Генералу мучительно, до ломоты в спине, захотелось попариться и хлопнуть этой самой неизвестной гамырки. А уж закусить по-казацки – тем паче. Но…

Он прикрыл глаза, борясь с искушением, а Кузьма уже завёлся и отступать был не намерен.

– Айдате, айдате! – он ухватил губернатора под локоток и повлёк по сумеречной улице, приговаривая: – Войско проводили, боксёры боёванные далече, свои китайцы покудова не гимизят – когда ещё будет времечко побарничать, даже Бог не знает.

– Стоп! – спохватился Константин Николаевич. – Зайдём в дом. Для баньки надо бельё взять, полотенце, да и распоряжение дежурному офицеру оставить.

Зашли. В левой части дома, в двух комнатах, располагалась личная канцелярия военного губернатора. Сюда были подведены телеграф и телефон, ночью сидел дежурный офицер, а днём ещё и вестовой. В соседней комнате находилась кухня, а подальше – жилые клетушки горничной и камердинера.

При появлении хозяина дежурный подхорунжий вскочил и доложил:

– Ваше превосходительство, новостей нет, телеграмм и телефонограмм нет.

– Ну и хорошо, что нет, – махнул рукой генерал. – Меня пригласил Кузьма Потапович Саяпин, так что, если будет что-нибудь срочное, известишь. Знаешь, где он живёт?

– Так точно, ваше превосходительство! Кто ж не знает, где живут Саяпины.

– Ладно, ладно. Агафья дома?

– Так точно. У себя…

Не дослушав, генерал позвал:

– Агафья!

Хлопнула дверь. Из тёмной глубины коридора выплыла статная черноволосая красавица в белом переднике:

– Чего изволите, Константин Николаевич?

– Собери мне для баньки бельё и полотенце. Париться пойду, вот, к подъесаулу Саяпину.

Агафья зыркнула глазом на Кузьму, скромно стоявшего в сторонке, и ушла, а в коридоре снова хлопнула дверь, и появился пожилой китаец, ещё издалека начавший кланяться.

– Чего тебе, Чжан? – устало спросил генерал.

– Отпусти меня, хозяин. Чжану домой надо: жена и дети болеют.

– Боишься?

– Боюсь. Война будет, китайцев резать будут.

– Никто никого резать не будет. Вас закон защищает. И войны не будет. Столько лет жили в мире и согласии, и вдруг – война! С чего бы?! Это ваш ихэтуань, то бишь Большой кулак, бузит, но ему скоро дадут по шапке. Так что спи спокойно, Чжан.

– Напрасно не веришь Чжану. Чжан сон видел: два петуха дерутся – жёлтый и белый. Крови много! Это – война!

– Это всего лишь сон, дружок. Всего лишь сон. Войны не будет!

30 июня в Благовещенске было тихо и спокойно. Единственное, что докучало, – жара. Дождя не случалось вторую неделю, зелень начала жухнуть, листья на деревьях кукожились. Черёмухи были плотно окутаны паутиной. По деревянным мосткам ползали жирные гусеницы.

Люди прятались по домам, окна прикрывали ставнями – сохраняли ночную прохладу (спали-то при настежь открытых).

Улицы пустовали, а на пристани вокруг дебаркадера кишела толпа: китайцы, нагруженные мешками и узлами, нанимали лодки – не только джонки, но и русские, – спешили перебраться на свой берег. Иногда между ними возникала драка из-за места, но со стороны никто не вмешивался, не разнимал, и конфликт быстро затухал.

Двое городовых прохаживались возле Триумфальной арки, возведённой в своё время в честь приезда цесаревича Николая, иногда сходились покурить и переброситься парой слов. На китайцев особого внимания не обращали. В общем, скучали.

На пролётке подъехал полицеймейстер. Городовые откозыряли, старший доложил: мол, всё в порядке, происшествий нет. Полицеймейстер несколько минут понаблюдал за царившим на пристани кавардаком, махнул рукой и отправился на доклад к губернатору.

Константин Николаевич, пользуясь тем, что день субботний да к тому же невыносимо жаркий, отдыхал в креслах в затемнённом кабинете. Покуривая гаванскую сигару и время от времени пригубливая из хрустальной рюмки хороший французский коньяк, он бездумно созерцал, как в тонком солнечном луче, прорвавшемся сквозь щель в ставне, плавают пылинки вперемешку с дымом от сигары. Иногда в полусонном мозгу проскальзывала мысль – ну так, не цельная, а как бы клочками – о вчерашней баньке у Саяпина с последующими возлияниями… о проводах войск… о жене и детях… Всё – дым и пылинки… дым и пылинки… И вдруг вспомнились и словно резанули слова подъесаула, принявшего очередную чарку гамырки:

– Отчего, думашь, китайцы который день бегут на ту сторону?

– Отчего… отчего… Боятся нас, потому и бегут… – Язык генерала немного заплетался, но голова еще варила.

– Боятся нас? – хохотнул Кузьма. – Нас, генерал, они ни хрена не боятся. Чё мы им сделаем? Да ни-чё! Они боятся своих!

– Как это – своих? Зачем же тогда бегут?

– Они уверены, что большие кулаки придут сюда и всех их вырежут до единого. Как предателей!

– А там? На том берегу не вырежут?

– Там надёжа есть – затеряться середь других.

Возразить было нечего – поэтому Константин Николаевич молча опустошил свою чарку и закусил вкуснющим малосольным огурчиком, а после него – копчёной калугой, прямо-таки тающей во рту.

Тогда, наслаждаясь обстановкой, настоянной на калбе[23] гамыркой – она была мягкой и отдавала чесночком – и отменной закуской, он как-то не особо обратил внимание на слова про больших кулаков, а сейчас, припомнив, даже вздрогнул: а что, если ихэтуани действительно уже на том берегу? В том же Айгуне?! Возьмут и высадятся в Маньчжурском клине, да и пойдут на Благовещенск! Их же там целая армия соберётся, тысяч двадцать, может, и больше! А нам и защититься нечем и некем! Кошмар!

Генерал дотянулся до стола, до бронзового колокольчика, и позвонил. Выросшему в дверях дежурному прапорщику приказал:

– Пишите! – И начал диктовать почти без остановки: – «Срочная тчк Приамурскому генерал-губернатору генерал-лейтенанту Гродекову Николаю Ивановичу тчк Ваше превосходительство зпт Благовещенску грозит многотысячная атака ихэтуаней зпт войск для защиты города нет зпт снарядов нет тчк Прошу срочно прислать солдат зпт оружие и снаряды тчк Военный губернатор генерал-лейтенант Грибский». Зашифруйте и немедленно телеграфируйте.

Прапорщик исчез и тут же появился вновь:

– К вам полицеймейстер!

– Пусть заходит. А вы действуйте, действуйте! Аллюр три креста!

Полицеймейстер Батаревич, приветствуя, вытянулся было в дверях, но генерал махнул рукой, одновременно отвечая и приглашая в кресло напротив.

– Что в городе, Леонид Феофилактович? Какова обстановка?

Сухой, поджарый, затянутый в мундир полицеймейстер нырнул в глубокое кресло, заняв, казалось, меньше половины сиденья, но тут же вынырнул, выпрямился, не касаясь спинки, и заговорил чётко и размеренно:

– В городе, Константин Николаевич, обстановка сложная, на грани чрезвычайной. Местный народ по случаю небывалой жары отсиживается по домам. На улицах встречаются маньчжуры и китайцы, прилично одетые, прогуливаются, как туристы. Документы у них в порядке, однако полагаю, что это могут быть переодетые солдаты и офицеры императорской армии, засланные для разведки. На пристани толпятся китайцы и маньчжуры, служившие в Благовещенске. Они спешат на свой берег, но лодок всем не хватает…

– Какой вывод? – нетерпеливо перебил доклад губернатор. – Что из этого следует, на ваш взгляд?

– На мой взгляд, следует ожидать вторжения и готовиться к обороне. Поскольку войск в городе мало, почти нет, надо организовать ополчение.

– А чем его вооружать прикажете, это ваше… то есть наше ополчение?! – воскликнул Грибский. В голосе явственно проявились нотки отчаяния. – У меня же половина солдат запасных без оружия! Хотя… позвольте… есть же оружейные магазины! Надо закупить ружья и патроны и раздать желающим защищать город.

– Почти всё уже раскуплено населением, – сухо сообщил полицеймейстер. – Что осталось, владельцы магазинов безвозмездно передали на оборону. Я послал своих подчинённых по дворам – переписать возможных добровольцев. Но большинство отмахивается, во вторжение не верит или надеется отсидеться за своим забором. Идиоты! Эти ихэтуани – как лесной пожар…