— По-моему, это бородатый мужик, — неуверенно сказала Ева. — Вот, смотрите, борода, как у попа. И шапка высокая.

— А это тогда что? — хмыкнул Сэнсей, указав на длинные извилистые полосы.

— Он ест змей, — уверенно добавил я. — Точно, вы открыли секрет Святого Патрика! Он на самом деле не прогнал змей из Ирландии, а сожрал их!

Я ожидал, что сейчас кто-нибудь обязательно подхватит, что теперь все понятно же. Что когда на день Святого Патрика все кричал, чтобы змеи шли вон из Ирландии, это они их не прогоняют на самом деле, а пытаются спасти от грозного змееда. Но ничего такого не воспоследовало.

Хм.

Точно.

Они не знают про День Святого Патрика. Мне этот праздник казался чем-то привычным и чуть ли не вечным. А на самом деле вот рядом со мной в комнате несколько человек, которые ни сном, ни духом. Как и вся страна, впрочем.

Значит, шутка не удалась.

— Вы что, не знаете, кто такой Святой Патрик? — прищурился я. — Это такой покровитель Ирландии. Есть версия, что он при помощи магии, молитв, посоха и пива изгнал с острова всех змей. И теперь есть специальный праздник, когда ирландцы и все прочие пляшут джигу, пьют пиво и кричат на змей.

— Звучит, как отличный план, — сказал Сэнсей. — А когда этот самый праздник?

— Довольно скоро, кстати, — хмыкнул я. — Семнадцатого марта.

— Вот видишь, Кеша, — Сэнсей ткнул пальцем в своего коллегу. — А ты говорил, что мы занимаемся бесполезной фигней. Сработало гадание-то!

— И как же оно сработало? — криво ухмыльнулся Кеша.

— Теперь мы точно знаем, что будем делать семнадцатого марта, — Сэнсей широко улыбнулся.

Странное это было мероприятие. Пели под гитару тут только в одном месте — в той самой комнатке без стены наверху лестницы. И делали это шепотом. Большую комнату оккупировали любители поэзии. А в остальных местах можно было застать самые разные действия — от неспешных философских бесед до задумчиво трахающейся парочки. Причем двое занимались этим самым медленным сексом, а еще трое сидели вокруг и смотрели. Нет, пожалуй что, созерцали. Подозреваю, что это тоже на самом деле был какой-то перфоманс. Вроде тантрического секса, а не просто перепихон.

«Ангелочки» разбрелись кто куда. Кирюха и Бельфегор остались среди любителей поэзии, Астарот с Кристиной примкнул к философской баталии, Макс вместе с Сусанной, которая от него теперь не на шаг не отходила, оказался в числе сидящих наверху лестницы. А Бегемот, как и мы, слонялся от компании к компании. И периодически мы с ним сталкивались.

— Башка уже пухнет, вот что, — сказал Бегемот, когда в очередной раз наши траектории пересеклись. Возле окна в коридоре. Ева забралась на подоконник и уселась рядом с большой пластмассовой куклой в клетчатом платье. Смутно даже помнил подобную из детства. Была у моей соседки, кажется. Теоретически, она должна была ходить, когда ведешь ее за руку, но у нас ни разу не получилось заставить ее это сделать. Так что в конце концов мы этой кукле устроили трепанацию черепа, чтобы посмотреть, почему она глазами моргает. А потом нам обоим влетело по первое число за это естествопытательство.

— Прикиньте, там сейчас один мужик всерьез рассказывал, что он на самом деле пришелец из далекого прошлого, кто-то вроде Чингизхана, — оглянувшись на прикрытую дверь, вполголоса проговорил Бегемот. — Про конницу свою, про трех наложниц, про какой-то улус. Да ладно! Это бы хрен с ним! Но остальные ему такие серьезные вопросы задавали, будто верят всей этой белиберде! Ну, там, один вроде как историк, он все выпытывал про форму стрел, а тот рассказывал, что вот если лепесток, то это вот это значит. А если дырку правильно провертеть, то стрела будет свистеть и пугать лошадей.

— Мало ли странного в мире происходит? — я пожал плечами. — А прикинь, он не врет, о чем бы ты его спросил?

— Про монголов что ли? — насупился Бегемот. — Это надо Алишера сюда, он все время по монголам загоняется… А у меня башка пухнет. А Саня там засел и выходить не хочет вообще.

— Думаешь, пора переместиться с тихой вечеринки на громкую? — спросила Ева.

— Так остальные же не хотят, — развел руками Бегемот.

— Дюша, а ты оставил послание на стене? — я заглянул нашему ударнику в лицо. — Может быть, поэтому тебя эта странная квартира не отпускает? И если не напишешь, то так до конца жизни и будешь блуждать по этим коридорам и комнатам…

— И слушать удивительные истории, точно! — подхватила Ева. — Все будут рассказывать разное и верить. А ты, как дурак…

— Так, все! — Бегемот нервно покрутил головой. — Я, кажется, сейчас уже во все поверю! Но давайте, чтобы все честно, да? Я напишу на стене, и мы пойдем!

— Да запросто, — хмыкнул я. Мне и правда было все равно. Тусовки и вечеринки я терпел скорее как необходимое зло, обязательный элемент светской жизни рок-музыкантов. Как когда-то всякие там группы в соцсетях. Вроде бы, и клиентов ты берешь не оттуда, а вот вынь да положь — всякая приличная фирма должна иметь живую и посещаемую группу вконтакте. Чтобы тематические посты, мемасы и доброутренние чмоки. Не группы? Странный ты… Так и здесь. На тусовки положено ходить. Не ходишь? Странный ты. И странный не в хорошем смысле, как Натаха, например. А в крайне фиговом таком. Не ходишь — выпадаешь из контекста, теряешь пульс времени, следовательно…

— Так, вот смотрите! — Бегемот показал мне и Еве карандаш. Синий. С одной стороны заточенный, с другой обломанный. Как и тот, красный, который мне Сусанна выдала. Будто кто-то сломал пачку карандашей пополам, чтобы их стало больше. — Я пишу послание! Честно-честно!

Бегемот нарисовал букву «Х». Потом добавил букву «У». Повернулся к нам, ухмыльнувшись.

— А вы не подглядывайте! — погрозил он нам. — Хотя ладно, можете смотреть!

«Художнику всякий хочет понравится. Только художник никого не любит. Посвящается Клэр. Привет Димону», — написал Бегемот.

— Все, я сделал! — победно заявил он. — Пойдемте уже!

— Подождите, — сказала Ева, болтая ногами. — Но ведь я еще не писала послание! А если и правда, пока не напишу — не выпустят?

— Блин, ну так не тормози! — воскликнул Бегемот и сунул Еве в руку карандаш. — Давай я даже тебя подсажу, там есть на высоте свободное место еще. Пиши, и пойдем уже!

— А вы куда? — в коридоре появился Макс. Растрепанный слегка, рубашка расстегнута до пупа. Один, без Сусанны.

— На Васильевский, — ответил я. — Ну, Костян куда приглашал, помнишь?

— Да-да-да! — Макс молитвенно сложил руки. — А можно я тоже с вами?

— Но ведь уже два часа ночи, как мы через мост-то пройдем? — спросил Бельфегор, который выскочил вместе с нами из квартиры Сусанны практически в последний момент. Сначала он сказал, что хочет остаться, но потом вдруг передумал.

— Зимой мосты не разводят, — не задумываясь, ответил я.

— Далеко нам тащиться, получается, — вздохнул Макс, кутая нос в широкий шарф. — Новокиневск за это время весь насквозь пройти можно.

— Ну и ладно, — безмятежно улыбнулась Ева, подставляя лицо желтому свету фонарей. — Здесь все такое странное. И ночью совсем другое, чем днем…

Другое, да. Фонари в Новокиневске возвышались на столбах вдоль улиц. Здесь — болтались в паутине проводов прямо над проезжей частью. Спящие дома, каждый из которых отличался друг от друга. Редкие ночные прохожие… Впрочем, прохожие были такими же. Спешили, пряча друг от друга и от нас свои лица.

— Спящий слон, прикольно, — сказал Бельфегор, оглядываясь через мост на четыре трубы, возвышающиеся над частично скованной льдом Фонтанкой. — Вокруг все как будто такое праздничное, и трубы, как будто завод.

Интересное дело. Где-то внутри меня бытовало убеждение, что Питер девяностых — это жутко криминальное место. Ну, там «Улицы разбитых фонарей», «Бандитский Петербург», вот это все. Причем сам я эти сериалы не смотрел, просто образ сложился как-то по рассказам и трепу. Но вот мы здесь, и нет такого ощущения совсем. Даже в Новокиневске «бандитскость» ощущается отчетливее. Питер в этот визит воспринимался немного сонным и неспешным. Как человек, только что вынырнувший из тяжелой болезни.