Их разговор задержал собравшихся уходить командиров, они, конечно, заметили смущение полковника и поспешили исправить положение. Кто-то сказал «Поспешим, господа!», кто-то обратился к Мищенко с мелким вопросом, а один взял стоявшее в углу ружьё Бердана и вручил Марьяне со словами:

– Китайцы на подходе. Вот и покажите ваше мастерство.

Марьяна приняла оружие, быстро осмотрела, проверила затвор, удовлетворённо хмыкнула и спросила:

– А патроны?

Мищенко поспешил вручить ей подсумок, оказавшийся наготове. Видимо, он оставлял берданку себе, на всякий случай, однако ситуация вынудила уступить – не даме, а бойцу, ибо он своим обострившимся за годы военной службы чутьём уже определил: она – настоящий боец. И почувствовал что-то ещё, пока неопределённое, но очень важное, оно, это важное, отразилось в его взгляде, потому что, принимая от него подсумок с патронами, Марьяна вдруг смутилась, резко повернулась и выбежала из комнаты.

Спустя полчаса первыми же выстрелами она уложила нескольких повстанцев, заставив уважительно посмотреть на неё бывалых стрелков. Мищенко специально поднимался к ней на крышу, чтобы убедиться в её боеспособности, и был поражён, увидев, с какой скоростью она перезаряжала винтовку.

– Марьяна, вы этому научились на телефонной станции? – грубовато пошутил он.

– Да, ваше высокоблагородие. Иногда такой вал звонков, что только успевай переключать.

Марьяна посмотрела на удивлённое лицо полковника и расхохоталась. Потом резко посерьёзнела и предложила:

– Закажите, кого из этих, – кивнула в сторону противника, – подстрелить.

– До них шагов триста, не меньше, – засомневался Мищенко. – Неужели достанешь? – Он незаметно перешёл на «ты».

– Вот и посмотрите, – отозвалась Марьяна.

– Ну-у… тогда вон видишь: в мундире офицера?

Среди повстанцев и солдат, укрывавшихся за постройками и кустами, мельтешил некто в зелёном мундире с бамбуковой палкой – явно командовал.

– Вижу.

– Попробуй его снять.

– Тут и пробовать нечего, – хмыкнула Марьяна.

Она прицелилась, почти приложившись щекой к ложу винтовки, и хлёстким кнутом ударивший выстрел подкосил ноги офицера – тот запрокинулся и рухнул на спину. Вокруг него забегали солдаты.

Марьяна открыла затвор, выбросивший отработанную гильзу, вложила новый патрон и лёгким движением – раз и два! – заперла замок.

Прицелилась, ещё один удар кнута, ещё один, на этот раз здоровенный боксёр, улёгся под куст акации.

– Ловко! – только и смог произнести Мищенко.

Три дня тысячное скопище боксёров и солдат не могло взять два барака. К счастью, пушек у них не было, но ружейной стрельбы хватало. Поначалу были и гранаты, но они быстро закончились. Бревенчатые стены бараков выдерживали и пули, и осколки гранат. Зато выстрелы стражников из окон и с чердаков оказались настолько успешными, что вынудили осаждавших держаться от бараков на приличном расстоянии и искать укрытия. Были попытки поджечь строения с помощью горящих факелов, но, после того как несколько факельщиков полегли, не успев даже их бросить, от этой затеи отказались.

Однако без жертв не обошлось. Сколько полегло с китайской стороны, осталось неизвестным, а отряд Мищенко потерял пять стражников тяжело раненными. Случайные, видимо, срикошетившие пули китайцев унесли жизни двух детей и трёх рабочих; несколько человек также получили ранения разной тяжести.

В поздний вечерний час, когда китайцы, оставив часовых, улеглись на отдых, полковник собрал совещание командиров групп и руководства станции.

– Что будем делать, господа? – спросил он, оглядывая серые от усталости и грязи лица вахмистров и прапорщиков. Слабый огонь двух сальных свечей делал их ещё более угрюмыми. Станционные служащие – начальники, их заместители и помощники – выглядели не лучше. – Патронов практически нет, еды и воды – тоже. Ещё один день, и с нами будет покончено. Прошу высказываться. Не все знают друг друга, поэтому прошу называть должность и фамилию.

Повисло молчание. Оно длилось минуты полторы, потом один из гражданских (кажется, со станции Яньтай, припомнил Мищенко) поднял руку:

– Позвольте, господин полковник? Начальник участка Вагранов Семён Иванович.

– Слушаем вас, Семён Иванович.

– Я заметил, что с юго-запада плотность мятежников много меньше, чем в остальных направлениях, а солдат вообще не видно. И стреляют оттуда слабее. Что, если нам сделать прорыв в эту сторону и уйти на Айшаньчжуан?

– Предложение интересное, надо подумать. Может, есть и другие? – полковник снова обвёл взглядом собрание и, не получив ответа, заключил: – Тогда обсудим план господина Вагранова. Кстати, Семён Иванович, у вас на КВЖД нет родственников? Фамилия приметная.

– У меня два брата на Западной линии. Василий – начальник станции, Дмитрий – строитель.

– Вот-вот, слышал, – кивнул Мищенко, – как Югович ругал Василия Вагранова за самоуправство. Вы все такие активные?

– Все, – усмехнулся Семён Иванович. – Каждый по-своему.

– Меня зовут Павел Иванович. Рад познакомиться. Мне импонирует ваша наблюдательность.

После детального обсуждения план был принят, правда более сложный, чем предложенный Ваграновым, но и более рассчитанный на успех.

Группа стражников на лошадях устраивает в лагере китайцев переполох, изображая прорыв, подкрепляя его сигнальными ракетами – благо ручные ракетницы имелись на каждой станции и разъезде, и служащие их не забыли. Кроме того, на складе по соседству с бараками остался небольшой запас рождественских петард – их придумали запустить в поддержку кавалерийской атаки. Боксёры и солдаты с остальных сторон должны устремиться на помощь своим, в это время основная группа стражников с гражданскими уйдёт в лес. А там, если получится, то и к станции Айшаньчжуан. Новоиспечённая кавалерия покрутится в лагере для большего шума и суматохи и, прорвавшись через него, также уйдёт на юг.

Надежда на успех, конечно, довольно зыбкая, однако до другого чего-либо додуматься не смогли.

После полуночи полсотни стражников во главе со старшим вахмистром Эповым прокрались в барак с лошадьми. Втихую взнуздали выбранных для атаки. Сёдел не было – использовали одеяла. Десяток лошадей оставили под более или менее ценные грузы, остальные тридцать голов, выгнанные на свободу, должны были добавить паники.

Как ни странно, всё получилось почти идеально. Топот копыт и ржание коней, летевшие во все стороны сигнальные ракеты, непрерывный треск и вспышки петард, стрельба, разбойничьи свисты и крики стражников вызвали нешуточную панику среди осаждавших. Как и предполагал полковник, повстанцы и солдаты со всех сторон ринулись к месту «прорыва». А в это время основная группа осаждённых почти беспрепятственно покинула бараки и растворилась в ночном лесу.

Почти беспрепятственно – потому что несколько десятков боксёров, которые не успели или не захотели спешить на помощь своим сотоварищам, попытались остановить колонну из трёхсот человек, вынырнувшую из сумеречной мглы, но стражники даже не стреляли, а просто взяли повстанцев в штыки, и те побежали врассыпную.

Пройдя скорым шагом с десяток вёрст, колонна остановилась в перелеске на отдых. Выставили охранение и, пользуясь тем, что утренний туман прижался к земле, обещая ясную погоду, развели несколько костров, готовя на завтрак кто чай, кто кашу – просяную или чумизовую, а кто и неведомым путём добытых птиц и зверушек.

Мищенко обходил скоросложившийся бивуак, вглядываясь в лица железнодорожников и стражников, теперь уже боевых товарищей, думал о судьбе ушедших на прорыв, считай, на верную гибель, и не сразу откликнулся на призыв от одного костерка:

– Павел Иванович, идите к нам!

Позвал Семён Вагранов. Мищенко подошёл и с радостью увидел возле огня Марьяну. Рядом сидели мужчина-путеец с женщиной и девочкой лет семи-восьми. Видимо, семья.

Мищенко поздоровался, ему уважительно ответили, только Марьяна, ворошившая веткой угли в костре, не поднимая головы, кивнула.