— Здорово, Вовчик! — в прихожую ворвался громогласный дядя Гоша, друг и соратник Леонида Карловича, бывший мент, хохмач и большой любитель рассказывать бородатые анекдоты. — Привез твоих новых постояльцев, давайте, братва, заваливайте!

В прихожей сразу стало тесно и шумно. Но это эффект дяди Гоши, его всегда слишком много. А вот парни в этот раз вели себя очень тихо и скромненько.

— Ты прикинь, чо! — дядя Гоша говорил, а сам в это время ходил по прихожей, заглядывал во все двери и дверцы, пролистал мимоходом мою записнуху, которая лежала рядом с телефоном. Взял зачем-то трубку, потыкал в кнопки, поднес к уху, хмыкнул. Будто беглый обыск проводил по привычке. Трупы в шкафах искал, прослушку вычислял на всякий случай. — Мы сейчас мимо Закорска проезжали, а там авария. Дурнаяаааа! Там фура в кювет улетела, а рядом мужик на жиге перевернулся. И оба водилы сидят на обочине и нервно курят. Я торможу, спрашиваю: «Мужики, помощь нужна какая?» А они отвечают: «Да не, все нормуль! Это из-за барана случилось». «Какого, спрашиваю, барана? По встречке ехал что ли?» «Да не, говорят, натуральный такой баран, кучерявый, с рогами. Разбегался поперек дороги и в фонарный столб долбил. Думали, глюки…»

Я слушал вполуха, а сам с интересом рассматривал новоприбывших. Похоже, новички совсем. Один паренек успел уже снять драповое пальтишко с меховым воротником и стоял в костюме, типа «парадно-выходная пиджачная пара первого парня на деревне» и валенках с галошами. Такое впечатление, что вся одежда была ему великовата и перешла по наследству от старшего брата или отца. Курносый нос, лицо в веснушках от лба до подбородка, на вид прямо школьник совсем.

— Я Саша, — сказал он скромно и протянул мне руку. Я ответил на рукопожатие и посмотрел на второго.

Тот как раз повесил верхнюю одежду в шкаф и повернулся ко мне. Мокрая челка прилипла ко лбу. На вид тоже еще пацан пацаном. В глазах — тревожная растерянность. Какое-то лицо у него знакомое…

— Сева, — сказал он и шагнул ко мне.

И как только он назвал свое имя, я сразу же понял, кто это передо мной. И почему его лицо выглядит таким знакомым.

Чтобы не заржать, пришлось приложить немалые усилия, мне чуть челюсть не свело.

Нет, лично я с этим парнем знаком не был. Ну, точнее, он со мной. Но лицо его мне было отлично знакомо. Потому что это был не просто какой-то там мальчик Сева. Это был Всеволод Иванович Курьев, мораль и совесть начала две тысячи десятых. Непримиримый борец с безнравственностью, яростный противник абортов и адепт секса только в браке. Этакий Милонов на минималках, хотя чуть более яростный. Просто не снискавший общероссийской славы. Зато в нашем городе и области он был столпом и эталоном. На людях появлялся только в обществе чопорной, как английская леди, супругой, одетой все время в пуританский костюм и блузу, застегнутую по самую шею. Безупречный наш. Было время, когда журналисты рыли носом землю, пытаясь найти в его белоснежной биографии хотя бы один изъян, но все скопом потерпели фиаско и признали, что Всеволод наш Курьев — образец и эталон. И полностью соответствует своему образу и убеждениям.

И вот сейчас этот юный моралист стоит передо мной в прихожей «общежития для порнозвезд» Лео Махно.

— Вовчик, ты не подавился? — заботливо спросил дядя Гоша. — По спинке постучать?

— Все нормально, дядя Гоша, — откашлявшись, ответил я, смахнув с уголка глаза слезинку. Сдерживаемый смех выдавил. Надо же, ситуация! Оказывается, есть пятно на белом пальто этого парня. Странно даже, что его никто не отыскал, так-то Лео Махно с его работами был популярен не только в нашей части постсоветского пространства.

— Так, парни, разделись? Готовы заселяться? — дядя Гоша упер руки в бока. — Давайте, живенько, подхватили вещички и за мной. Жить будете в одной комнате, отдельную кровать из вас пока что никто не заслужил…

Новенькие подхватили свои сумки и гуськом поплелись следом за своим шумным провожатым. Сева разок оглянулся на меня.

Конопатый выглядел немного растерянным и смущенным. А вот будущий эталонный образец морали — ничуть. Глаза блестели азартно, явно от предвкушения. Чего именно — активной работы некоторыми частями тела или городской свободы после деревенской каторги — хрен знает.

«Нда, судя по размеру багажа, в этот раз никакие разносолы и вкусняшки мне не светят. Конопатый Саша имел с собой только не самую большую спортивную сумку с потрескавшейся надписью 'Олимпиада-80», а будущий политик Сева нес в руках только обшарпанный чемоданчик, размером чуть больше дипломата Кирюхи.

Что ж, раз на раз не приходится.

Я с минуту послушал, как дядя Гоша наставляет новоприбывших о том, что можно и что нельзя в этой квартире, грозно порыкивает, предупреждая про баб и бухло. Заставляет повторить, во сколько завтра им следует быть готовыми к медосмотру.

— Чтобы помылись как следует и зубы почистили, ясно вам? — вещал дядя Гоша. — Как следует помылись, а не только водой на себя побрызгали! Мочалка, мыло, зубная паста и щетки в ванной. Поняли?

— Поняли, — хором проблеяли парни.

Я усмехнулся. Моего вмешательства явно не требовалось, по крайей мере, пока. Так что я со спокойной совестью шагнул к двери в свою комнату.

Ева сидела в уголке кровати, закрывшись до шеи одеялом. В глазах плясали смешливые чертенята.

— Блин, я до сих пор не могу привыкнуть, что мой отец занимается… этим, — сдавленно проговорила она. — Кажется, что я сплю или что-то вроде.

— Ну, это нормально, — усмехнулся я, устроился с ней рядом и обнял девушку за плечи. — На самом деле, не худший вариант по нынешним временам.

— Да я даже не в том смысле, что это плохо… — сказала Ева, доверчиво прильнув ко мне. — Просто… я как-то привыкла думать, что папа такой наивный, к жизни не приспособленный. Рассеянный, после того, как мама… ну… Я всегда о нем заботилась. Думала, что он ранимый. А сейчас… Сейчас даже не знаю, что думать. Получается ведь, что все было наоборот. Он все это скрывал, чтобы меня не шокировать. Смешно. Как будто мы вдвоем танцевали осторожный танец, чтобы друг друга не обидеть. А на самом деле это было совсем не нужно.

— Люблю тебя, — сказал я, прижимая ее к себе еще крепче. Пожалуй, в первый раз вижу такую реакцию. Я был морально готов, что после признания отца она вспылит, устроит скандал, еще и мне по щам достанется за участие в заговоре молчания. Но ничего подобного не случилось. Положение вещей Еву явно удивило, даже, можно сказать, шокировало. Но за этим не последовало упреков и обид, даже мысленных. Ну, то есть, она выглядела чуть замкнутой и отстраненной, но не как человек, который лелеет собственные обиды. Даже как будто теплее стала относиться к отцу. Без этого вот: «ты меня обманывал все это время!»

— А ты… — Ева завозилась, устраиваясь поудобнее. — Ты видел, как проходят эти самые съемки?

— Нет, конечно, — я покачал головой. — Настолько далеко мое любопытство не простирается. Я всего лишь присматриваю за его актерами в свободное от работы время.

— Он попросил тебя мне ничего не говорить? — спросиля Ева.

— Ага, — кивнул я и поцеловал ее в макушку. Замер, все еще ожидая упрека. Ну не может же быть, чтобы было так все хорошо.

— Знаешь, мы в академии как-то обсуждали секреты и тайны, — задумчиво сказала Ева. — Получается, что тот человек, которому доверяют некий секрет, оказывается под гнетом двойной ответственности. За себя и того парня. И еще и виноватым перед теми, кому этот секрет не рассказал, хотя мог.

— Надо же, какие мудрые мысли у вас преподают, — удивился я.

— Да нет, это было не на занятии, — улыбнулась Ева. — Это мы просто так болтали, потом. Когда сидели в кафе после. Зашла тема о том, что хранитель тайны — персона со всех сторон уязвимая. И как бы он не поступил, все равно найдется тот, кто посчитает его виноватым.

— Но ты не считаешь? — уточнил я.

— Ни за что, — покачала головой Ева. — Получается, что тебе можно доверить тайну, и ты ее точно никому не расскажешь. Раз даже мне не рассказал про отца.