– Чего тебе, Алеша? – поинтересовалась математичка, не отрывая взгляда от журнала.

– Клавдия Сергеевна, я сегодня на уроке почти ничего не понял.

– Можно мне к вам подойти после уроков?

– Да, подходи после пятого урока в этот кабинет, – легко согласилась она. Я знал, что Клавдия Сергеевна никогда рано из школы не уходила: ей некуда было торопиться. Она часто засиживалась в кабинете математики, проверяя тетради, составляя какие-то планы и занимаясь еще какими-то своими делами.

После пятого урока я вошел в класс и встал в нерешительности в дверях. Мне вдруг стало страшно от моего нахальства. Но жалость к Рыбкину победила, и я, собравшись с духом, бодро спросил:

– Разрешите войти, Клавдия Сергеевна?

– Да ты уже вошел, Алеша. К чему эти церемонии? Садись напротив, открывай учебник и рассказывай, что тебе непонятно.

Я сел за первую парту, которая примыкала к учительскому столу.

– Это непонятно, – ткнул я наугад в учебник.

Клавдия Сергеевна мельком взглянула на страницу, потом на меня и, пожав плечами, сказала:

– Так мы ж еще этот материал не проходили. Зачем ты пытаешься бежать впереди паровоза, Алексей?

Я разозлился на себя за допущенную небрежность, но отступать было поздно.

– Я для себя, для души. Факультативно, – пролепетал я. Клавдия Сергеевна подперла подбородок двумя руками и посмотрела на меня с интересом исследователя насекомых:

– Алеша, у тебя все хорошо? Уже конец учебного года, может, ты переутомился?

Я мысленно затрясся, не замечая, что на самом деле трясусь от страха. У меня в голове что-то переклинило и я, словно выйдя на новый уровень самосознания, широко улыбаясь, сказал:

– Бог любит число пи, и поэтому мне повезло.

Клавдия Сергеевна, услышав эти слова, вздрогнула, сняла роговые очки и размытым взглядом посмотрела в мою сторону.

Алеша, давай сходим в медпункт на первый этаж, – каким-то робким голосом сказала классная руководительница.

Эти слова вызвали у меня еще более широкую улыбку. Навалившееся неизвестно откуда просветление начисто лишило меня робости. Я оценивающим взглядом смерил учительницу и с какойто незнакомой мне самому взрослой интонацией спросил:

– Клавдия Сергеевна, ответьте мне честно, почему вы не замужем?

Математичка побелела и окаменела. На мгновение она показалась мне памятником самой себе. Точнее, бюстом.

– Ты уверен, что вправе задавать мне такие вопросы? – тихо поинтересовалась она. В ее словах не было никакой заносчивости или негодования. Она действительно хотела удостовериться в моем праве вести этот разговор.

– Конечно, – уверенно сказал я. – Вы моя классная руководительница, практически вторая мать. Мне далеко не безразлична ваша судьба.

– Спасибо, Лешенька, за такое доброе ко мне отношение, но есть нравственные нормы, которыми не следует пренебрегать, – с неожиданной твердостью, хотя и дрогнувшим голосом сказала она.

Не знаю, как выкручивался бы я из этой ситуации, если бы не тот самый уровень самосознания, на который неожиданно вывело меня неизвестно что. Клавдия Сергеевна вдруг показалась мне несказанно близким человеком, и я спросил:

– Вы что, никогда в своей жизни не любили?

– Любила, – растерянно произнесла она.

– Вы его разлюбили?

– Нет, просто он меня…

– Послал? – уточнил я.

Клавдия Сергеевна меленько закивала:

– Д-да, именно послал…

– Куда? – не унимался мой уровень самосознания.

– Не могу сказать, слово плохое…

– А вы намекните, – обнаглел я.

– Ну, почти что на ВДНХ, – пролепетала она.

Ее лицо из беломраморного превратилось в пунцовое.

– Клин клином надо вышибать, Клавдия Сергеевна, – веско заметил я. – У меня есть на примете один очень хороший человек. Сорокалетний, почти не пьющий (тут я сделал паузу, отдыхая от вранья), с отдельной двухкомнатной квартирой. Зарплата – приличная, как и положено вальцовщику шестого разряда. Имеет очаровательную собаку…

– Как его зовут?

– Рыбкин.

– А имя?

– Рыбкин, – в раздумье повторил я.

– У меня котик. Могут не ужиться, – вслух подумала Клавдия Сергеевна.

– Рыбкин или Адка? – решился уточнить я.

– Оба, – сказала математичка.

– Еще как уживутся! – просиял я от счастья. – Адка, она же маленькая, меньше крупной кошки.

– А как же я с ним… познакомлюсь, – запнулась Клавдия Сергеевна и посмотрела на меня с ужасом.

– Я его завтра к вам в школу приведу вместо отца.

– В каком смысле? – окончательно растерялась классная.

– В простом. Скажу, что вы за двойку моего отца вызываете и попрошу его сходить вместо него, прикинуться Алексеем Петровичем Смирновым.

– И он согласится? Он что, авантюрист?

– Нет, авантюрист это я, а он просто добрый человек, – искренне сказал я.

– Ну, если так… – пожала плечами Клавдия Сергеевна и вдруг вся затрепетала:

– А если он мне не понравится, или я ему? Если я его не полюблю? Или он меня?

– Сначала нужно узнать человека и попытаться его понять, а уж потом не любить, – выпалил я, не очень понимая смысла того, что говорю.

Клавдия Сергеевна смотрела на меня со страхом и удивлением, будто перед ней был не я, а директор школы Лютиков.

Возвращаясь из школы, я с ужасом думал о состоявшемся разговоре. Я вел себя странно и непонятно для меня самого. Но еще больше поражала Клавдия Сергеевна, которая не выставила меня вон, а вела разговор, как со взрослым человеком. Может, я уже неожиданно повзрослел? Или ей так сильно хочется замуж? Я вспомнил свою маму и ее отношения с отцом, которые и отношениями назвать можно было с большой натяжкой. И чего хорошего в этом замужестве, если от него одна морока? Этого я понять не мог. Женитьба – другое дело! Рядом с тобой красивая Она. И добрая. Обязательно надо, чтобы была добрая. Хотя, что толку-то? Вот моя мама добрая, а отец каждый вечер водку хлещет. Жена ему вроде бы и не нужна. Да и я не нужен. Хотя, как знать. Может, он мною еще гордиться будет, а я стану его кормить на старости лет. Что мы знаем про старость лет? Да ничего мы про нее не знаем. Я во всяком случае точно ничего не знаю.

Важно, чтобы Рыбкин и Клавдия Сергеевна понравились друг другу. Я мысленно вжился в образ своей классной и посмотрел на Рыбкина ее подслеповатыми глазами: миловидное лицо, в молодости наверное отбоя от девушек не было. Если трезвый, вообще на артиста похож. Не скажешь, что работяга на заводе: взгляд – дипломированного инженера.

Попытался я посмотреть и на Клавдию Сергеевну. Смотрел, смотрел, но так ничего и не высмотрел. Тетка как тетка. Умная, в очках. Не орет. Дальше мои наблюдения давали сбой: то ли не хватало жизненного опыта, то ли я ничего не смыслил в женщинах. А, может, и то, и другое сразу.

Теперь самое главное – переговорить с Рыбкиным так, чтоб не было рядом отца. Это еще большой вопрос, согласится ли Рыбкин пойти в школу вместо него…

Проблема переговоров с Рыбкиным тет-а-тет разрешилась сама собой: мы столкнулись возле нашей парадной. Он выгуливал Адку, сосредоточенно, словно работал на своем вальцовочном станке. Увидев меня, он, как равному, сказал мне со вздохом:

– Из заводской медсанчасти домой отправили: гипертонический криз, говорят, у меня.

– Обидно-то как! – обрадовался я. – А что это за кризис такой?

– Сказали, не кризис, а криз. Это когда давление высокое. Пора завязывать с пьянкой и с нервными переживаниями. А как это сделать, ума не приложу.

– Так, жениться вам надо, дядя Рыбкин, – сходу пошел я в генеральное наступление.

Рыбкин поморщился, словно гипертонический криз находился у него во рту:

– Глупости только не говори. Какой на хрен жениться? Какая дура за меня пойдет?

– Да есть тут одна на примете, – загадочно сказал я, чувствуя, что меня обволакивает опять то странное состояние, которое я уже испытал во время разговора с Клавдией Сергеевной. – Очень хороший человек. И симпатичная, кажется, – чуть не выдал я своего сомнения.