— Шагай отсюда, волосатый, — сурово свел брови пузанчик в бабочке. Но тут к входу подошел огромных размеров расплывшийся жирдяй в обществе стройной, как тростинка, девушке в черном блестящем платье. Экстремельно коротком. Даже не прикрывающим кружевные резинки чулок сеточкой. Девушка, пожалуй что, была симпатичная. Стройные ноги, точеная фигура… Но макияж этот, трындец! Намазанные до самых ушей глаза, перламутровая помада и яркие пятна румян. Как у Марфушеньки-душеньки из «Морозко». И начесанная челка. Аккурат до нижнего края вывески. Залитая лаком настолько густо, что если она не пригнется, то от этой самой челки точно кусок отломился. И отдавит ей пальцы на ногах. Обутых в серебристые босоножки на экстремально высоких каблуках.

— Ой, здрасьте, Антон Ефимович! — расплылся в приторной улыбке пузатый привратник. Правой рукой он приветливо помахал новым гостям, а левой незаметно ухватил меня за рукав и оттащил в сторонку. Чтобы туша Антона Ефимовича в дверь пролезла, не иначе. — Инга, ты как всегда, ослепительна!

Инга растянула перламутровые губы в манерной улыбке. Она держала своего кавалера под руку, прижимаясь к его жирному боку бедром. «Опасное дело, — подумал я. — Если кавалер неловко качнется, складки на боках ее зажуют…»

— Тяните лотерейный билетик, Антон Ефимович! — пузан покрутил барабан и отодвинул заслонку.

— Да на что мне эта фигня? — попытался отмахнуться гость, и его туша сделала волнообразное движение к дверному проему. — У меня и так все есть!

— Нет-нет-нет, — запротестовал пузанчик и преградил путь. — Господин Татарский настрого приказал, чтобы обилечены были все входящие. Он подготовил такие призы, мммм!

— Ладно, давай! — согласился жирный Антон и потянул руку к барабану. Но для его руки окошечко на барабане оказалось узковатым, прямо скажем. Он смог сунуть внутрь два пальца. И до билетиков они не дотягивались.

— Я за двоих возьму! — заявила Инга, и ее изящная ручка с ярко-красными ногтями скользнула внутрь барабана.

— Бери три, один в качестве моральной компенсации! — жирдяй затрясся всеми своими складками. Натуральный Джабба Хатт, прямо стопроцентное попадание. Ошейника с цепью для Инги не хватает.

— Слушай, халдей, а Татарский твой сам себе враг что ли, притон свой в честь любовницы называть? — спросил жирдяй, равнодушно кинув билетик в карман пиджака. Где он костюм заказывал, интересно? Это же прямо какой-то чехол на танк, не меньше.

— Антоооон Ефимович, — развел руками пузанчик. — Да будет вам известно, марина — это морской пейзаж. Как картина Айвазовского «Девятый вал». И в честь этого казино и назвали. Когда вы войдете, то увидите на противоположной стене…

— Ты мне лапшу не вешай, понял? — прищурился жирдяй. — Пусть жене своей заливает, может она и поведется. Картина, как же! Тарковский просто проспорил Кадову. А Маринка еще и подогрела это все…

Конец истории я не дослушал, потому что колоритная парочка поднырнула под вывеску и скрылась в полумраке казино.

Только пузанчик в жилетке снова набычился, чтобы погнать меня от казино ссаными тряпками, как из-под вывески вынырнул Василий. Веселый, явно уже чуть датый, в клетчатом желто-черном пиджаке, на щеке — четкий отпечаток помады.

— О, Вовчик! — радостно воскликнул он. — Я как знал, что тебя надо встретить! Ты на нашего Никитоса не сердись, он тут на боевом посту, казино от халявщиков охраняет.

Василий похлопал пузана по плечу и покровительственно улыбнулся.

— Ты не смотри, что он такой весь пришибленный, — доверительно приобняв меня за плечи, сказал Василий. — Егор его прямо со сцены театра драмы увел. Увидел в одном спектакле и понял, что без такого швейцара свое казино не представляет. За кулисы пытался прорваться, такой кипиш устроил прямо в антракте… Так, ты знаешь что? Никитос сначала артачился. Мол, он слуга искусства. Этой, как ее Менепопы!

— Мельпомены! — обиженно поправил пузанчик.

— О, точняк, Мельпомены! — захохотал Василий. — А потом Егор бабосиками зашелестел, и Никитос решил, что этой своей Меллипопе он и у дверей послужит. Да, Никитос?

— Ну зачем вы так, Василий Львович, — вздохнул пузанчик.

— Да ты не ссы, Никитос, все все понимают, — Василий снова похлопал привратника по плечу. — Много ты там в своем театре наслужил своей Манипупе? Кушать подано, а? Зато тут ты царь и бог! И жене своей наконец-то можешь туфельки красивые и платье из «Шарма» прикупить.

На лице привратника мелькнули смешанные чувства тоски и стыда. Но он быстро с собой справился и снова разулыбался изо всех сил.

— Ладно, Вовчик, не будем отвлекать Никитоса от работы, — Василий повлек меня внтрь, в полумрак, подсвеченный неоновыми светильниками и заполненный клубами табачного дыма.

Бывшая кулинария преобразилась. В той части, которая была под лестницей, стояли игровые столы. Громоздкие такие, как будто шифоньеры на слоновьих ножках. Затянуты сверху синей тканью.

— А разве столы не должны быть зелеными? — спросил я.

— Ха, конечно, должны! — заржал Василий. — Но тут такая петрушка получилась, умора. Короче, Егор заказал столы на закорской мебельной фабрике. На пальцах объяснил, что ему нужно, кино показал, чтобы тамошний начальник производства понял, что ему требуется. А там же, ты знаешь, бильярдные столы делали, вроде как, понимать должны. Ну и, короче, начали они Егора футболить и завтраками кормить. Мол, все уже на мази, вот-вот будет готово. Он, значит, расслабился, всех на открытие своего казино зазвал, меня подрядил ему шоу-программу тут устроить. Чтобы, мол, чин-чинарем, высший свет, с роялем и ночными бабочками…

Рояль и в самом деле тут стоял. Только благородный музыкальный инструменты был втиснут между маленькой сценой и выпирающим углом, места для тапера перед ним не было. А на крышке лежали две полуголые девицы.

— Три дня назад Егор звонит в Закорск, — продолжил Василий, увлекая меня сквозь толпу разодетых в пух и прах гостей. — И говорит: «Ну и где⁈» А там, понимаешь, начинают мазаться. Мол, поставщики прокосячили, то-се. В общем, Егор не выдержал, взял братву и сообщил, что завтра приедет забирать свои столы. И у директора фабрики есть два варианта — либо он погрузит столы, либо с его фабрикой случится самый большой пожар со времен новокиневского, образца семнадцатого года.

«А что за пожар был в две тысячи семнадцатом?» — машинально подумал я, а потом кааак понял. Не две тысячи семнадцатом, дурилка. В обычном семнадцатом. Когда Новокиневск задорно так выгорел почти дотла. Настолько, что даже революцию в стране местные жители заметили только к двадцатому году.

— Короче, видит он это угробие, — Василий подвел меня к ширме в задней стене. На ширме, кстати, в самом деле висела картина, изображающая море. Не Айвазовский ни разу. Эту марину явно писал какой-то ученик художественной школы для безруких. Или сам Егор Татарский, впопыхах накалякал. Когда понял, что супруге Валерии придется как-то объяснять, почему казино называется «Марина». — И говорит: «Слышь, ты что, дальтоник? Я тебе русским по белому написал, что сукно должно быть зеленое! А это что, мля?» Тот давай блеять что-то насчет морской волны, в которой поставщики захлебнулись, пришлось по всему Закорску спешно искать ткань, хоть сколько-то похожую во-первых, на сукно, во-вторых — на зеленое.

— Пришлось распороть пальто любимой бабушки? — усмехнулся я.

— И ты почти в яблочко, Вовчик! — захохотал Василий. — Вот за что тебя люблю, так это за умение бить не в бровь, а в глаз! В доме престарелых нашли рулон вот этой самой тряпки, которая на сукно похожа, как супружница Егора на трепетную лань! И натянули как-то. Вот и прикинь, картина: директор фабрики трясется, как дурная собачка с выпученными глазами, Егорка над ним нависает с паяльником. Готов уже директору во все технические отверстия его засунуть. А тут Коврига… Знаешь Ковригу?

— Неа? — помотал головой я.

— Ну да, откуда тебе? — понимающе покивал Василий. — В общем, помозник его. Правая рука и позвоночник в одном лице. Вот он и говорит: «Слышь, братан, у нас открытие послезавтра уже…» Егор охолонул малость, осмотрел еще раз эти столы и махнул рукой. Мол, хрен с ним, Новокиневск — не Монте-Карло какое-нибудь, и так сойдет.