что здесь были. Еще в довоенные времена Пауль приходил сюда с родителями покупать одежду. Процесс этот никогда не нравился будущему психологу. Однако цены здесь были хорошие, а поэтому родители всегда приводили его именно сюда.

Пауль остановился. Ливень стих. Шаги за ним тоже. Психолог стоял перед старой витриной с приставленным к нему треснутым зеркалом, по которому стекали дождевые капли. Он смотрел на отражение позади себя, а потом резко развернулся. Человек, преследовавший его стоял спиной к психологу. Голову он полностью закрыл зонтом, даже ореола не было видно. Это был мужчина высокого роста. Большую часть тело его закрывало длинное пальто. В левой руке мужчина держал свой обширный зонт трость. А в правой руке у него была ложка. Пауль широко раскрыл глаза, увидев этот предмет.

– Так это всё-таки ты? – спросил он, – это ты поджег мой галстук, преследовал меня. Ты и есть тот убийцы.

В ответ Пауль услышал свит. Человек, стоящий в двадцати шагах от него насвистывал какую-то мелодию. Мужчина стал медленным спокойным шагом идти уходить прочь.

– Ты же понимаешь, что я не дам тебе уйти, не увидя твое лицо.

Свист на секунду прекратился. Мужчина положил ложку в карман, после чего достал из этого же кармана нож. Все ясно. Либо Пауль дает ему сейчас уйти, либо не уйдет уже сам Пауль. Как ловко они поменялись местами. Свист возобновился. Пауль Ларкин так и стоял с зонтом в руках под барабанящим дождем, что бил словно в аккомпанемент свисту убийцы. Лишь когда вооруженный ножом мужчина скрылся за углом, Пауль понял, что за музыку тот насвистывал. Это был фрагмент из одной старой оперы. Сюжета Пауль не помнил, но знал, что он весьма необычный и странный. Как же она называлась? У подъезда своего дома Пауль вспомнил. “Выкованный небесами”.

Как только психолог оказался у себя в квартире, сбросил верхнюю одежду и прошел в гостиную, он тут же рухнул на пол, свернулся в клубочек и начал трястись. Все произошедшее с ним за это утро словно навалилось на него в один момент. Это была невыносимая тяжесть. Сколько времени прошло, сколько он так валяется на ковре? Полчаса, час? Когда самообладание вернулось к Паулю он поднялся с пола, цепляясь за кресло. Он несколькими шагами вывалился в прихожую, где стоял телефон. Быстро прокрутив на колесе нужный номер, Пауль прижал трубку к своей голове.

– Полиция? Герр Шнайдер в участке? Дайти трубку, пожалуйста, – Пауль нервно наматывал провод себе на пальцы. Когда он обмотал и размотал его четыре раза, ему наконец-то ответили в трубке. Он вздохнул с облегчением, – Йенс? Йенс, ты не поверишь. Меня только что пытались убить!

После того, как Пауль все рассказал детективу и положил трубку, психолог начал нервно ходить взад-вперед по комнате. Да где же? В пальто. В пальто должны были остаться сигареты. Отлично, так и есть. Теперь комод. Отлично, бутыль и стакан на месте. В холодильнике оставался лёд. В глазах у Пауля были искры и то и дело возникающие черные точки. Словно на глазах был фильтр белого шума. Янтарная жидкость пролилась в стакан. Туда же упали кубики льда. Зажигалка. Где зажигалка? Паулю пришлось какое-то время походить по комнате, чтобы найти её. Заветная вещица оказалась под диваном. Трясущейся рукой он поджег сигарету и её вязкий дым начал наполнять гостиную.

Пауль подошел к зеркалу. Жалкое зрелище. Трясущийся тощий человек с обгорелым галстуком на шее. Запустить холодный огонь в горло. Пауль Ларкин любил только один вид виски, тот, что был с корицей. Наклонившись, Пауль уперся лбом в холодное стекло. Реальные глаза впились в глубину глаз отраженных. Какие красные. Сосуды полопались. Вот так всегда. Каждый раз, когда Пауль испытывал сильный стресс, сосуды в его глазах начинали лопаться.

Тут взгляд его скользнул и упал на щеку, где была родинка.

– Какая противная родинка. Она всегда там была? – Ларкин говорил сам с собой. Черт. Как же она выделяется.

Он вынул изо рта сигарету. Дымный факел тлел в его руке. Он поднес его к отражению в зеркале. Но он ошибся, ибо это было не отражение, а его собственное лицо. Словно ток прошелся по его телу, заставляя действовать. Это было невероятно странное чувство. Будто его убьют, если он не сделает это. Кто же шантажировал его в этот момент? Повинуясь электрическому импульсу, рука Пауля резко рванулась, и сигарета опустилась на родинку. Психолог простонал от боли, но в то же время продолжал вдавливать сигарету в щеку. А после он еще несколько минут стоял перед зеркалом с глупой улыбкой.

– Что значит, ты собираешься выписываться?

В коридоре стояли две девушки. Вокруг них было множество горшков с разнообразной растительностью. Стены были покрашены в желтый цвет.

– Мне уже гораздо лучше. Сама не знаю, почему, – говорила невысокая девушка с каре, одетая в платье, рубашку и жилетку.

– Ты уверена, Кэри? – переспросила у неё девушка в белом халате, – у тебя и раньше случались периоды облегчения, а потом одержимость опять возвращалась.

– Ну, если врачи решат, что мне нужно продолжить лечение, я его продолжу, но сейчас чувство совершенно иное. Раньше оно будто забивалось в уголок меня и пряталось. Сейчас же оно совсем исчезло.

– Было бы хорошо. Я рада, если тебе действительно стало лучше, Кэри. К сожалению, не мне решать вопрос о выписывании тебя из Желтого городка. Но тебе удачи, держу кулачки за то, чтобы ты поправилась.

– Спасибо, фрау Либерт! – сказала Кэри входя в комнату.

– Я еще не фрау, – улыбнулась в ответ Шейла, – не называй меня так. И да, мы же друзья, не надо так официально.

Слова Кэри одновременно обрадовали Шейлу и заставили обеспокоиться. Тьма, что сидела в ней, исчезла? Если с ней еще раз повториться прошлый опыт, бедняжка может и не выйти из Желтого городка. Лучше перестраховаться на всякий случай. Да, нужно быть осторожной. Так странно, каждый разговор Шейлы и Кэри проходит так легко, но после него тяжесть на душе. Горечь на душе Шейлы.

В коридоре санитарку встретила другая женщина в белом халате и колпаке. Она кивнула подошедшей девушке.

– Доброе утро, Шейла.

– И вам, фрау Хартман. Я слышала на ночной смене случилось массовое буйство.

– Да. Опять полная луна. Мы уже подготовились, но одному из пациентов, Скегги, даже удалось сбежать.

– Сбежать? – Шейла остолбенела.

– Его задержали, но все же. Да понимаю, что сейчас я двумя предложениями положила гору тебе на плечи и смахнула её оттуда.

Вильгельмина Хартман, женщина, пятидесяти лет с короткими светлыми волосами, среднего роста и худощавого телосложения, улыбнулась.

– На самом деле после того, как его вернули, он вел себя спокойнее обычного. И не он один. Были еще двое пациентов, у которых вчера наблюдалось аномальное спокойствие. Кэри Гранберг и Фред Шольц. Не знаю, связано ли это, но в тот вечер все трое контактировали с твоим другом Паулем Ларкиным.

Шейла смутилась. К чему клонит главврач, говоря о Пауле?

– Как сказал сам Пауль, он проводит исследование. В начале я думала, что не стоит лишний раз подпускать его к больным. Но если он успокаивающе действует на больных.

– Фрау Хартман, я поняла, что вы хотите сделать. Не надо его сюда приглашать!

– Это еще почему, Шейла? – Мина Хартман явно не ожидала такой реакции от своей работницы и отпрянула от неё.

– Понимаете, – Шейла смягчилась, – я его очень давно знаю. Пауль – очень чувствительный человек. Мне кажется, не надо ему возвращаться в Желтый городок. То, что он может здесь увидеть…

– За этим я и начала этот разговор, девочка моя. Мне нужна твоя помощь. Пойдем в мой кабинет.