— Ты, Ногуста, идеалист, романтик. Меня всегда удивляло, как могут такие люди быть счастливы в нашем испорченном, насквозь корыстном мире.

— Возможно, когда-нибудь ты это поймешь.

Антикас вернулся в лагерь. Коналин чистил лошадей, Зубр ел жаркое, пачкая себе подбородок и без того уже грязный камзол. Аксиана сидела с Ульменетой и Фарис. Ребенок спал на руках у монахини, а королева тем временем подкреплялась.

— Этой пище далеко до дворцовых кушаний, — с поклоном заметил Антикас.

— Тем не менее мы ей рады, — ответила королева. —Спасибо вам за то, что пришли к нам на помощь.

— Для меня честь — служить вашему величеству.

Он отошел, и Ульменета спросила королеву:

— Ты доверяешь ему, дитя?

— Он вентрийский аристократ, — ответила Аксиана так, словно этим все было сказано, и снова взяла сына на руки, осторожно поддерживая головку. Его ручонка выбилась из-под одеяла. — Посмотри, какие у него ноготки — такие крошечные и такие красивые. Как может кто-то желать ему зла?

Ульменета, не отвечая, легла на холодную землю, освободила свой дух и поднялась высоко над деревьями. Здесь пронзительный ветер мог лишь завывать вокруг, точно сердясь на то, что бессилен повредить ей. Ульменета, словно солнечный луч, устремилась на юг, разыскивая креакинов.

Она летела над лесами и долинами, над селеньями и усадьбами, но нигде не могла найти всадников в черных доспехах. Тогда она повернула обратно на север, к каньону и Великой реке. Здесь шагали по трое в ряд вентрийские солдаты, а по флангам следовала кавалерия. Ульменета поспешно удалилась, боясь, что повелитель демонов почует ее.

Наконец, в глубине каньона, она увидела лагерь креакинов.

Боль пронзила ее — чьи-то когти впились в ее астральную плоть. Ульменета призвала священный огонь халигнат. Он вспыхнул вокруг нее, и невидимые когти отпустили ее дух, но она продолжала чувствовать чье-то присутствие.

— Покажись, — приказала она.

За самым кольцом белого огня, пугающе близко, материализовалась фигура мужчины — бледного, с мертвенно-белыми волосами, большими голубыми глазами и тонкогубым жестоким ртом.

— Что нужно тебе от меня? — спросила она.

— Ничего. Мне нужен только ребенок.

— Его ты не получишь.

Он улыбнулся:

— Шестеро моих братьев вернулись в великую пустоту. Ты и твои спутники действовали умело и вели себя мужественно. Я восхищаюсь вами, женщина, но в живых вы не останетесь.

— До сих пор нам это удавалось.

— Потому, что вы успешно спасались бегством — но подумай, куда вы направляетесь теперь. В заброшенный город, стены которого давно разрушились. Это каменная скорлупа, не дающая укрытия. Позади у вас армия, которая прибудет туда завтра к вечеру, и бежать вам некуда.

Ульменета не нашлась что ответить демону, и он продолжал;

— Вы пытаетесь уберечь цветок во время метели и готовы умереть ради этого. Но цветок все равно погибнет. Такова его судьба.

— Нет. Не такова. Ты и твои сородичи имеете великую власть, но до сих пор она мало вам помогала. Ты сам сказал, что шестерых твоих братьев больше нет, и вы, остальные, последуете за ними. Ногуста великий воин. Он убьет тебя.

— Ах да, потомок Эмшараса. Последний в его роду. Старик, усталый и павший духом. Чтобы он победил креакинов и армию Анхарата? Едва ли это возможно.

Ульменета вспомнила, как повелитель демонов, явившись им, сказал Ногусте: «Ты похож на него. Последний из его помета».

— А не находишь ли ты странным, — с улыбкой сказала она креакину, — что потомок Эмшараса находится здесь, с нами, и борется с вами, как боролся его предок? Не тревожит ли это тебя? Не чувствуешь ли ты в этом руку судьбы?

— Это в самом деле странно, — признал он, — но на исход дела не повлияет. Он не чародей, и вся его сила проистекает от талисмана, который он носит. Эта сила способна отводить чары, но меча не отведет.

— Вы служите злу и потому не можете победить.

— Злу? — искренне удивился он. — Почему вы, люди, всегда говорите о зле как о чем-то, существующем отдельно от вас? Разве ваш домашний скот считает вас злом из-за того, что вы употребляете его в пищу? Разве рыба, морская и речная, видит в вас зло? Какое высокомерие! Вы ничем не отличаетесь от скота, а стало быть, мы не совершаем зла, употребляя вас в пищу. Хочешь знать, что я рассматриваю как зло? То, что совершил Эмшарас, изгнав свой народ в бездушную пустоту без вкусов, запахов, звуков и радости. Наше возвращение, на мой взгляд, не более чем простая справедливость.

— Я не стану спорить с тобой, демон, — сказала Ульменета, однако не ушла.

— Не потому ли, что тебе нечего возразить мне, женщина? По какому праву вы отказываете нам в возможности жить под луной и звездами?

— Я вам ни в чем не отказываю — но по какому праву вы сами покушаетесь на жизнь невинного ребенка? Почему хотите его убить?

— Убить? Вот еще одно любопытное понятие. Веришь ли ты в существование души?

— Да, верю.

— Стало быть, убить кого-то не в нашей власти. Мы всего лишь пресекаем земное существование человека — его душа продолжает жить. А поскольку его существование все равно длится недолго и может оборваться внезапно, то чего же мы, в сущности, его лишаем?

— Вы сами бессмертны и потому никогда не поймете ценности того, что так легко отнимаете у других. Понятие смерти вам чуждо. В существование души я верю, но не знаю, бессмертна она или нет. Мне знакома лишь боль, которую вы причиняете тем, кто остается жить. Знакомы горе и отчаяние.

— То, о чем ты говоришь — для нас источник пищи, —улыбнулся он.

— Я думаю, нам нет смысла продолжать этот разговор.

— Подожди! Не уходи пока!

Ульменета с испугом посмотрела ему в глаза. Зачем ему нужно, чтобы она осталась? Быть может, ее слова в какой-то мере трогают его? Она успокоилась и приготовилась говорить дальше, но тут уловила в глазах креакина тщательно скрываемое торжество и все поняла — во всем отряде только она владеет магией, и демон хочет одного: удержать ее здесь.

Она стремглав понеслась к своему телу, но было уже поздно. Трое креакинов, выскочив из кустов, ворвались в лагерь.

Драско выбежал на поляну. Мандрак был слева от него, Лекор справа. Мечи они держали в руках, и Драско ощутил давно забытый прилив боевой лихорадки. Лысый великан, убивший Немора, бросился им наперерез. Драско проткнул мечом его грудную клетку и ударил его по липу, швырнув наземь.

По ту сторону костра вскочил на ноги воин с ястребиными глазами, и Драско увидел у него два грозовых меча. Его седоголовый сосед, откатившись вбок, схватил лук и наложил стрелу. Драско метнул на поляну черный кристаллик и зажмурился.

Грянул оглушительный взрыв, яркая вспышка обожгла Драско глаза даже сквозь закрытые веки. Открыв глаза, он увидел, что воин с мечами лежит, оглушенный, под высокой сосной. Лучник растянулся недалеко от него. Королева лежала без чувств рядом со своим ребенком. Рыжий юнец убегал, таща за собой тощую девчонку. До них Драско дела не было.

Он направился к королеве, но светловолосая женщина, лежавшая около нее, вдруг вскочила. Священный огонь халигнат заплясал вокруг шлема Драско, и креакин пошатнулся. Женщина приближалась, священный огонь исходил из ее пальцев. Огненный шар налетел на Мандрака, и тот рухнул в кусты. Лекор метнул нож, рукоять которого ударила женщину в висок. Та упала на колени, и огонь погас. Оглушенный воин зашевелился. Драско снова повернулся к королеве и увидел, что ребенка нет.

Креакин стоял, ничего не понимая. Куда подевался детеныш? Драско неплохо изучил человека и знал, что новорожденные младенцы ползать не умеют. Он огляделся. Великан тоже исчез, и только яркое пятно крови осталось там, где он лежал.

— Ребенок у лысого, — сказал Драско остальным. — Убейте человека и возвращайтесь сюда.

Лекор и Мандрак устремились в лес по кровавому следу, а Драско обернулся к воину. Тот уже стоял на коленях и ртом хватал воздух.