Невозможно привычно убивать спустя сотню первых и ничего не ощущать внутри.
Мы бесы, мы живые убитые, мы рабы, мы автоматы, к винтарям приставленные. Верно, только в любой автомат один чёрт проникнет ржа, а не ржа, так вирус типа трояна и автомат без смазки интеллекта с нервной системой, поплывёт, зачахнет, напьётся заразой, раздуется абсцессом и, рано или поздно, прорвётся.
Я пока держался
Я знал о боли Девятки, и это угнетало больше смерти последних ублюдков со Свалки.
Я пил в одиночку уже третий день. Роско ушёл в компанию пилотов, включая разбитных крутых девчушек мусорного квада. Ну, да, тяжёлыми «крабами» космомусорщиков часто управляли именно дамы, вернее — управляют. У них в крови аккуратность, точность и педантичность в работе мелкой моторики и чёткого видения всего под носом. Потому и садятся за штурвалы «крабов», работая тяжело, много и весьма выгодно.
Так что Роско утопал к своим, где вроде как мелькала эдакая милая рыжая ласочка-рами. А я даже не злился, мне одному хорошо, в компании с умным-то человеком.
— Меня продали, — Девять выпила своё пойло и уставилась перед собой, — как собачонку, как пинту пива, как…
Странно, когда нас продают, да уж, с чего бы?!! Мы же… Мы имущество.
Движимое, отчасти самостоятельное нечто, находящееся по правам где-то между бабушкиными креслами красного пассанга с Гадры и недавно подаренным лиловым уруруком в придверном гнезде.
Да, есть Гильдия, и Гильдия может нас типа защитить. В суде наймом адвоката, в экзекуторной проверкой плетей и попыткой замены их на розги, в трибунале ходатайством о повторном шансе в случае полной аннигиляции за проступки.
Но продажа бесов с тресами Гильдией не регулируется, частная собственность неприкосновенна, а Девять таковой является. Как и я.
Бесы с тресами всегда ходят из рук в руки, живое движимое имущество, порой весьма ценное. Девятка, с её нахальностью, набранной популярностью, высоченными рейтингами Гильдии, сотнями тысяч, если не миллионами, поклонников с поклонницами, чем-то отличается от пластиковой куклы-трески, разносящей пойло в облике какой-то там принцесски шалавистого вида? Чем, э?
Суммой в контракте, вот чем. Нулями после главных циферок, определяющих стоимость моей боевой лисички-сестрички, вот и всё. Гордиться, мол, меня тут перепродали за почти десять хулиярдов кредов? Да куда там, долбанись на всю голову.
Хотя дур с дурнями хватало, мне ли не знать?
— Повтори, — совершенно трезво и от того абсолютно противно, сказал я и внимательно глянул на бармена. — И ещё повтори сразу, ок?
Несомненно, ждалось тупости, мол — не проще сразу в один стакан два шота, старик? Ждалось и желалось дёргающейся губы из-за отсутствующей маски, да класть мне с прибором на неё, из-за маски и плавленого сыра моей морды лица.
Ждалось и желалось наезда, душа-то просила конфликта с живительными звездюлями, себе и всем вокруг. Только прагматизм Солар он ваще везде, даже в киберобслуге за стойкой. Не, а чего, всё верно, носит бухло треска, а разливает робо, с ним не забалуешь, он не намутит, не украдёт, да и по душам, потратив хозяйское пойло, не станет.
Да и ладно, не гордый, ещё найду, где да с кем выплеснуть адреналин.
О, наконец-то заиграла музыка, ласкающая слух и говорящая о следующем номере точно музыка Морриконе о выходе на сцену старикашек-металляшек-струнодёров из «Метлы», как и дом — оставшихся только в памяти. А эта красивая и льющаяся водой говорила о ней…
Девочки-девочки-девочки… высокие, низкие, спортивно-упругие, нежно-пухленькие, трогательно-тонкие и развратно-выпирающие, черные, светлые, редко-рыжие, сладко пахнущие и посверкивающие блестками пополам с капельками пота на бледных и загорелых своих обводах. Они заводили всех, заводясь сами. На второй час работы им самим становилось жарко не меньше зрителей. Модные тугие рейтузы залётных центровых, натянутые в паху, говорили за мужчин круче любых слов, а типа случайно спадавшие верхние треугольники девочек тоже не врали. Темные, розовые и почти бесцветные торчащие кончики любой женской груди выдавали их с головой.
Но она чуть другая. Она умеет и любит танцевать. Именно просто танцевать. Без всяких случайностей, ни разу не замеченных. Ей это и не нужно. Совершенно. Абсолютно. И полностью.
Чуть выше среднего. Чуть крепче рекламируемого всякими красиво-слепленными сетевыми шалавами. Чуть короче стриженные волосы. Чуть широкоплечая с чуть более сильной спиной. Чуть большеногая, с длинными пальцами. Чуть не полногрудая, чуть… Все эти «чуть» складывались в нечто большее.
Полуприкрытый карий глаз и слегка прикушенная губа. Порой мелькающий кончик коралла её языка. Чёлка, падающая ассиметрично, закрывала ее второй агат. Она знает себе цену. И без выпячивания крепко-выпирающего, обтягиваемого почти спортивными золотистыми шортами с меняющимися силуэтами кораблей, собирала куда больше. Все просто. Она умела танцевать и знала себе цену.
Плечо чуть вперед и вниз, рука с пояса на бедро и вверх, по груди, по животу, опускаясь ниже и ниже… шаг, незаметный, начинающийся медленной и ласково-обещающей волной. Раз-два-три… волшебство. Сколько таких, как я, сидело и стояло вокруг после её выхода? Много, почти все. К
Она бралась за шест и превращалась в кошку. Ту самую, что желает самый верный муж, уверяющий свою благоверную, что никогда и ни разу даже не подумал. Королева ночи и ее танец.
— Семь!
Я покосился на пятый, точно, пятый незамеченный повтор голубого льда в тонкостенном стакане. Ничего себе, меня вштырило до натуральной поэзии о самой обычной треске-го-го. Тьфу ты, случится же… И, кто тут у нас? О, мой хитрый, великолепный, снежно-белый усато-хвостатый друг-рами! Давай, угощу, Роско, а⁈ Что ты там стрекочешь, э?
— Семь, второй коридор, дальний люкс, быстрее!
Роско протарабанил эту хрень так быстро, что едва понял. Но понял, встал, пошёл. С чего бы рами гнать меня в самый центр местного траходрома? С того, что там что-то не так…
В кармане всегда наготове самовпрыска лёгкого коктейля транко-стимулятора. Нещадно бьёт в голову и почки с печенью, но результат просто улёт.
Вот, прямо как сейчас, например.
— Ты всё же сходи на интимную стрижку, — я показал на лобок, обтянутый золотой тканью со стартующим федеральным почтовым клиппером. — А то там Кинг-Конга поймать можно!
Ой, да, душный и мудацкий поступок, знаю. Но если она не вскрыла робобармена и не заставила того подсыпать какую-то химозу в обычны коктейль за-ради развода на креды, то я балерина. Так что — зуб за зуб, хвост за хвост, все дела.
Отыскать дальний люкс вышло почти просто, если не считать свёрнутый нос местного типа вышибалы. Он попукивал в спину о «гнидабесовскаяубью», но всё это трёп. Я — бес, он — бывший без, и если сломал его, то пинка под сраку и пошёл нахер мальчик, большего не стоит. А такой вряд ли пойдёт жаловаться федеральным маршалам, положенным Станции.
«Не так», как не соврал Роско, оказалось всё, все и вся. Ну, то есть тройка каких-то золотых юнцов, люкс, смахивающий на поле боя и Девятка, голая Девятка с руками, плечами, спиной и крепкой задницей, сплошь исполосованными свежими кровящими рубцами. Плеть валялась на ковре. Там же, где раскинулись срубленными деревцами двое юнцов с браслетами истинных аристо с Центра.
Обнажённо-исполосованные прелести Девятки мелькнули быстро, она развернулась ко входу, злая, яростная и готовая убивать. Причём последнее, возможно, уже случилось и грозило повториться. Чёрт, вот так ерунда с новыми собственниками нашей леди-воительницы, вот так хрень, вот так…
— Я не шлюха! — крикнула Девятка, держа пацанёнка за модно-многоцветные патлы и положив струну на небритое кадыкастое горло. — Я не шлюха, Семь! Моё дело как торговать телом на камеру, моё — что пихать в себя, чем наглаживать и сколько зарабатывать, братец. У меня свой канал, да, но я не треска, не шалава, я бесовка, Семь! Я согласилась, плюнула, не стала стучаться в Гильдию, бывает… Но я не шлюха, Семь!
