– Радость моя, беги пока в комнату. Достань новую раскраску из тумбочки, хорошо? – отправляю я Ритку подальше от неприятного разговора. А в том, что он окажется неприятным я более, чем уверена.

– Мам, – укоризненно смотрю на родительницу.

– Ну а что «мам», что «мам» то?! – бросается та в нападение. – Ты мне скажи, сколько ты еще как неприкаянная будешь ходить? Мне уж соседки плешь всю проели! Все спрашивают, чего это на твою Дашку никто не позарится?! Характер, поди, совсем уж невыносимый?!

Я обреченно закатываю глаза, а мать продолжает:

– Ты тут лицо мне не корчи! – повышает голос она, и я шикаю. Потому что как минимум неловко перед Василием, все еще сидящим на кухне. А как максимум – мне вообще ни разу не хочется продолжать все это выслушивать.

– Мама, ты же знаешь прекрасно, что нам с Риткой не нужен никто. Нам и одним хорошо, – сама не знаю, почему в моем голосе столько вины. Будто я и правда должна ее чувствовать от того, что не хочу иметь рядом мужчины.

– Это тебе сейчас кажется так! А год пройдет? Два? И дальше-то что?! Подумала бы о ребенке, Дарья! Пока она маленькая, легче привыкнет к новому папе!

– У Ритки есть папа! – вырывается у меня против воли, а в горле уже стоит ком.

– Да? И как его зовут, интересно? Ты даже нам имя ни сказала ни разу, а Ритке дала отчество деда. Какой он отец, если ты сама не хочешь, чтоб дочь о таком что-то знала?!

Слова мамы жалят больно как пчелы.

А их подтекст так и вовсе засядет в моей голове на долгие недели вперед. Плавали, знаем.

Я делаю пару глубоких вдохов и через силу натягиваю улыбку. Касаюсь маминого плеча.

– Давай в другой раз обсудим все это? Пожалуйста. С Василием тебе придется поужинать самой. У меня голова раскалывается и…,

В глазах мамы вспыхивает праведный огонь гнева.

– Даша! – шипит она разгоряченно.

– Ничего страшного, Даш, – прерывает нас вышедший из кухни гость. Должно быть, он, как и я, стал заложником ситуации. И свято верил, что я действительно желаю знакомства. – Мне и самому уже надо идти.

– Васенька, погоди, давай может чайку еще, а? – в миг поменявшийся, обманчиво елейный голос собственной матери выглядит совсем уж фальшивым.

Мои щеки заливают стыдливые пятна. Как-то неловко вышло с этим Василием.

Я кошусь на воротник его белой рубашки, торчащий из-под теплого свитера. Ловлю взгляд, переполненный молчаливыми оправданиями.

– Извините, Марья Георгиевна, но мне правда пора.

Сухо попрощавшись, Василий стремительно покидает квартиру.

– Ну вот! – укоризненно качает головой мама. – И чего ты добилась? Больше он не придет!

– Наверное я бы расстроилась, если бы приглашала его! – вскипаю, не в силах сдержаться. – Как и тебя…, – договариваю тихо, потеряв тормоза.

Лицо матери вытягивается от удивления.

– Мам! Я не то имела в виду…

– Вот! – она гневно тыкает указательным пальцем мне в грудь. – Вот до чего дожила! Родная дочь мне в моей же квартире не рада!

– Ма-ам, это не так… День был тяжелый, прости, – сдавленно говорю, потому что за свои слова становится стыдно до одури. Как я могла ляпнуть такое?

– Я же как лучше хочу! Как лучше тебе! – не унимается мать. – Доживешь до моего возраста, Ритка вырастет, не нужна ты ей станешь! Не нужна, слышишь? Вот так же придет и скажет тебе, что видеть не хочет!

– Я хочу тебя видеть, – складываю домиком брови, и не знаю, что еще предпринять, чтобы родительница наконец успокоилась.

– А рядом даже мужа не будет, чтобы тебя поддержать! Отец бы сказал, что очень в тебе разочаровался сейчас! – бросает она напоследок, чтобы окончательно меня раздавить.

И у нее получается.

Мама, как ураган, разворачивается, хватает свой плащ и хлопнув дверью, покидает квартиру.

– Даже с Риткой не попрощалась…, – вздыхая, тяну я опустевшей прихожей. – Она ведь каждый раз тебя так сильно ждет…

Я знаю, что про отца – это она с горяча. Папа всегда был на моей стороне. Всегда поддерживал. Понимал.

Он был для меня по-настоящему близким. Примером честности и справедливости.

Уже в тридцать получил ученую степень по фармакологии. И всю оставшуюся жизнь посвятил науке и любимой работе.

Но папа умер. Я тогда проучилась в Москве чуть больше месяца.

Два выстрела в грудь от уличных хулиганов, когда отец возвращался поздней ночью домой. Кошелек и часы оказались дороже жизни самого близкого для меня человека.

Это официальная версия следствия. Виновных до сих пор не нашли.

Я приехала сразу же, как узнала. Для нас с мамой это был страшный удар.

И я не смогла ее бросить, и не спешила вернуться к учебе.

А еще через две недели узнала, что беременна Риткой.

Отчетливо помню, что полюбила эту кроху, как только узнала о ней… И мне было абсолютно плевать, что ее отец оказался обманщиком и лицемером…

Даша

А после – все решилось стихийно.

Ритка стала нашим с мамой спасением, смыслом жить дальше после страшной потери.

Первый год мы жили все вместе, под одной крышей. Мама очень мне помогала, заботясь о внучке, когда у меня уже не было на это сил.

Уже тогда мама не стеснялась делать мне густые намеки – «необходимо завести мужика». Легко сказать – «завести»! Будто он домашний питомец, которому не нужно ничего, кроме корма, выгула и чесаний за ухом!

Тогда это казалось нелепым. Я была озабочена поиском хорошей работы и съёмной квартиры. Не до мужчин, в общем, было.

А потом родительница купила отличную дачу в окрестностях и переехала туда жить на постоянной основе. Ей нравилось заниматься садом и огородом. Да и подруги – соседки гораздо адекватнее городских.

А мы с Риткой остались жить тут, в квартире родителей.

Конечно, балетное училище в Москве пришлось бросить.

Но меня все равно взяли тренером в центр спустя пару лет.

Однако с каждым годом моего одиночества, мама давила все больше. А мои нервы становились натянутее…

Я не знала, как ей объяснить, что однажды разбитое сердце не так-то просто собрать по кускам и вновь вложить в руки кому-то.

– Вы с ба снова ссолитесь? – дует Ритка губы обиженно, высовываясь из комнаты.

Я отмахиваюсь рукой и вымученно ей улыбаюсь:

– Пустяки, милая. Мы просто друг друга не поняли. Не думай об этом, ладно?

Дочка кивает, и, кажется, даже все понимает в свои-то три годика. Поэтому смотрит на меня с неподдельным сочувствием в синем взгляде.

Цвет ее глаз – это единственное, что крошка унаследовала от папы. В остальном – моя мини – копия. Лишь волосы слегка рыжеватые, но я в детстве была точно такой же. Потом волосы потемнели. Уверена, Ритку ждет та же участь.

А пока… Пока все обманчиво полагают, что цвет волос ей тоже достался от папули – инкогнито. А я не спешу никого в этом разубеждать.

– Матерь Божья! Что здесь происходит? – следующий день на работе встречает меня полным бедламом. В холле собралась бригада ремонтников, которые уже принялись штукатурить покрытия стен.

В метре от меня неожиданно грохнулась банка с краской.

Взвизгнула. Отскочила. Краска разлетелась брызгами и осела белыми пятнами на моем сарафанчике.

– Пардон, – виновато изрек один из ремонтников, глядя на меня с высоты хлипкой стремянки.

Ничего не отвечаю, только вздыхаю. Мужчина, конечно же, не виноват. Но наряд я сегодня выбирала без малого час. Из-за этого не успела уложить волосы, и чуть не опоздала с дочерью в сад.

Мантры о том, что «Дворецкому совершенно плевать, как ты выглядишь, Даша» – неэффективны. Зато мне не плевать на свой внешний вид, имея перспективу встречи с начальником!

– Ремо-о-онт, – тянет нараспев Марика, догоняя меня.

Я присвистываю. Замечаю, как рабочие уже бросают на нее голодные взгляды.

Надо признать, Марика – эффектная девушка. Натуральная блондинка с пышной, вьющейся шевелюрой. С этой спортивной повязкой на голове и ярком обтягивающем костюмчике, она вообще похожа на модницу из 90-х. Но это лишь придает стиля подруге.