«А хороший у него микрик…» — подумал я, прикидывая, как удобно на таком было бы гонять на всякие гастроли в райцентры. Мысленно выдал себе оплеуху за то, что строю планы на человека из чужой френд-зоны. Такое себе удобство — таскать с собой мужика, безответно влюбленного в девушку фронтмена. Но мысль засела в голове как заноза. Нам реально нужен микроавтобус. Эта поездка в Питер слегка распахнула мои горизонты планирования, появились смутные и пока что неоформившиеся планы на «захват мира» и какое-нибудь новое звучание. Но убеждение, что гастроли и концерты в жизни у музыкантов обязательно должны быть, никуда не делось, а только укрепилось. Нельзя запереть их в студии, в надежде, что они там сотворят шедевр и перевернут мир рок-музыки девяностых. Если они не будут выходить на сцену и видеть своих поклонников, не будут слышать овации и вопли, то и музыка их скоро сойдет на нет. Особенно остро я это понял в тот момент, когда стоял на сцене дворца молодежи в Питере и пел вместе со всеми «Видели ночь». Сцена — это какой-то особый вайб, который ничем нельзя заменить. Тот же Астарот только на сцене раскрывается по-настоящему. Такая энергетика из него хлещет, о наличии которой в обычной жизни даже не подозреваешь… И чем больше он выступает, тем сильнее она становится.

Так что нужны концерты.

А значит — нужен вот такой вот рафик. Вместе со Славиком или без него — неважно. Скоро у меня самого появятся, наконец-то права, и можно будет не греть голову. Осталось придумать, как заполучить такую машину в пользование. Временное и постоянное…

— О чем задумался? — тихо спросила Ева. — У тебя такое лицо кровожадное, будто ты собрался как минимум третью мировую развязать.

— Да не, просто о Римской империи задумался, — заржал я. Ева, конечно же, шутки не поняла, но я не стал вдаваться в подробности мемов далекого будущего. Просто обнял ее и прижал к себе еще теснее. — Поехали ко мне?

— Да, — чуть подумав, кивнула Ева. — Не хочу пока возвращаться, пусть поездка продлится подольше. Папе от тебя позвоню и скажу, что завтра приеду.

— И до универа от меня ближе, — улыбнулся я.

— Да… — медленно кивнула Ева. — Знаешь, мне как-то так странно сейчас. Все кажется таким маленьким и тесным. И вокзал, и машина, и город…

— Думаешь, нам все-таки стоит перебраться в Питер? — спросил я.

— Нет-нет, — она покачала головой. — Не знаю… Мне надо сначала все обдумать. Хотя нет, не надо обдумывать. На самом деле, я уже все решила. Я не хочу переезжать из Новокиневска, я просто хочу чаще куда-то ездить. В Питер… В Москву… На Черное море. Ты знаешь, я ведь на Черном море была только в детстве. Мы тогда с мамой и папой ездили чуть ли не каждый год. В Крым, в Геленджик, в Сочи. А потом почему-то перестали. Давай летом поедем на море?

— Давай, — согласился я. — Устроим «ангелочкам» концерты на набережной, возьмем палатку напрокат, переночуем под звездами…

— О, на море! — бесцеремонно вмешался в наш разговор Бельфегор. — Точно, а давайте летом на море махнем, а? Мне парни в Питере рассказывали, что они каждое лето гоняют в плацкартном вагоне. И живут в палатках прямо на пляже. Можно созвониться и узнать места, а?

— Звучит как план-капкан! — засмеялся я.

— На Транспортную кому надо было? — спросил с водительского места Слава.

— Да-да, это мы с Евой приехали! — я поднялся с места, быстро пожал руки «ангелочкам», подмигнул Кристине, и мы с Евой выбрались из «рафика».

Несколько секунд стояли на месте, как будто оглушенные внезапной тишиной и пустотой. За время поездки как-то привыкли существовать кучно, а тут вдруг остались всего-то вдвоем. Не сопит Бегемот над ухом, Бельфегор не фонтанирует свежими идеями и планами… Но погода не располагала к долгой рефлексии, так что мы посмотрели друг на друга, засмеялись и рванули к подъезду.

— И все опять кажется таким тесным… — почему-то шепотом проговорила Ева, пока я вставлял ключ в замочную скважину.

— Ага, уже скучаю по огромному окну в питерской гостиной, — хмыкнул я. — Скажи, отличное место было?

— Да уж, — улыбнулась Ева. — У нас в Новокиневске таких домов вообще нет.

«Первый дом с круглыми окнами здесь довольно скоро должен появиться, — подумал я. — Его как раз где-то в середине девяностых построили…»

Дверь открылась, и мы вошли в темную прихожую. Я нашарил выключатель, осмотрелся.

Ну да, реально. Когда после поездки возвращаешься домой, все кажется таким маленьким. Как будто пока ты путешествовал, домовой «ушил» твою квартиру по всем швам. Глупости, конечно, но…

— А, вы вместе приехали, вот и хорошо, — из кухни в прихожую, протирая платком очки, вышел Леонид Карлович. — У меня как раз к вам обоим разговор.

— Такие дела, Евушка, — Леонид Карлович виновато развел руками. — Теперь ты все знаешь. Понимаю, что сейчас ты в шоке, в твоем праве меня возненавидеть за… за вот это все. Я скрывался, сколько мог. Но, милая, поверь, это вовсе не потому что я тебе не доверяю или что-то подобное. Мне просто было… стыдно что ли. Не хотелось упасть в грязь лицом перед своей любимой дочуркой. А сейчас, когда вы уехали в Ленинград, у меня было время подумать. И я буквально вчера сидел на нашей с тобой кухне, и меня вдруг нахлобучило. Да черт с ней, с грязью. Врать тебе я больше не могу. И вот оно-то, это самое вранье, и есть самая грязная грязь, в которой нужно бояться запачкаться. И я, поверишь-нет, прямо вечером сорвался с места и примчался сюда. И проторчал тут сутки. Слонялся от стены к стене, придумывал, какими словами тебе все расскажу, и… В общем, ни к черту получилась репетиция, так что сказал, как оно есть, и продолжаю говорить всякую ерунду. Потому что… Евушка, если ты меня не остановишь, я так и буду молоть языком, потому что боюсь остановиться и услышать то, что ты мне скажешь…

— Ты снимаешь порно… — задумчиво проговорила Ева, глядя в потолок и подперев подбородок кулаками.

— Милая, на самом деле я бы предпочел называть это фильмами для взрослых, конечно, — виноватым тоном снова заговорил Леонид Карлович. — Но…

— Нет-нет, подожди, — перебила его Ева, продолжая смотреть в никуда. — Я должна привыкнуть к этой мысли. Здравствуйте, мой отец снимает порно. Добрый день, мой папа — известный в Новокиневске порнорежиссер. Привет, мой папа снимает порнофильмы, а что вы скажете о своих родителях?

Выражение лица Евы менялось, она корчила рожицы, как будто подражала каким-то героям мультфильном. Я помалкивал, глядя на нее. Непонятно пока было, насколько шокирующей оказалась эта новость. Ева была кем угодно, но не ханжой. И вопрос, как я понимаю, был не столько в самом каминг-ауте Леонида Карловича, сколько… во всем остальном. Как часто бывает с подобными признаниями, претензия той стороны, на которой вывалили всю правду, звучит обычно «И как ты смел так долго меня обманывать?». И если это вдруг прозвучит, то меня непременно этой волной зацепит.

— Евушка, — Леонид Карлович побледнел. — Я очень перед тобой виноват, надо было как-то не так все сказать, но такой вот я дурак, не смог подобрать слова, да и вообще свалился со своей правдой… Вы только с дороги, а тут я тебя нахлобучил. Наверное, я пойду… Когда ты будешь готова со мной поговорить, то позвони сама, ладно?

Отец Евы суетливо вскочил, схватил чашку с недопитым чаем, двинулся к раковине, посреди кухни замер и начал озираться с выражением «что я вообще тут делаю⁈»

Ева некоторое время сидела неподвижно, как изваяние. И смотрела в пустоту. Я, ни к селу, ни к городу, подумал, что моей девушке надо играть в покер. Хрен что определишь по лицу. Уж на что я человек, отягощенный немалым жизненным опытом, связанным, в частности, с умением считывать с лиц эмоции в первые же секунды, не мог понять, злится она или нет.

— Пап, сядь на место, — Ева кивнула подбородком обратно за стол. Сказала вроде мягко, без металла в голосе. — Просто посиди. Мне нужно переварить то, что ты рассказал.

Леонид Карлович вернулся за стол. Отпил из чашки остывший чай, вытащил из кармана жилета платок, вытер взмокший лоб. Потом снял очки и принялся их протирать. А Ева все молчала, не глядя ни на меня, ни на отца. Взгляд ее блуждал между потолком и темным окном. «Надо шторы задернуть что ли», — подумал я.