Яростные слова Гвидо ударили меня, как кувалдой в грудь. Я отшатываюсь назад и натыкаюсь на стену коридора. – Нет.–

– Да!– Он вскакивает со стула и сокращает расстояние между нами. Его лицо представляет собой маску ярости и боли, когда он наклоняется вперед, приближаясь к моим глазам. – Он так влюблен в тебя, что скорее умрет, чем убьет того, кто тебе дорог. Надеюсь, теперь у тебя есть чертово доказательство того, как сильно он тебя любит.

Мое зрение полностью затмевается слезами, и я не замечаю бумаг, которые Гвидо, должно быть, вынул из кармана, пока он не швыряет их мне в грудь. — Это понадобится вам, если вы захотите его увидеть. Если он это сделает, то да.

Я вытираю глаза, затем смотрю на документ в руке. Первый лист представляет собой свидетельство официального вида с печатью вверху. Оно датировано тремя днями ранее. Текст на итальянском, но я замечаю имя Рафаэля. А чуть ниже — мой. Мой взгляд возвращается к заголовку документа. Возможно, я не говорю и не читаю по-итальянски, но я узнаю слово matrimonio и знаю, что оно означает.

Свадьба.

– Что . . . Слово вылетает из моих уст. – Как?–

– Мой брат, возможно, и идиот, ослепленный любовью, но он по-прежнему коварный осел, который всегда находит способ получить то, что хочет. Гвидо поворачивается, чтобы идти по коридору, но затем останавливается. – Он оставил тебе все. Если он не выживет, вы получите почти семьдесят миллионов наличными и в десять раз большую сумму инвестиций. Это все ваше, миссис Де Санти.

– Мне не нужны его деньги!– Я кричу.

– Ну, как я уже сказал, — парирует он, уходя, — Рафаэль всегда получает то, что хочет. В конце концов.–

* * *

Я смотрю на двух врачей передо мной. — Что значит – он не просыпается– ?

Старший, невысокий мужчина лет пятидесяти, вздыхает и поворачивается к Гвидо, стоящему рядом со мной. Я понятия не имею, что говорит хирург по-итальянски, поэтому сосредоточиваюсь на его лице, пытаясь понять что-то по его выражению. Ничего нет, кроме стоического взгляда. Однако его гораздо более молодой коллега прижимает к груди папку и не говорит ни слова, а смотрит на меня, как ошарашенный дурак.

— Скажите, пожалуйста, что происходит? — спрашиваю я, молясь Богу, английский у молодого парня лучше, чем у старшего доктора, потому что я схожу с ума. Паника течет по моим венам. Я вот-вот потеряю это.

— Эм, ну, твой муж… . . Он действительно твой муж?

– Да!–

– Ой . . . Я думал, что неправильно понял. Это просто . . . Его глаза сканируют меня от макушки, поверх короткого облегающего платья, до самых кончиков каблуков. – Эм. . . у него задержка пробуждения, неспособность прийти в сознание после общей анестезии. Прошло уже больше тридцати минут, но он все еще не отвечает. На данный момент он дышит самостоятельно. Однако, если он не проснется в ближайшие полчаса, нам, возможно, придется рассмотреть возможность введения более сильнодействующих препаратов и, возможно…

— Он проснется, — прерываю я его. – Я позабочусь о том, чтобы мой муж проснулся. Позвольте мне увидеть его.

— Мэм, я не думаю, что вы сможете помочь.

Я хватаю его за рукав, скручивая ткань в руке, а из глаз текут слезы. – Он. Воля. Будить. Вверх.–

Молодой врач смотрит на своего коллегу, и они обмениваются несколькими предложениями по-итальянски, прежде чем снова взглянуть на меня.

– Пять минут– , — говорит он и быстрым шагом направляется в послеоперационную палату.

Все мое тело дрожит, когда я бегу за доктором по коридору и через зал ожидания, где сидят мои родители и дядя.

– Вася. Мама вскакивает со стула, когда я прохожу мимо. – Что…–

Вытирая глаза, я продолжаю идти, не замедляя шага. За моей спиной раздались несколько шагов, а также характерный щелчок папиной трости по кафельному полу. Я не могу сейчас с ними разговаривать. Не раньше, чем я посмотрю на Рафаэля и увижу своими глазами, что с ним все в порядке. Гвидо может рассказать им о том, что происходит.

Еще один длинный коридор, и затем доктор останавливается перед прочной на вид дверью.

— Мэм, вы должны понять, что…

Я хватаюсь за ручку и вхожу в комнату.

Абсолютную тишину нарушает постоянный сигнал кардиомонитора. Я прижимаю руку ко рту, но болезненный всхлип всё же срывается с моих губ. Металлическая дверная ручка впивается мне в спину, а я стою, как вкопанная, и просто смотрю на неподвижное тело Рафаэля.

Я делаю неуверенный шаг. Потом еще один. Когда я наконец дохожу до кровати, я снова плачу. Обхватив щеку Рафаэля рукой, я наклоняюсь так, чтобы мой рот оказался рядом с его ухом.

— Я собираюсь все сжечь, — задыхаюсь я. – Тот красивый дом, который ты мне оставил. Отель. Ваши машины. От них ничего не останется.

Я прижимаюсь губами к его виску.

– Те две яхты, которые ты так любишь? Я затоплю обоих и буду смотреть, как они опустятся на дно моря. Я целую его бровь. – Ваше частное охранное предприятие? Можешь забыть об этом, Рафаэль. Я собираюсь уничтожить его настолько полностью, что через месяц никто даже не вспомнит о его существовании.

Его кожа такая холодная и липкая. Я перемещаю руку к его шее, кладя ее на точку пульса. Монитор возле кровати пищит, но мне нужно больше убедительных доказательств того, что он жив. Только когда я чувствую устойчивый ритм под пальцами, я позволяю себе немного расслабиться.

– Деньги? Я собираюсь отдать все это. Я найду какую-нибудь дурацкую благотворительную организацию, – Лучшая жизнь для коз– или что-нибудь столь же идиотское, и переведу им все ваши миллионы. Они могут использовать все это богатство, чтобы создать гребаную Козью страну. Рай, где они могут ухаживать за козами, купать их в ослином молоке и целый день делать им массаж шеи.

Почему он не просыпается? Я продолжаю осыпать его лицо поцелуями, ощущая под своими губами выступы и впадины множества шрамов. Большую часть времени я забываю, что они вообще там. Я не вижу участка плохо зашитой плоти, который зажил криво и искривил его щеку. Или тот, кто тянет верхнюю губу, деформируя ее. Или те, что на его подбородке, которые переходят в короткую щетину на подбородке. Я просто вижу его.

Рафаэль.

Знание того, что из-за этих шрамов он считал, что ему нужно купить мою любовь драгоценностями и другими подарками, меня невероятно злит. И полностью опустошает меня. Он получил эти шрамы, спасая меня. И он никогда не собирался раскрывать эту правду.

Его лицо представляет собой невыразительную маску, но губы слегка приоткрыты. Я тяну его нижнюю часть зубами и прикусываю.

– Клянусь, Рафаэль. Если ты не вернешься ко мне, я сделаю миссией своей жизни уничтожить всю твою империю, — шепчу я ему в рот.

Он не шевелится. Нисколько. Никаких звуков, кроме моего сопения и ритмичных сигналов пульсометра. Я прижимаюсь к его щеке и уткиваюсь носом в его шею.

— Пожалуйста, — задыхаюсь я, вдыхая его запах. – Я так сильно тебя люблю.–

Даже несмотря на все больничные запахи вокруг, он все равно пахнет так же. Как кипарис и апельсин. Соленый воздух и море. Опасность на привязи, но моя неоспоримая безопасность. Как дома.

Я не могу его потерять.

Легкое прикосновение касается моего затылка, а затем хриплый вздох прямо возле моего уха. – Ты забыл . . . самолет.

Крик облегчения сорвался с моих губ. Я зажмуриваюсь и прижимаюсь лицом к его шее. В горле у меня саднит, и, даже когда веки закрыты, слезы все еще текут по моим щекам.

— Я нет. Я едва могу произнести слова. – Я буду использовать его, чтобы отправлять коз в ежегодный отпуск куда-нибудь на Карибы.

Его пальцы пробегают по моим волосам, успокаивающе гладя меня. – Ты вернулся.–

— Конечно, я вернулся.

– Вас не было в самолете. Пилот позвонил мне. Сказал, что ты не пришел.

Медленно я поднимаю голову и обнимаю его. Его кожа все еще ужасно бледная, а под глазами темные круги.

– Мне жаль. Я был занят поиском способа остановить убийцу, которого мой отец послал убить тебя, и упустил это. Я глажу его по щеке. – Боюсь, твой тесть не самый большой твой поклонник.