— Регина права, Маша, — поддержала меня «баронесса». — Обменяют тебе деньги, а там делай, что хочешь. Хочешь — дари, хочешь — завещай, хочешь — в тайник закладывай.

— В нашей семье уже такое было, — вздохнула Мария Степановна. — Мамочка-покойница куда-то спрятала свои украшения, а нам сказать не успела. Уж мы с сестрой искали-искали… Ладно, если вы ручаетесь за то, что деньги не пропадут…

Я умоляюще взглянула на Ирину: не дай Бог, взовьется. Но она, похоже, думала совершенно о другом, причем скорее приятном. Во всяком случае, на бабкины фокусы она не обратила особого внимания. Почти машинально написала эту филькину грамоту-расписку и ушла к себе в комнату. Мы тоже разбрелись по своим. Тем дело и кончилось. Через какое-то время Ирина принесла старухам их сбережения в новом типографском исполнении, и инцидент с деньгами безвозвратно канул в прошлое. Жизнь продолжалась.

Нет худа без добра: на фоне этого потрясения переломный для страны 1991 год для нашей квартиры прошел почти незамеченным. Политикой наши старухи давно уже не интересовались, я — тем более. А Ирина вообще интересовалась совсем другим.

К осени я заметила, что Ирка стала следить за своей внешностью и проявлять активный интерес к телефонным звонкам. И, что самое интересное, перестала выключать телевизор, как только переступала порог моей комнаты. Наоборот, кое-что внимательно смотрела: в основном передачи, от которых лично меня клонило в сон, — беседы с так называемыми «интересными людьми». Вывод можно было сделать только один, и я его сделала: у Ирины завелся поклонник, скорее всего, серьезный, который имеет какое-то отношение к телевидению. Дальнейшие события показали, что «метод дедукции» в данном случае сработал со стопроцентной точностью.

Но до того, как моя догадка подтвердилась, произошло еще одно событие из разряда тех, на которые была так богата наша квартира. Незадолго до Нового, 1992 года раздался звонок во входную дверь. Как всегда, когда она бывала дома, Елена Николаевна с диким криком «Сыночек!» помчалась открывать. Несчастная помешанная все ждала своего без вести пропавшего на войне сына. И от каждого нового разочарования становилась все менее нормальной.

Разумеется, это был не ее Костя. В квартиру вошел высокий, худой старик с массивной тростью в руках. Быстро отвязался от Елены Николаевны и обратился ко мне:

— Скажите, здесь жила Мария Степановна Лоскутова?

— Почему «жила», — поразилась я. — Она здесь живет. Последняя дверь по коридору налево.

— Я помню, — усмехнулся странный посетитель. — А она как? В здравом уме? Или тоже, как эта?

Он кивнул вслед Елене Николаевне, семенившей к себе в комнату.

— Пока — да, — осторожно сказала я. — А вы по какому делу?

— По личному, — усмехнулся старик и пошел к бабе Маше. А я, выждав какое-то время, покатила следом. Подслушивать хотя и стыдно, но иногда просто необходимо.

— Честно говоря, Маша, я думал, что ты уже того… померла, — услышала я голос старика за дверью.

— Да и я тебя, Яков, считала покойником. Оба ошиблись. Зачем пожаловал?

— Кое-что из вещей забрать хочу. Понадобилось.

— Твои вещи остались после ареста в запечатанной комнате.

— А ты, умница, их забрала. Буфет сама передвигала или кто помог? У меня там сверточек…

Тут в коридор вышла Лидия Эдуардовна и застала меня на «месте преступления». Но сделать выговор не успела.

— Ничего твоего здесь не осталось. Уходи.

— Возьму свое и уйду. Меня ведь по твоему доносу посадили. А доносчиков сейчас не жалуют…

Неожиданно для меня Лидия Эдуардовна распахнула дверь и вошла в комнату. Такой разгневанной я ее никогда не видела.

— Машенька, что здесь происходит? Чего от тебя хочет этот тип? Кто он вообще?

— Это отец Ольги, — прошептала Мария Степановна. — Он хочет забрать какой-то сверток из буфета.

— Через полвека? Опомнитесь, милейший. Я сейчас милицию вызову.

— Я тебе вызову, старая ведьма! — заорал старик и поднял свою палку. Мария Степановна кинулась к нему, а я метнулась, если можно так сказать, к телефону и вызвала милицию. Отперла дверь на лестницу и стала звать на помощь. Из соседней пожарной охраны прибежали два солдата. Они поймали старика уже в коридоре и держали до прихода милиции. А Лидия Эдуардовна беспомощно хлопотала вокруг Марии Степановны, навзничь лежавшей на полу.

Старика увели, но баба Маша в себя так и не пришла, скончалась через несколько минут после приезда «скорой». Нервное потрясение, удар палкой по голове, падение — в восемьдесят восемь лет этого более чем достаточно.

— Я же говорю: проклятая квартира! — сказала Ирина, вернувшись вечером домой. — Новое дело: чуть ли не с того света за какими-то свертками из буфета приходят. Только тайника в этом гробу и не хватало. Что еще за фокусы, черт побери?

Я только пожала плечами.

— Проклятая квартира! — повторила Ирина и повернулась к своему спутнику, все время державшемуся в стороне. — Раз в жизни собралась пригласить к себе гостя, прекрасно зная, что после десяти вечера здесь всегда сонное царство, — и вот вам, пожалуйста. Очередной труп, остальные — в экстазе.

— Ира, прекрати! — одернула ее Лидия Эдуардовна. — Твоя бабушка погибла, а ты говоришь такое, да еще при посторонних. Кстати, ты нас не познакомила…

— Ах, ну да, конечно! Цинизм здесь неуместен, необходимо проявить подобающую скорбь и не забывать о хороших манерах. Лидия Эдуардовна, позвольте представить вам Никиту Сергеевича Трубникова. Никита Сергеевич, это — ее сиятельство баронесса фон Кнорре. Регина, позволь тебя познакомить… Да ну вас, в самом деле! Мне только интересно, кто следующий?

Неожиданно вмешался Никита Сергеевич, мужчина лет сорока пяти, относящийся к тому типу, который обычно называют «представительный». Или «вальяжный».

— Насколько я понял ситуацию — следующим может быть кто угодно. То есть любой, кто встанет между этим загадочным старцем и буфетом.

— Старика милиция увела, — робко заметила я. В отличие от Ирины я видела, как убили бабу Машу, и меня все еще била дрожь.

— Он вернется, — уверенно сказал Никита. — И вернется скоро, потому что предложит властям долю от того, что находится в буфете. Они посчитают его ненормальным, но все-таки проверят. И если ничего не найдут — упекут всерьез и надолго, а если найдут, то отберут все, а он явится сюда выяснять отношения со всеми вами. Таков примерный сценарий.

— Вы из органов? — спросила Лидия Эдуардовна.

Никита неопределенно хмыкнул:

— В данном случае это неважно. Считайте, что я — журналист. Тележурналист. А сейчас покажите мне этот самый буфет.

Произведение мебельного дизайна прошлого века было сделано из красного дерева и занимало едва ли не четверть комнаты и без того забитой. Двуспальная кровать черного дерева, комод, два резных кресла и несметное количество всевозможных старинных и старых вещей. Единственной современной вещью была кушетка за ширмой, на которой спала Ирина, пока жила с бабушкой.

— Н-да, — крякнул Никита. — Лавка древностей. Для любителя — просто находка, но милиция, слава Богу, пока в таких тонкостях не разбирается. Так что посмотрим буфетик изнутри…

Никита возился полчаса, предварительно попросив у Ирины какой-нибудь тонкий и острый нож. И наконец с возгласом «Эврика!» поддел какую-то балясину, украшавшую верхнее отделение, и достал оттуда небольшой, с папиросную коробку, туго перевязанный пакет.

— Прошу вас, сударыня, — протянул он его с полупоклоном Лидии Эдуардовне. — Если сочтете нужным, разверните.

Та слегка пожала плечами и принялась разматывать бечевку, стягивавшую сверточек. Под пожелтевшей и пропылившейся бумагой находилась еще более старая папиросная коробка явно дореволюционного происхождения. А в этой небольшой жестянке лежали… драгоценности: три золотых кольца — два обручальных и одно с небольшим блестящим камешком, нитка жемчуга и сережки, судя по всему — бриллиантовые.