– И много их, болезных?!
– Дак мы не считали, – проговорилась и язык прикусила, но матери не до того было.
– Охти, господи! – причитала она, опустившись на ступеньку кухонного крылечка. – Чё ж теперича будет?!
Дед тоже расстроился жутко. Сел на лавку и обхватил рыжую голову руками:
– Ай как нехорошо! Ой как всё худо!
– Да ты-то чё, Кузя, так убивашься? – подошла Татьяна Михайловна. – Али не казак боевой? Ну постреляли малёхо, поранили кой-кого – всё перемелется.
– Ничего-то ты, Танюха, не понимашь! То ж война не понарошку, всамделишна, а наши Федя с Ванькой в самом пекле окажутся. Арина вона сразу скумекала.
Тут уже пригорюнились все. Две недели миновали, как ушла полусотня в Китай, и, само собой, от родимых нет никаких весточек. Как тут не загоревать! До того держались, виду не подавали, а теперь – как прорвало: Арина с дочкой в голос заревели, да и бабка Таня слезу пустила. Дед сидел и голову лохматил.
Лохматил-лохматил и вдруг встал:
– Пойду к генералу, пущай запросит по телеграфу, как там, где там наши казачки.
– Пойди, папаша, пойди, – встрепенулась Арина Григорьевна. – Тебя генерал уважит, и связь у него с этим… как его?.. Сунгари небось напрямки.
Однако вернулся дед, можно сказать, ни с чем: связь с Сунгари прервалась несколько дней назад. Правда, запрос атаман послал в Хабаровск, но дойдёт ли до Сунгари – неведомо. Хотелось деду поговорить о ситуации с пароходами – Грибский извинился и отказал. Причина была веская: командующий войсками отправлял военную помощь казачьим постам напротив Айгуна. Дело там затевалось серьёзное.
Второго июля в 12 часов дня Городская дума Благовещенска собралась на экстренное заседание.
Заседание действительно должно было быть экстренным и начаться на два часа раньше, но внезапно заболел городской голова Кириллов – врач констатировал кишечный грипп и уложил больного в постель на целую неделю, – и место председателя занял член управы Верещагин.
Вопрос был один, но чрезвычайно важный: организация обороны города от возможного вторжения китайских мятежников и солдат. Комендант города Орфёнов, присутствовавший на заседании, предложил создать вольную охранную дружину, разбить береговую линию в пределах города на несколько участков и распределить по ним добровольцев более или менее равномерно.
– А если они пойдут тысячами? – спросил один депутат.
Орфёнов развёл руками, но добавил:
– Для тысяч надо готовить лодки, мы успеем заметить и отступить.
– Отступи-ить?! – возмутился депутат. – Отдать город им на разграбление?!
– Жизнь людей дороже, – твёрдо ответил комендант и снова добавил: – А может, и помощь из Хабаровска подоспеет. Губернатор запрос послал.
– Господа, предложение по дружине мне кажется весьма дельным, – сказал Верещагин. – Если нет других, давайте голосовать. Лишнего времени нет.
Предложение приняли. Десять вёрст береговой линии разбили на шесть участков, выбрали для них начальников и помощников, главным по обороне предложили подполковника Орфёнова и тут же отрядили его в сопровождении двух гласных думы с постановлением к военному губернатору – на согласование и одобрение.
Генерала едва успели застать: ещё десяток минут – и пришлось бы догонять на зейском перевозе, а то и дальше. Он уже садился в пролётку, чтобы ехать в Маньчжурский клин: собирался на месте провести рекогносцировку и принять решение по противодействию вторжению. Четыре казака сопровождения гарцевали рядом на конях, а возле пролётки стоял полицеймейстер Батаревич с вытянутым угрюмым лицом: он только что получил нагоняй из-за очередной драки пьяных горожан с китайцами.
– Хватит хмуриться, Леонид Феофилактович, – говорил губернатор. – Ну, упрекнул я вас, так ведь упрекнул за дело, вернее, за отсутствие оного. С китайцами надо поступать по закону, то есть не чинить над ними никакого насилия…
– Да как же не чинить, ваше превосходительство?! – воскликнул Батаревич. – Шныряют они всюду, где не положено, будто бы редиской торгуют, а сами высматривают, высматривают… Возле лагеря военного! Редиской они, вишь ли, торгуют, как будто у солдат деньги есть редиску покупать! Шпионы, как есть шпионы!
– Шпионство надлежит пресекать! Но – аккуратно!
– Выгнать их надобно из города, – стоял на своём полицеймейстер. – Посадить в лодки и отправить на тот берег.
– Много их в городе?
– Тыщи две-три. Мы ещё хватим с ними мороки.
– Вот и займитесь, не откладывая. Можете, конечно, и в лодки сажать, но боюсь, у нас лодок не хватит. К тому же следует учесть, что лодки эти могут понадобиться мятежникам для нападения на нас. Так что лучше следите за порядком и пресекайте, пресекайте!
– Городовых не хватает, ваше превосходительство.
– Обратитесь в войсковое правление. Скажите, атаман приказал выделить полтора десятка казаков – следить за порядком.
– Полтора десятка маловато, лучше полсотни.
– Лучше, но у меня их нет. Два десятка, и – точка!
– Слушаюсь!
Генерал разговаривал с полицеймейстером и не видел, что за спиной терпеливо дожидается депутация. Батаревич деликатно кашлянул и слегка кивнул головой, намекая на постороннее присутствие.
Генерал резко обернулся:
– Господа?! Чем обязан?
Вперёд выступил подполковник Орфёнов. Он вручил военному губернатору постановление городской думы. Генерал бегло просмотрел две страницы текста:
– Похвально, господа, похвально. Я уже издал приказ об охране береговой линии теми силами, которыми располагаю. Ваше решение дополняет мой приказ. Следует лишь обеспечивать летучую почту между участками обороны для эффективного взаимодействия. – Подложив полевой портфель, генерал карандашом написал записку и вручил Орфёнову. – Вот, передайте в войсковое правление мой приказ о выделении казаков.
– Ваше превосходительство, – выбежал из дома губернатора дежурный офицер с телеграфной лентой в руках, – срочная от генерал-губернатора! Вы приказывали немедленно докладывать.
Грибский принял ленту, пробежал глазами текст.
– Вот, господа, ответ на мою телеграмму о выделении войск. В ближайшее время прибудут специальные части для обеспечения безопасности движения судов по Амуру и охраны города. Так что не волнуйтесь: опасности пока никакой нет. Занимайтесь ополчением, развесьте объявления о призыве добровольцев. А то ведь у нас на словах все патриоты, а свистнет пуля – сразу в кусты!
25
Насчёт патриотов генерал-лейтенант Грибский как в воду глядел.
Жаркое воскресенье понемногу скатывалось к вечеру. Всё было как обычно. У торговой пристани грузились три парохода. Отчалил и двинулся вверх по реке почтовый «Бурлак», который должен был уйти три часа тому назад, но почему-то задержался. Впрочем, задержка была не первой и, как всегда, никого не обеспокоила.
В военном лагере, расположенном между городом и Верхне-Благовещенским посёлком, вместившем сотни полторы запасных, томившихся без оружия и без дела, унтер-офицеры сговорились обратиться к начальнику лагеря капитану Восточно-Сибирского линейного батальона Рейху с просьбой отпустить подчинённых купаться на Амур. Капитан, и сам уже одуревший от жары и неопределённости положения – боевой офицер, он не привык быть начальником лагеря, – вяло махнул рукой:
– Валяйте! Только не разбегаться. Вы все отвечаете лично.
– Так точно, ваше благородие!
Не прошло и десяти минут, как берег Амура оказался усыпан голыми парнями. Кто-то успел окунуться, кто-то нырнул, как вдруг произошло нечто невообразимое: с китайского берега грохнул ружейный залп, и пули вспороли водную гладь, подняв серебристые фонтанчики. Плескавшиеся голяки, матерясь, бросились к берегу, а те, кто ещё не добрался до воды, сиганули врассыпную, оставив на песке одежду. Несколько человек упали, окровавив прибрежные камни.
На Береговой улице в это воскресное время, как всегда, скопилось много гуляющих, в палатках торговали пивом и ситро, пронзительно кричали лотошники, предлагающие пирожки, сладости и лёгкие закуски, в городском парке неподалёку гремела духовая музыка. В этом месиве звуков ружейный залп как-то затерялся, остался незамеченным. Лишь те гуляющие, кто был ближе к лагерю, с изумлением воззрились на разбегающихся голых людей.
