Мы все еще в такси — приходится сдержаться. Но что-то же я могу себе позволить? Например, чуть-чуть наклонить спину, прижаться голодными губами к нежной Юлькиной ножке. Боже, что за женщина! Если бы я был людоедом — пробовал бы её в самых разных местах, наслаждаясь разными вкусами.

— Ну ты совсем, что ли, дурак? — Кексик зыркает на меня ошалелыми, но такими блестящими глазами, что сразу понятно, ей очень даже нравится то, что я делаю.

— Почему это дурак? — говорю, а сам как озабоченный кошак трусь щетиной об косточку лодыжки.

— Это же ноги. Фу! — Юльчик все сильнее заливается краской. Судя по всему, её мысли движутся в том же направлении, что и мои — скорей бы уже мы доехали.

— Какое еще “фу”, Кексик? — перебиваю её, сводя брови на лбу в грозную тучу. — Это сладкая ножка восхитительной женщины, не фукай мне тут! Ты мне, может, и целовать их запретишь?

Юля открывает рот, явно намереваясь оформить свои возражения на этот счет, но я не даю ей этого сделать. Просто беру и припечатываюсь губами к мягкой круглой пятке. И ко второй!

Это того стоило!

Юльчик аж воздухом захлебывается от эмоций. Но времени повозмущаться у неё не остается. Именно в эту секунду водитель тормозит наконец у моего дома. Наконец-то! А то я ж уже почти созрел на непристойность прямо тут!

Никогда не думала, что узнаю, каково это — просыпаться солнечным утром, можно сказать, даже ближе к полудню, ощущая себя такой счастливой, что от этого даже становится стыдно. Будто это не мое счастье, будто я его украла.

Впрочем, и правда ведь — взяла и украла. У одной рыжей тощей мегеры. Она-то ведь однозначно была уверена, что душенька Тимура Бурцева принадлежит ей навеки вечные. Ан нет! И ведь надо же, что выбрал после неё он именно меня, с моим-то размером пятой точки…

До сих пор не верится.

Наверное, потому и чувствую себя воровкой до сих пор. Интересно, хоть когда-нибудь перестану?

Перекатываюсь на нежнейших простынях — а на Бурцевском траходроме есть куда покататься даже такой Мисс Фрикадельке как я, любуюсь на него. Спит, зараза! Развалился чуть ли не звездочкой, и сопит, довольный! Конечно! Полночи мне не давал и глаза сомкнуть, а теперь вот, лежит, дрыхнет. Прекрасный донельзя, с этими своими светлыми лохмами, светлыми ресницами. Укусила бы! Да ведь проснется же. И не то чтобы я была против, но он мне и вчера по квартире особенно побродить не дал, сразу в спальню потащил. А мне таки ужасно интересно, какая у этого медведа кухонька.

Выбираюсь из-под одеяла осторожно, отчаянно пытаясь уверовать в собственную легкость и воздушность. Бурцев у меня за спиной будто бы насмешливо всхрапывает, но когда я подозрительно на него оглядываюсь — только на другой бок отворачивается и продолжает давить на массу. Вот и чудненько!

По спальне шагаю на цыпочках. И не торопясь. На самом деле, одно только зрелище нашей разбросанной во все стороны одежды почти завораживает меня, заставляя вспомнить вчерашний вечер…

Еще никто так рьяно не сдирал с меня одежду.

Видно даже по уровню разлета, кто вчера был активнее — у дверей лежат, сплетаясь в объятиях, и моя белая блузка, и лифчик одновременно. Через полшага — валяется юбка, и почти что у самой кровати — светлая Тимурова рубашка, которую я кое-как все-таки успела расстегнуть, в самый последний момент, пока меня лишали самого последнего клочка одежды, который на мне был. От брюк Тим избавлялся уже сам, уже в кровати, и честно говоря, вот так с ходу и не поймешь, куда они вообще заползли. А вот труселя мои распрекрасные находятся быстро. Как я этому рада, как рада!

Сама не знаю, что меня дергает не собрать с пола мою одежду, а подцепить светлую Бурцевскую рубашку. Набрасываю её на плечи, верчусь напротив зеркала.

К моему удивлению, рубашка не только сходится на моей груди, но еще и до самых бедер доходит, как некоторые микро-платья шлюшьего пошиба.

И смотрится она на мне не так, как те микроплатья. Дорогая ткань приятно облегает тело, не обтягивая и восхитительно оттеняет два темных засоса у меня на шее. Боже, он опять их мне наставил! Не надоест, что ли, никак?

Застегиваю то одну, то другую пуговку, то так, то этак перебрасываю волосы, то на правую сторону лица, то на левую… Спохватываюсь, что никогда в жизни столько времени не торчала у зеркала. Что вообще Бурцев со мной сделал? Я ведь себе, прости господи, даже нравлюсь!

Снимать рубашку Тима с себя мне не хочется — от неё пахнет его парфюмом, тем самым, от которого я балдею уже не первый день, от него пахнет даже его потом — и, о, дьявол, и этот запах мне ужасно нравится.

Снова смотрю на дрыхнущего мужика-медведа и грожу ему пальцем.

Однажды я все-таки смогу себя победить и прокляну его к чертовой матери. Но… Не сегодня, ой не сегодня!

По квартире Бурцева шагаю нахальной поступью завоевателя. Ну а что? Он же меня сюда притащил? В свою холостяцкую берлогу, приобретенную после развода. Я его победила. Муа-ха-ха!

Бурцев, конечно, силен.

Мы начинали с ним в одной школе, наши родители были плюс-минус на одном уровне, но я даже не буду пытаться сравнивать его квартиру и мою. Слишком уж нешуточная маячит угроза депрессии от таких сравнений.

Не знаю почему — но мне приятно знать, что в этой квартире не было Бурцевской бывшей жены. И не прикасались её пальчики со стервозным маникюром к дизайн-проекту этой квартиры. И вот это все — это сам Тим выбрал, для себя любимого. И ведь хорошо же выбрал!

Все, от планировки и до мебелировки старательно транслирует — у хозяина этого жилища есть не только деньги на дизайнера и дорогущий ремонт, но и вкус. Достаточный, чтобы квартира была не офисом, а именно что квартирой. Домом, в который приятно возвращаться. Чтобы полюбоваться на Москву с высоты птичьего полета. Чтобы развалиться на модном белом кресле или на уютнейшем велюровом диванчике, с журнальчиком или книжкой. Когда я нахожу в гостинной шикарный электрический камин — даже не удивляюсь. Он был просто обязан тут быть. Но где же все-таки кухня?

Я даже сумку свою нахожу раньше, чем кухню. А в сумке — телефон с кучей пропущенных. От мамы, от Маринки, от тети Нади… Ой, нет, только не это, пожалуйста!

Перезваниваю сначала Маринке, как самому безопасному абоненту.

— Только не говори мне, что теть Надя снова травит тараканов.

Маринка сопит и молчит. Сопит и молчит.

— Что? Говорить не хочешь? — выдыхаю обреченно.

— Ну, ты ж сказала, что не надо!

Я тихонько поскуливаю от надвигающейся угрозы. Это даже не Танос! Это теть Надя! С ней даже вся сила мультивселенной никогда не справится!

Наша драгоценная тетушка, мамина младшая сестра, уже не первый год устраивала такое весьма тяжкое семейное мероприятие как “травля тараканов”. При чем травила она паразитов всегда чем-то на редкость токсичным, пренебрегая современными средствами, позволявшими находиться в квартире после обработки. Не-е-ет! После теть-Надиных средств целую неделю нельзя было заходить в квартиру. И эту неделю она стабильно гостила “у кого-то из своих любимых девочек”. Любимыми мы становились только на период травли, разумеется, мы все об этом знали. Знали об том и подарки на новый год в виде простых карандашиков. Но даже с учетом этого, послать подальше мамину сестру даже моя матушка не находила в себе сил. Чего уж там взять с нас с Маринкой!

— Между прочим, в этом году твоя очередь её терпеть! — напоминаю я.

В прошлом году, сестрица возмутительно увильнула от семейной божьей кары, свалив её на меня.

— Ну, ты же помнишь, тетя ужасно боится Рашида.

Помню. Это было удивительно и странно. Молодого и поджарого Маринкиного Рашида наша семейная старая дева боялась, как огня, а ко мне въехала без всяких страхов. А ведь Женечка тогда еще от меня не съехал!

Боже, да она же даже какой-то халатик новый перед ним выгуливала — вот это было кринжовое зрелище.