Кольский скривился. И без того не самый красивый парень роты, стал еще страшнее. Впрочем, все давно привыкли.

— Думаешь, мне эта ситуация приятна? — продолжил он. — Нет, совсем не приятна, потому что сам через это проходил. И меня научили, как нужно делать и как не нужно. Теперь, я передаю этот опыт вам, товарищи солдаты.

— Лучше бы на поле боя передавал… — пробурчал стоящий рядом со мной Куртов.

— А зачем мне все есть одному? — пискнул Валера. — Так долго и остальным же тоже хочется.

Ефрейтора рассмеялись.

— Блин, Кольский! Да ты задрал ты уже, жри свою еду! — не выдержал кто-то из роты. — Думаешь, нам легко так стоять?

Ему вторили несколько солидарных голосов.

— Ну, давай уже!

Петров ухмыльнулся и после выдержанной паузы, продолжил:

— Почему в одно рыло? А это для того чтобы в следующий раз ты ее не прятал, а поделился со всеми своими товарищами по оружию! — он задумчиво посмотрел на часы. — У тебя пятнадцать минут. Не уложишься, вместо клуба все вместе будете бегать. В противогазах, а на плацу сегодня жарко… Около сорока в тени. Давай, время пошло.

И Кольский начал есть. В желтоватом целлофановом пакете — это ж дефицит был в СССР — аккуратно лежали пряники, печенье и конфеты. В бумагу была завернута домашняя фруктовая пастила. Еще там были две банки сгущенки и одна с тушенкой. Честно говоря, всегда удивлялся — зачем солдатам это присылают? В армии своей тушенки со сгущенкой хватает. Да и как их вскрывать? Разве что штык ножом!

Валера начал процесс поглощения неуверенно, но постепенно ускорялся и все быстрее работал челюстями, испуганно поглядывая на бойцов. Сначала в ход пошли пряники, потом печенье.

— Вкусно, Кольский? — поинтересовался Кириллов, глядя как у того крошки летят во всем стороны.

— Угу, не очень. Только сухо.

— А что, чая в посылку не налили? — Петров заглянул внутрь и усмехнулся.

Валера зачем-то заглянул в пустой ящик, но конечно же ничего жидкого там не оказалось.

— Сгущенкой запей! — усмехнувшись, подсказал Кириллов.

Время потихоньку шло. Под методичный хруст карамелек, кто-то держался из последних сил. Другие, обливаясь потом, уже касались животами и коленями крашенного пола. Было действительно очень тяжко. Такое вот оно коллективное наказание. Сержанты все прекрасно понимали, потому и не заставляли стоять, как положено. Главное, в горизонтальном положении и на руках.

Удивительно, но Валера уложился в двенадцать минут, напихав полный рот вязкой пастилы. Попытался что-то сказать, но получилось только какое-то невнятное мычание.

— Чего? — прищурившись, переспросил Кириллов. — Говоришь, еще хочешь?

Кольский, продолжая усердно жевать, категорично замотал головой в стороны. Попробовал промычать чуть более внятно, но опять ничего не получилось. Тогда он показал пальцем на консервы.

— Он, наверное, спрашивает, что делать с тушенкой и сгущенкой! — произнес Кукушкин. — А ведь и вправду, пусть грызет, или как?

— Это можешь оставить на потом! — сжалился Петров.

Еще несколько долгих секунд и наконец, Валера смог.

— Все! — грустно произнес он, глядя на остальных. Прекрасно понимал, что испытывали его товарищи, пока он набивал брюхо. Ему было хорошо, а вот остальным тяжело.

— Рота, отставить упор лежа! — приказал Петров.

По центральному проходу прокатился вздох облегчения.

Зрелище было жалкое — некоторые, с жалобными выдохами, попадали, прямо так. Кое-как поднимались, принимая вертикальное положение. И я не исключение. Хоть в стойке я и халтурил, опираясь на колени, а все равно было тяжко. Почти пятнадцать минут в таком положении это очень круто.

— Поблагодарите своего товарища. Он старался, как мог.

Вопреки ожиданиям, Кольского никто не трогал. Конечно, в свой адрес он выслушал немало хорошего, но ему не привыкать. Нашлись свидетели, которые видели, как он убирал посылку в тумбочку, как раз перед построением. Позже Кольский сознался, что действительно хотел унести ее в лазарет. Думал, что ему так больше сладостей достанется. В общем-то, так и получилось — сладкого он поел вдоволь.

Про инцидент быстро забыли и в кино мы все-таки пошли. Правда, перед этим по плацу пришлось походить часа полтора. Это в сорок два градуса — казалось, даже старый серый асфальт и тот был готов расплавиться под палящим солнцем.

Прошло еще полторы недели.

Я лучше всех стрелял, бросал гранату на точность и надевал противогаз. Бег по пересеченной местности, маскировка, полоса препятствий — все мне давалось легко. В остальном, я тоже мог быть лучшим, но старался сильно не выделяться. Да и честно говоря, многие парни не сильно от меня отставали. Например, тот же Илья Рыскин, был потомственным военным — его отец в звании майора, служил где-то в артиллерии, а дед вообще полковником на пенсии был.

Сборка-разборка автомата, чистка, снаряжение магазина — все это я делал не одну сотню раз. Скукотища. А вот тактические занятия мне нравились — в прошлый раз я Афган не застал, потому что был отправлен на Урал, а тут столько новой информации, с уклоном в жаркий климат и горную местность. Ну и религию. Почерпнул кое-что новое. Точнее, забытое старое.

Мы все ждали, когда же будет что-то действительно стоящее, где мы могли бы принести хоть какую-то пользу. И вскоре, такой случай представился…

В одно прекрасное утро, в расположение зашел прапорщик Лось. Ему на днях удалось выменять у местных что-то ценное, вот он и ходил, довольный как питон.

— Дневальный, строй роту! — радостно гаркнул он.

— Первая рота, на центральном проходе становись, форма одежды любая! — сразу же заорал тот. Кажется, планировалось что-то стоящее.

Когда мы построились, старшина окинул строй внимательным взглядом и произнес:

— Товарищи солдаты, сегодня у нас запланировано особое задание на стратегически важном объекте. Так как старослужащие там уже были, пришло ваше время. Для начала, с собой могу взять только пятерых. Добровольцы есть?

Больше половины солдат подняли руки.

Еще бы, такое событие. Ранее на птицеферму выезжали только старослужащие — там ничего особенного не было, но это все равно лучше, чем в казарме торчать или по плацу строевым маршировать.

Старшина прошелся вдоль строя, затем задумчиво произнес:

— Похвально, но так много мне не нужно… М-да! Так, первое отделение, шаг вперед!

Девять человек дружно вышли из строя. Даже дневальный Степанков зачем-то шагнул с тумбочки. Формально-то он принадлежал к первому отделению.

— Возьму Самарина, Лаптева. Так, еще Куртова… Михайлова.

— А мне можно? — подал голос Кольский.

— Можно машку, за ляжку! Вон она, за дверью лежит и тебя ждет! — пошутил Петров.

— Кольский, ты мне уже один БТР сломал! Градусники разбил, несколько пузырьков с нашатырным спиртом перевернул, телефон в канцелярии после тебя работать перестал. Нет уж, будет лучше, если ты к военной технике подходить не будешь! «Машка», конечно, тоже техника, но чтобы ее сломать, нужно постараться. Вот и занимайся.

Вся рота засмеялась.

Кстати, если кто-то не знает, то «машка», это не только женское имя, а еще и приспособление для полировки полов в казарме. Особенно часто применяется в учебных военных заведениях, где полы паркетные и в несколько слоев покрыты лаком. Тяжелая и неудобная вещь.

— О, Громов и ты тоже давай! — поравнявшись со мной, произнес старшина.

После того случая со светом, прапорщик Лось был ко мне лоялен.

Когда все пять добровольцев построились отдельной шеренгой перед казармой, прапорщик провел подробный инструктаж по безопасности.

— Товарищ прапорщик, а разрешите уточнить! Что мы будем делать на птицеферме?

— Вам что, старослужащие не рассказывали? — удивился тот. — Хм, ну это не страшно. На место приедем, там и узнаете.

— Дерьмо за курами подбирать? — спросил я.

— Не дерьмо, а эти… Как их там? Органические удобрения!

— Ясно! — кивнул я. — А яйца можно собирать?