– На самом деле неплохо. Беспринципный ублюдок этот. Но у него слабость к культурным реликвиям, — Рафаэль протягивает руку и касается моей щеки костяшками пальцев, — наследие. . . и . . . злющий маленький хакер, который продолжает отвергать его дары.

Музыканты переходят на более медленную мелодию, очень эмоциональную пьесу с ведущей скрипкой. Все прекрасно проводят время, но я лишь частично осознаю людей, которые движутся вокруг нас. Я полностью настроен на Рафаэля, пойманный в ловушку двойных зеленых лучей, которые, кажется, пронзают меня насквозь.

– Следует ли мне воспринимать это как комплимент? Когда меня называют слабостью, это не очень-то похоже на слабость, — шепчу я.

– Это зависит от вашего взгляда на такие вещи. Его рука скользит по моему подбородку. – Допустим, кто-то прямо сейчас открывает огонь. Вероятность этого высока, учитывая количество моих врагов. Если бы я был один, я бы просто взял пистолет и нейтрализовал угрозу. Если бы мне пришлось гнаться, я бы это сделал. Здесь не было бы ничего, что могло бы отвлечь меня от достижения этой цели.

– Но, поскольку вы сопровождали меня сегодня вечером, я бы отнесся к этому сценарию по-другому. Ваша безопасность превыше всего. Устранение злоумышленников имеет первостепенное значение, но только для обеспечения вашего благополучия. Преследовать их, если это означает оставить вас позади, менее важно. Это значит, Василиса, что ты мой высший приоритет, но и неоспоримая ответственность.

– Так зачем ты меня привёл, если я такая обуза?– Я задыхаюсь.

В уголках глаз Рафаэля появляются морщинки, а на его губах появляется легкая улыбка. Он наклоняется вперед и обнимает меня за талию, медленно прижимая меня к себе. Я хватаю его за плечи, чтобы поддержать, встревоженная тем фактом, что он несет весь мой вес только одной рукой. Но Рафаэля, похоже, это совершенно не беспокоит. Его глаза никогда не отрываются от меня, пока он поднимает стакан в другой руке и небрежно делает глоток.

– Потому что, хотите верьте, хотите нет, — говорит он, ставя теперь пустой стакан на стол рядом с собой, — я слишком наслаждаюсь вашей компанией. И я скучал по нашим беседам.

Я втягиваю воздух, не в силах отвести взгляд от его глаз. Наши лица так близко, что его теплое дыхание касается моей кожи. Мои губы. – Ты рискуешь быть застреленным, и все это ради того, чтобы поговорить со мной там, где я не смогу тебя просто игнорировать?–

— В любой день, — рычит Рафаэль, прежде чем его рот накрывает мой.

Его вкус захватывает меня. Огонь распространяется по моим венам, самое всепоглощающее пламя обжигает меня изнутри. Боже, я тоже по нему скучал.

Я пыталась дистанцироваться от мыслей о нем, надеясь, что выполнение повседневных задач каким-то образом поможет уменьшить опасные, запутанные чувства, которые у меня развивались к Рафаэлю. За последнюю неделю я двенадцать раз реорганизовывал его вход просто потому, что прикосновение к его вещам приносило мне утешение. Кроме секса, мы вообще не соприкасались. Никаких поцелуев вне спальни. Я пыталась сказать себе, что это притяжение, которое я чувствую к нему, — не что иное, как сексуальное влечение. Это не.

И этот поцелуй тому подтверждение. Когда я отвечаю на его поцелуй, это ощущение затмевает все остальное. Здравый смысл. Самосохранение. Удушающее чувство вины. Ничто не имеет значения, кроме него.

Когда его губы отрываются от моих, наши глаза остаются прикованными, и внезапно мне кажется, что мне не хватает воздуха.

– Считается ли на Сицилии поцелуй на публике невежливым?– — спрашиваю я, когда он опускает меня обратно на землю. В комнате воцарилась неожиданная тишина. Никто не разговаривает. Они все просто пялятся на нас. – Почему все смотрят?–

– Они смотрят с того момента, как ты вошел в комнату. Сначала это было любопытство и удивление. Теперь я почти уверен, что они просто боятся тебя.

У меня нет возможности спросить, что, черт возьми, он имеет в виду, когда говорит, что люди меня боятся, потому что мой взгляд ловит темно-красное пятно, растекающееся по рубашке Рафаэля.

– Рафаэль. . . Я беру его куртку сбоку и убираю ее. Большая область на его левом боку залита кровью. – О, Боже. Что случилось?–

– Незначительная ошибка в моей оценке. Я ошибочно пришел к выводу, что швы не потребуются. Он поправляет пиджак и застегивает его, как будто в этом нет никакой проблемы. – Гвидо позаботится обо мне, когда мы вернемся. Его тон остается спокойным, но теперь в его зеленых глубинах кружится что-то еще. – Скоро должен появиться певец, который даст небольшое выступление, а официанты принесут торт кассата. Я думаю, тебе это понравится.

– Мы не ждем чертового торта, пока ты повсюду истекаешь кровью!– Я шепчу-кричу.

– Это сицилийское блюдо. Ты должен это попробовать.

Я смотрю на него в шоке. – Вам нужен врач.

– Гвидо справится с этим. Это будет не в первый раз.

— Я имел в виду твою голову, придурок!

Губы Рафаэля растягиваются в коварной ухмылке. – Это русское имя, Веспетта?–

– Это значит – придурок– !– Я ухмыляюсь сквозь зубы, хватаю его за руку и тяну к выходу.

Потрясенные лица смотрят на нас, а люди расступаются, пропуская нас. Рафаэля, кажется, не беспокоит тот факт, что я тащу его через вестибюль отеля. На самом деле, на его лице мелькнула легкая ухмылка.

– Полагаю, это означает, что мы останемся не ради торта?– — спрашивает он, когда мы выходим на улицу.

– Вы угадали.–

– Мм-хм. Думаю, я все-таки могу тебе понравиться, Василиса, хоть чуть-чуть. Пропускаете десерт ради меня? Я чувствую себя особенным.

Фу.Этот мужчина. Я внимательно наблюдаю за ним, часто бросая на него взгляды, пока мы идем по парковке к внедорожнику Рафаэля, ища признаки бедствия. Кажется, он в порядке. Это нормально? Сколько крови он уже потерял?

Как только мы доходим до зловещего вида – Мазерати– , я дергаю его за лацкан пиджака. – Наклонитесь, пожалуйста. Мне нужно проверить твои зрачки.

Рафаэль упирается рукой в крышу машины и наклоняется вперед, пока его лицо не оказывается прямо перед моим. Я обхватываю его подбородок ладонями и слегка наклоняю его голову в сторону, к свету лампы. Боже мой, его глаза такие красивые. Их блеск напоминает мне морское стекло, которое я нашел на берегу. Опалесцентный. И нагло сосредоточился на мне. И когда он смотрит на меня таким, какой он есть сейчас, у меня создается впечатление, что он хочет проглотить меня целиком. Каждый раз у меня слабеют колени.

— Зачем ты мои зрачки проверяешь, Василиса? — спрашивает он хриплым голосом.

– Я не уверен. Врачи постоянно делают это в кино. Я убираю выбившуюся прядь волос с его лба.

– Тест зрачков проводится для проверки на черепно-мозговую травму. Это не имеет ничего общего с кровотечением.

– Ну, я все равно их проверяю. Оставайся смирным.

Мне его глаза кажутся нормальными. Но его кожа кажется теплой. Я касаюсь его виска кончиками пальцев, затем тыльной стороной ладони — его щеки. Бля, я не могу понять. Поднявшись на цыпочки, я прижимаюсь губами к его лбу.

Рафаэль напрягается, как доска, каждый его мускул напрягается от напряжения.

– Что ты делаешь?– он спрашивает. Тон его голоса странный. Я вижу, что ему не по себе, но понятия не имею, почему.

– Проверяем температуру. Я приближаю губы к его виску. Затем вернемся к его лбу. Нет, температура у него вроде нормальная. На данный момент. Я провожу костяшками пальцев по его скуле. – Нам следует поторопиться. Вам нужно принимать антибиотики.

Рафаэль склоняет голову набок и наклоняется ниже, впившись мне в глаза. – Я уже взял немного. Но если это заставит тебя меньше волноваться, я возьму их снова.

– Я не думаю, что лекарства действуют именно так– , — задыхаюсь я, загипнотизированная опасным блеском в его глазах.

— И я не ожидал, что ты будешь беспокоиться о моем благополучии.

– Конечно, я волнуюсь! Мы практически в глуши. До поместья ехать минимум полчаса. Как ты собираешься водить машину в твоем состоянии?–