Боже, какое чудо. Сладкий комочек.

Но стоит мне осознать, для чего Дамир показал мне снимок младенца, как улыбка моя увядает. Уголки рта ползут вниз.

– Только не говорите, что это… – с опаской произношу, а закончить мысль не могу.

Больно. И боль знакомая. Самая сильная из всех прочих.

Дамир насупливается и поджимает губы, наблюдая за моей не самой адекватной реакцией.

Я смахиваю со щек слезы и тогда он на выдохе отвечает:

– Ее зовут София. Дочь твоего Матвея. Как понял, о ней не знает даже Антон Павлович.

Ба-бах!

Это самый сильный удар. Самый сокрушительный.

И вот куда, спрашивается, подевалась вся моя сила и несгибаемость?

Все могла стерпеть, но только не это.

Не знаю, что это такое: зависть или жалость к себе, но меня разрывает изнутри чувство несправедливости. Огромное. Чудовищное.

– Мне очень жаль, но я не мог не сказать тебе, – вырывает меня из разрушающих мыслей голос Дамира, пронизанный искренним сожалением.

И я цепляюсь за реальность из последних сил. Выбираюсь из ада на поверхность, пока он не поглотил меня целиком. Пока я вконец не запряталась в скорлупу, лицом к лицу встречаясь с очередной депрессией.

Собрав всю волю в кулак, я беру верх над эмоциями и выбрасываю из головы все ослабляющие меня мысли.

Дома пореву.

– А вы как узнали, что малышка от Матвея? – интересуюсь на удивление ровным и спокойным тоном.

– Чисто случайно. Мать этой девочки однажды заявилась к нам в офис. В канун Нового года. Мой кабинет находится по соседству с кабинетом Матвея. В общем, так вышло, что я стал невольным слушателем их разговора, в котором она сожалела, что их дочери, цитирую: "достался такой дерьмовый папаша, который не в состоянии увидеть разницу между именами София и Софья", что, на мой взгляд, является полнейшим вздором, поскольку это разные формы одного имени, – начинает он вдруг "душнить", но быстро возвращается к сути: – А в завершении всего этого она потребовала крупную сумму за молчание.

А вот и клубок тайн начал постепенно распутываться.

Это же та самая "Милашка_95".

Но отчего-то я не пожелала рассказывать Дамиру о найденной в ноутбуке мужа переписке. Постеснялась.

– На днях я вспомнил об их разговоре и поднял из архива журнал посещений, – продолжает Дамир. – Оттуда я узнал личные данные этой девушки. Нашел ее профиль в интернете и скачал фото ребенка, чтобы не быть голословным.

Все логично. Сомнений быть не может. Слишком много совпадений, чтобы это не было правдой.

Поразительно…

Что ни день, так у Матвея пополнение.

Казалось бы, совсем недавно он признался мне в одном еще нерожденном ребенке. А сегодня их уже стало двое. От разных женщин, судя по всему.

Не удивлюсь, если завтра детишек наберется на целую футбольную команду.

Какой же Матвей все-таки плодовитый. Прямо писечный труженик.

Может, стоит сегодня напомнить ему о существовании средств контрацепции?

– И кто эта девушка? Вы можете сказать мне, как ее зовут? – спрашиваю, и не надеясь услышать ответ.

Но вместе с тем я мысленно готовю себя к самому худшему.

Тут одно из двух: либо Дамир снова оставит меня ни с чем, либо весь мой прежний мир пошатнется.

– Да, я где-то сохранял ее данные, секунду, – он переворачивает телефон экраном к себе, заходит в заметки и монотонно зачитывает: – Самойлова Людмила Валерьевна.

Сердце ухает вниз. Оно просто разбивается вдребезги о действительность.

А я ведь даже и не думала, что разбитое однажды, можно разбить дважды. Но, как оказалось, можно. Еще как можно.

– Что такое? Ты знакома с этой девушкой? – предполагает Дамир, с неким беспокойством разглядывая мое лицо.

И он попадает точно в яблочко.

В последний раз с Людмилой я встречалась в позапрошлом месяце на плановом осмотре. Не сказала бы, что наше общение можно было назвать дружеским, но я помню, как она держала меня за руку и улыбалась. Как подбадривала меня и говорила, чтобы я ни в коем случае не сдавалась.

– Да… знакома, к сожалению.

– И кто же она?

– Мой гинеколог, – отвечаю я безжизненным голосом, проваливаясь в пучину лжи.

Она же вела все три мои беременности и была свидетелем всех моих потерь, моих слез, отчаяния и безысходности. А в тайне от меня спала с моим мужем.

Но что самое паршивое – вот чей вишневый парфюм я ощущала на Матвее два дня назад.

А это говорит о том, что он по-прежнему встречается с ней у меня за спиной.

Ненавижу! Их обоих презираю!

Однако я не припомню, чтобы Людмила Валерьевна уходила в декрет.

А, впрочем, этому может найтись объяснение. Был у меня момент, когда я не посещала гинеколога. Достаточно затяжной промежуток времени.

Скорее всего, в этот промежуток она и родила, а в декрет вообще не выходила.

– Самойлова Людмила Валерьевна и та девушка на снимках, которые вы передали мне в портфеле – это и один и тот же человек? Пожалуйста, Дамир, ответьте! Войдите в мое положение. Я должна это знать! – прошу я, глядя на него умоляющим взглядом.

– Нет, на этом снимке с Матвеем была не Людмила, – Дамир отвечает холодно, его не пронимают мои мольбы.

– Тогда зачем вы размыли эти чертовы фотографии? – выпаливаю я, с силой сжимая свои кулаки. До боли.

Я теряю контроль над своими эмоциями. Из желания разобраться во всем раз и навсегда. Только чтобы больше мне не было так больно, как сейчас. Это убивает.

– Вы не хотели, чтобы я узнала эту девушку! Это не в ваших интересах, я права? Но почему? – повысив тон, я всплескиваю руками, хватаюсь за голову и придвигаюсь к краю стола. – Зачем вы мучаете меня? Скажите! И вообще, откуда у вас взялись эти снимки? И почему у меня складывается такое впечатление, что вы заранее все спланировали, наняли сыщика, к примеру, чтобы сместить Матвея с должности гендира, а теперь корчите из себя праведного спасителя?

Это было всего-навсего глупое предположение. Знаю, я перегнула палку, фактически обвинив его в заговоре.

Потому Дамир заметно напруживается и плотно сводит челюсть. Желваки его перекатываются по скулам, а в глазах теперь намораживает лед. Обжигающий и способный заморозить все живое.

Вот сейчас… сейчас я смогла задеть его. Самую малость. Уязвить своим недоверием.

И ему это ой как не нравится. Не за этим он сюда пришел, судя по всему.

– Мне нет нужды что-то планировать, и кого-то нанимать, когда у меня имеется свободный доступ к камерам – это раз, – хлестко чеканя, загибает он длинные пальцы на руке. – И два – я ничего намеренно не размывал. Такую нечеткую картинку выводит камера, установленная в кабинете Матвея.

– Вы что, следили за ним? – выдыхаю я в недоумении, испытывая при этом чувство неловкости, сковавшее все тело.

– Нет, конечно. У меня имелись дела поважнее, – разглядев в моих глазах немой вопрос, Дамир объясняет: – Около месяца назад он сам пришел ко мне. Весь суетной какой-то, на нервах. Он попросил срочно дать разрешение на доступ к камерам видеонаблюдения. Разумеется, я предоставил ему доступ, но не смог не полюбопытствовать, к чему такая срочность. Так и набрел на весьма пикантную запись, а через час она исчезла из архива. Матвей все подчистил. Но он не учел, что у меня имеется резервный диск, где хранятся все записи с камер.

Месяц… Целый месяц Дамир знал, что Матвей держит меня за круглую идиотку, изменяет мне в своем же кабинете. Совершенно не боясь, что о его похождениях может узнать отец.

– А почему не рассказали мне сразу? – спрашиваю сдержанно, подавляя в себе обиду. Я же потеряла столько времени впустую.

– Тут все довольно банально, – без промедлений отвечает он, словно ответ был заготовлен: – Я не привык вершить чужие судьбы, когда меня об этом не просят.

Хм… Ну хотя бы честно признался.

Но все же что-то заставило его пойти против правил, раз я сейчас сижу перед ним.