Почему «немножко»? Ульекрепость рай для роста растений, тут влажно, тепло, расти — не хочу, и помирай, превращаясь в питательный гумус. Камень покрыт шевелящимся зелёным ковром вырвиглазных расцветок, под ногами хлюпает гниющей жижей, звенят, скрипят и трещат всякие там представители насекомьей мелкоты. Сложно не пропустить вражин, если те соберутся заняться нами всерьёз.
И…
— Работаем! — Девятка вернула маску на место и одним движением врубила пулемёт в авто режим. Здешние технологии позволяют многое из моего детства и кинофантастики, включая такую вот приблуду. Мы прям спейсмарины против Чужих, разве что к лешему такие отсылки в реале. Но деваться некуда.
«Удачи!», «успеха!», «убейтеихвсех!!!», динь-динь-динь, стоит отключить.
— А-режим!
Механика шлема чуть сжимает прокладки с капюшоном, пригибает композит и немного металла, закрывает щели против газа с кислотами, мигом переливается включёнными режимами визора — тепло, движение, звук, прочая хрень. Четыре светящихся полоски строятся ромбом прицела, нейроны перчаток и контактов винтовки чуть шевелят оружие, подгоняя наведение.
Цифры БК перед глазами, всё в порядке. Простота всегда лучше наворотов, у меня стандартный винт с тремя видами БП: картечь, крупный с тройкой начинок и стандартный основной калибр с обязательными усиленными сердечниками и дополнительными зажигательными. Все три ствола винта сделаны удобно, а композит позволяет свободно носить-стрелять без экзы. Подвижность с ловкостью порой важнее защиты, толщины бронепластин и даже всяко-носимого.
Станкач взревел очередями, сбил первую партию тёмно-коричневых жучар, сплошь в хитине, шестилапых и ринувшихся сверху. Снаряды перемалывали сволоту в натуральную кашу, жирно брызгавшую клейкой дрянью и разлетавшуюся крошкой панцирей. Жуки не вопят, не кричат, погибая — скрипят жвалами, ровно сталью о сталь. Станкач бил здорово, хотя толка вышло совсем мало. Немудрено, ульекрепость их дом, а дома стены помогают, все знают. Здесь и сейчас они помогли жукам даже не на сто, на все двести процентом.
Тягучие тяжёлые лианы, оплетающие перекрёсток, лопнули, выпуская рыгалу. Шестой, отбиваясь от налетевших шестилапых шавок-мурашей, палил со всех стволов своего понтового «универса» и ничего не замечал. Может, ему даже повезло, помер героем, не обгадив комбез от испуга, обычного от встречи с рыгалой лицом к лицу.
Хайло паскуды, вылитая пасть венериной мухоловки, текущее ровно монашка на солдатской пьянке, раскрылось двумя сизо-красными лепестками. Сержантик, заорав, больше ничего не успел, влажно шихнуло, Шестой, покрытый галлонами токсичной слюны, рухнул. Задёргался, зашипел, поплыл растворяющимися пластиками, плотью, тканью, синтетикой. Зашипел всем этим растворяемым, сам-то Шестой, просто и незамысловато, орал долго, перекрыв наш крохотный канал намертво.
— Сука! — Девятка, почему-то злясь, развернула станкач на рыгалу и влупила, не отпуская гашетку. — На, сука!
«Охренеть!», «Месиво!»
Вот гандоны, а⁈
Девятка увлеклась, я отвлёкся, сержант ничего не понял. Дома помогают стены, сперва спрятавшие рыгалу, а потом погасившие осиное гудение.
Не поймите неправильно, сами жуки не особо и жуки, нам так проще. Космолингв, общий, позволяет дать им простые понятные имена и не больше. Мураши смахивают на лютую смесь мокриц с мандрилами, рыгала чуток похожа на медведку, скрещённую с плотоядными цветами, а осы… А осы напоминают жутковатых пришельцев из жёлтой прессы, черно-большеглазых, мертвенно-серых, длинных, тощих, с несколькими наборами рук и ногами, сплетёнными в хвост, украшенный кривым жалом. Только то жало прямо спарка девяти миллиметров, не иначе, и пуляет чем-то вроде спрессованного жидкого огня в желатиновой корке.
Девятка увлеклась, знать, слухи о ней с новеньким вовсе не слухи, а баба она мстительная и жадная, своё не отдаст, а если украдёте, так проще наложить на себя руки. Только не сейчас, да уж.
Серая выгнутая тварь тихо вылетела из самого низкого коридора и Девятка всё же оказалась первой. Ну, из заметивших. И ни шиша не успевших сделать. И вообще…
— Сука… — повторила она, и её тихий вздох ударил по ушам сильнее остатков вопля Шестого.
Оса мазнула финтом, хвост уставился на Девятку и, беззвучно, сократился, и ещё, и ещё.
Кислота ос подстраивается под успехи инженеров. На каждое действие найдётся противодействие, на любое техническое решение биологическое сумасшествие жуков отыщет отмычку. Совсем как сейчас.
Я не герой и знаю время отступать. Девятка поступила бы также, спасая сержанта. А ещё она оказалась благородной, сумев достать короткоствол и выстрелив в висок. Благородной, ведь её не пришлось добивать, Девятка мне нравилась и всё такое.
Но этого я не видел, лишь слышал выстрел. Я не герой и потому уносил ноги вслед сержанту, драпанувшему первым. Я его не винил, от вида осиной дряни, растекающейся по нагруднику, шлему, наплечникам и даже паху Девятки страшно до жути.
А ещё я такое уже видел.
Как закипает, сливаясь воедино, кожа, кровь, мясо, нижнее и комбез, закипает, брызгая пузырями в щели защиты. Как накатывает волна жуткой вони человеческого тела, растворяемого ровно жир на сковородке под щёлочью. Как…
Не время думать о ненужном, время бежать и стрелять.
Я — бес, а бесу полагается думать о себе лишь во вторую очередь. Этим нас часто спасают от трибуналов, ведь мы ровно роботы с их законами и обязаны спасать человечков. Мы не синтетики, синтетики вне закона, мы не полные киборги, ведь полные делаются без боевых блоков, мы тупо бесы, продукты системы космоправосудия и люди наш приоритет. Сержант побежал от боевой задачи? Проблемы сержанта, моё дело простое — спасти его грёбаную шкуру, дальше пусть сами разбираются.
Единственный имевшийся сюрприз — мину-четверку, скинул после двух поворотов в сторону входа. Туда мы не повернули, там кипела самая жара, пёрли богомолы, бомбардиры и прочий зоопарк, грохотали носимые крупного калибра, грохали барабанные гранатомёты, свистели фальки-убийцы. Мина раскинулась на пути к пролому, замеченному нами на подлёте.
Четвёрка, неуловимо загудев включившимися электромагнитными паутинками, прилепилась к четырём углам прохода, а капля-детонатор, совершенно невидимая, повисла в центре. Оса висела на хвосте, чуть отставая, но двигалась неумолимо, настигая и настигая. Мина для неё, для нашей неподражаемой подружки.
— Лучше бы сдох Семь
Я тебя тоже люблю, говна кусок.
— Жаль Девятку, я хотел её выкупить…
— И я…
— И я тоже…
О-о-о, мои милые дрочеры, наверняка подписанные на её хХх-вертеп, мне вас не жаль. Мне её-то жаль лишь как профи и отличную напарницу, хотя и жуткую стерву.
Когда мимо мелькнуло и чуть позже чавкнуло, почти одновременно с «тыдыщ» за спиной, даже не поверил что удаче, что так себе ситуации. Но, чего уж, вышло, как вышло.
Осу порвало в несколько склизких кусков. Её плевок напоследок попал моему мальчишу точно в локоток и сержантик-курсантик, ожидаемо, орал, катался и готовился умирать. Что оставалось мне, проклятому бесу, Семёрке, уроду без настоящего лица, урке и космогладиатору?
Впечатал пацана в стену, хорошенько приложив в пузо. Пока тот пытался вздохнуть и ловил звёздочки перед глазами — сорвал маску, вставил ингалятор из его аптечки, выбрал почти максимум анестетика и отправил его в цветные сны. Сорвал щиток предплечья, следующий и, пожертвовав своей заморозкой, средством, запрещённым в армейке, обдал аэрозолем руку, сжираемую некрозом заживо. Дождался, пока она не станет мраморно-бледной и, достав кенжик, ударил ровно один раз, отколов руку и расколов его жизнь на до и после. В смысле — до и после чуда спасения, явленного мной.
А как ещё, если камеры работают, и куча недоумков обитаемого сектора сейчас наблюдает за моими действиями? Брось я его и всё, сдохну сто процентов. А так…
Он начал приходить в себя, когда стена взорвалась, пропустив внутрь крайне паскудную тварь — ракоскорпиона. Само собой, эту бестию научники называют иначе, но мне от того не легче.
