— Чем ты моешь голову? — спросила она так строго, что Аля растерялась, перестала походить на статую и чуть слышно ответила:

— Мылом…

— Надеюсь, не хозяйственным. В ближайшие дни отведу тебя к своей парикмахерше — подровнять волосы. А сегодня покажу, как нужно за собой ухаживать, — не удержалась, уколола! — Ты девочка сообразительная, тебе только один раз увидеть…

И дело закипело. Аля покорно снесла сложную процедуру мытья и сушки волос, укладки их на фен, опрыскивания лаком. Потом действо из ванной перенеслось в спальню — к огромному старинному трюмо, где Нина Филипповна проделала кропотливую и тонкую работу над лицом Аэлиты.

— А теперь посмотрим, что получилось, — с некоторой торжественностью провозгласила «художница».

И отошла в сторону, чтобы посмотреть на свое творение из-за спины, в зеркало. Глянула — и села прямо на кровать. То есть не столько даже села, сколько не слишком элегантно плюхнулась.

В зеркале отражалась абсолютно незнакомая девушка. Девчонкой ее назвать было уже решительно невозможно. Пышные, чуть подвитые на концах волосы были небрежно откинуты со лба и эффектно оттеняли лицо — тонкое, с чуть заметным румянцем и невыразимой красоты глазами. Изумрудные, влажные, чуть приподнятые к вискам, обрамленные длинными ресницами. И эти самые глаза смотрели прямо в зеркало, не мигая. Но не на себя — на Нину Филипповну.

«Ведьма!» — едва не вскрикнула она, поскольку у обыкновенных, нормальных женщин ни таких глаз, ни такого взгляда быть просто не могло. Но сдержалась, явно чудом. Сознает ли эта девица, чем обладает? Не была ли ее маска «серой мышки» просто хорошо рассчитанной игрой? С прической, допустим, дело ясное. Но не знать, что у тебя фигура манекенщицы — тонкая талия, узкие бедра, маленькая, но прекрасной формы грудь? Не замечать стройных, длинных ног, изящных — любой принцессе годятся! — рук с тонкими пальцами? В наше время такая наивность — нечто невозможное.

Но искать ответа на все эти вопросы не пришлось: Аля отвела глаза от Нины Филипповны, взглянула на себя самое и… вспыхнула ярчайшим румянцем:

— Как вы это сделали? Это — не я! Я такой быть не смогу! Вы надо мной пошутили, да? Это ведь все смывается?

В голосе ее слышался чуть ли не ужас. Польщенная Нина Филипповна с облегчением обозвала себя суеверной идиоткой.

«Новый лик» не остался незамеченным. Мэтр выразил свое восхищение для человека творческого несколько примитивно:

— Никогда не понимал, как женщинам удается так меняться за несколько часов! — несколько патетично произнес он, с трудом оторвав глаза от Аэлиты.

Гораздо более естественной была реакция Антона. Первая часть фразы, однако, не подходит для печати, а вторая звучала так:

— Заторчать можно, до чего крутая телка…

Дальнейшему помешала реакция Аэлиты. Она — смеялась! А ведь до сих пор ее даже улыбающейся никто не видел. Причем смеялась красавица.

— Аэлита, — выдавил из себя Антон, — «телкой» тебя мог назвать только полный дебил… Гарантирую первое место на любом конкурсе красоты.

— Ты сам говорил, что у тебя плохой вкус, — неожиданно легко отозвалась она. — А вообще все восторги — к Нине Филипповне, это всецело произведение ее рук.

Каждый человек любит, когда его хвалят. И теплое чувство к девочке, которой она лишь немного помогла выявить то, что дала природа, заглушило в Нине Филипповне невнятное чувство тревоги, появившееся под пристальным взглядом Аэлиты. Тем, единственным, который она уловила в зеркале. Тщеславен человек. И в тщеславии своем не чувствует возможной опасности. А зря. Опасность-то рядом.

К хорошему привыкают быстро. Превращение Аэлиты из замарашки в принцессу постепенно перестало занимать все внимание семейства Бережко и по-прежнему многочисленных гостей. Единственная перемена в связи с этим превращением произошла… с Антоном.

Принц-наследник вовсе не был законченным лоботрясом, как это могло показаться. Скорее такового изображал — и не без успеха. А на самом деле Антон заканчивал высшее образование, довольно исправно посещая пятый курс института восточных языков. И, помимо английского, уже владел языком фарси (в просторечье — персидским), более или менее постиг арабский и готовился пару лет поработать в какой-нибудь соответствующей его специальности стране. Переводчиком при посольстве для начала. А там, глядишь, третьим секретарем или каким-нибудь атташе. Чем плохо?

Неувязочка с этими планами могла произойти лишь в том случае, если бы будущий дипломат не позаботился обзавестись законной подругой жизни. Момент, служивший темой бесконечных семейных бесед и главной заботой бабки-генеральши. Та на протяжении пяти лет пребывания внука в высшем учебном заведении исправно знакомила его с «подходящими девушками». Но толку от этого было чуть. Внук успешно, как Колобок из русской народной сказки, уходил из самых хитроумных брачных ловушек.

Нина Филипповна тревожилась умеренно: молодо-зелено, погулять велено, еще успеет, дело нехитрое. Понадобится за два дня оженится, хотя скоропалительный брак по служебной необходимости — не подарок. Но вот когда сыночек стал чаще бывать вечерами дома и явно «положил глаз» на как бы родственницу из провинции… О таком браке поначалу и думать было смешно, но…

Но чем ярче проявлялись многочисленные таланты Аэлиты, чем больше она хорошела, тем менее дикой казалась Нине Филипповне подобная идея. Мезальянс? Безусловно. Но ведь и ее собственный предок во времена оные женился на гувернантке…

Но вот бабушка-генеральша даже помыслить не могла о подобном браке. Кстати, она оказалась, пожалуй, единственным человеком, абсолютно равнодушным к чарам новой «родственницы». Даже не равнодушной, а откровенно-враждебной. Ее не трогали ни хозяйственные и прочие способности, ни тактичность, ни «русалочьи очи».

— Ох, Нина, девка эта непростая. Добра от нее не жди, а вот беду навлечь может. Глаза у нее — ведьминские, кошачьи. Смотрит — не сморгнет. И зрачки — не вдоль, как у всех добрых людей, а поперек. Ну чисто кошка.

— Мама, — отбивалась Нина Филипповна, — ну вы же не деревенская бабка! Что плохого мне может сделать Аля? Порчу навести? Отравить? Нечистую, силу приманить?

— Не знаю, не знаю. Антошенька уже на себя не похож. Приворожила его эта кошка зеленоглазая. Вот уж будет тебе невестушка — без роду, без племени, седьмая вода на киселе, да неизвестно, с какой наследственностью — схватишься за голову.

— Но ведь и меня Гоша в свое время из общежития взял, девочку провинциальную…

— Э, милая, сравнила ты! Шуваловы! Да и в людях я, уж не обессудь, получше тебя разбираюсь. Тебя тогда сразу приняла, а эту вашу принцессу марсианскую — ну хоть убей, не могу. Плохое чувствую, ненастоящее…

Упрямство свекрови Нине Филипповне было известно лучше, чем кому бы то ни было. Но в одном она была абсолютно права: Антон переменился настолько, насколько это вообще позволяла его непостоянная натура. Прежнюю компанию, которая в свое время так не понравилась Аэлите, почти оставил, да и друзья и подружки у него дома собирались значительно реже. Он же, наоборот, чаще оставался дома, стремясь быть полезным по хозяйству. Точнее, иметь предлог почаще общаться с «кузиной». Общаться он пробовал по-своему, стандартно. И прижаться невзначай в узком коридоре, и в неурочное время в «светелку» при кухне заглянуть как бы по делу. Много чего пробовал. Да все попытки разбивались об абсолютное равнодушие Аэлиты. Она не отшатывалась, не возмущалась, она просто не замечала Антона-поклонника. А что может быть обиднее для мужских чести и достоинства? Приятней в морду получить.

А венцом всему стало празднование Нового года. Бережко-старшие традиционно отмечали этот праздник с родителями на генеральской даче. Генеральша же недвусмысленно дала понять, что вовсе не горит желанием видеть у себя «зеленоглазую кошку». Та, впрочем, отвечала полной взаимностью, так что вопрос о том, поедет Аэлита на дачу или не поедет, даже и не поднимался.