– Петя, – сказал я по-французски, – жить хочешь?
– Си, синьор, – перешел Петруччио на родной язык.
– Тогда держись возле этих бородатых людей и не уходи далеко, а то тебе дикари сразу горло перережут.
Потом нашли еще двоих итальянских артиллеристов, один тяжелораненый с ранением в живот, до утра не доживет, другой со сломанной рукой – придавило повозкой, нашел какие-то рейки, обломал и приладил импровизированную шину на сломанное предплечье, подвесив всю конструкцию на шею потерпевшему, используя позаимствованный с трупа ремень.
– Grazie, signor dottore. Caporale capocannoniere Sergio Sodi[29].
– Per favore caporale Sodi. Generale Prince Iskander[30].
Пока суетились с орудиями, начало светать и стали выдвигаться на обратный путь к форту. Раненых посадили на свободных мулов, рядом шел, держась за седло капральского мула, лейтенантик Петя. Раненого казака Матвея посадили в бричку. Тело другого казака положили на зарядный ящик, обвязав брезентом. Когда тронулись в путь, последний из казаков добил раненого в живот итальянца ударом ножа в сердце. Проехали мимо наваленной к обочине дороги горы раздетых трупов – все, что осталось от авангарда. В хвосте колонны у нас был усиленный арьергард из пехоты на мулах и двух тачанок с пулеметами. Старались ехать быстрее пешего шага, чтобы оторваться от возможного преследования оставшихся в живых итальянцев (там были не остатки итальянского арьергарда, а остатки туземного батальона без офицеров, погибших в ночном бою), в конце концов, пришлось и итальянца Петю посадить на мула. Вроде нам удалось оторваться, поскольку, когда выехали на пустынное плато, никого вокруг не было. Я решил ехать до воды, где быстро прооперировать раненого. Через три часа показался почти пересохший ручей, остановились напоить лошадей.
Сняли казака и положили в полусидячем положении на подостланный брезент. Фельдшер принес укладку, помыл руки и открыл ее, я полил ему спирта на руки, он обработал йодом кожу вокруг раны, достал стерильную тряпицу серого цвета[31] поставил на нее никелированную герметичную укладку, где в спирту были хирургические инструменты, потом сказал раненому, что больно ему не будет, оперировать будем под наркозом, но он все равно не понял и попросил принести его нагайку, чтобы ее сунули между зубов. Я закончил мыть руки, и казак-ассистент слил мне на руки спирт из флакончика, оставив граммов сто. Семиряга положил сетчатую масочку на рот и нос раненому, на маску положил серую салфетку и стал капать эфир, раненый считал, потом стал сбиваться, выматерился и заснул.
Прошел зондом по раневому каналу: лучше достать пулю сверху, чем тащить ее, разрывая мышцы, сантиметров пятнадцать по идущему практически под кожей раневому каналу. Но канал чистить все равно надо, и поэтому пошел вскрывать кожу скальпелем, убирая разожжённую подкожную клетчатку – питательную среду для микробов, вот и разорванная пулей фасция[32].
Подровнял рваные края мышцы, убрав нежизнеспособные, промыл рану СЦ, растворенным в десятипроцентном спиртовом растворе, чтобы не обжигало ткани, а лишь дезинфицировало их, еще раз проверил зондом глубину раневого канала, где лежала пуля, раненый зашевелился. Я попросил Семирягу капнуть еще пару капель эфира, надо действовать быстро, нельзя много эфира лить, можно остановить сердце. Рассек скальпелем мышцу и почувствовал, что в конце он задел металл, взял пулевые щипцы и вытащил пулю. Ого, кровотечение, но вроде венозное, придавил сосуд и наложил на мышцу кетгутовый шов (кетгут[33], стерильный шелк для швов, йод, всякую перевязку и эфир с маской выменяли в госпитале на полпуда СЦ), края мышечного разреза почти сошлись, кровотечение прекратилось. Засыпали СЦ и стали тонким кетгутом шить фасцию, чтобы не было мышечной грыжи, кое-как справился. Теперь кожные швы: всего шесть, три не затянул и оставил тканевую полоску с СЦ для дренажа. Вроде прошла вечность, а на деле – десять минут с момента наркоза. Наложили повязку, пульс нормальный, хорошего наполнения, парень спит и пусть спит, перенесли его в бричку, положили голову набок: после эфира бывает рвота, чтобы не захлебнулся. Фельдшер все собрал, молодец, быстро работает. Отмыл руки от крови.
– Спасибо, Петр Степанович, отлично сработали, – поблагодарил фельдшера.
– И вы отлично все сделали, Александр Павлович, не хуже, чем покойный Афанасий Николаевич. (Он теперь меня всегда с нашим погибшим доктором сравнивать будет, что поделать…)
Опять тронулись в путь, минут через двадцать подъехал узнать, как прооперированный. Семиряга ответил, что хорошо, пульс он периодически проверяет. Нечипоренко тоже смотрел на операцию вместе со Стрельцовым, вообще, зрителей в отдалении было хоть отбавляй, поэтому все спрашивали, как там Матвей, жив ли?
– Помрет наш Матвеюшка, не иначе?
– Типун вам на язык, Аристарх Георгиевич, – с чего бы ему сейчас помереть, а так, конечно, помрет, лет через пятьдесят, Георгиевским кавалером в своей станице с внуками и правнуками, которым будет про Африку рассказывать.
– Так он не шевелится, и пока вы его резали, вообще тихо лежал, вот казаки и решили, что Матвей кончается, раз боль ему нипочем уже.
– Успокойте их, скажите, это такое лекарство, которое сон вызывает, человек спит и боль не чувствует – вот проснется и про операцию даже не вспомнит, вот увидите.
Нечипоренко перекрестился и, сказав что-то про чудеса господни, уехал к своим казакам.
Матвей спал еще три часа и проснулся, когда мы встали на отдых, поесть-попить и дать животным напиться и отдохнуть. Подошел и стал его спрашивать про самочувствие. Он спросил, почему его резать не стали, что совсем плохо, помираю? Успокоил, так же как и Нечипоренко, сказав, что все уже позади, все сделали и осталось только поправляться. Отдал ему пулю на память – манлихеровскую, калибром 6,5 мм.
К вечеру показался лагерь у форта, дошли. Посмотрел в бинокль: произошли большие перемены – у стен форта полно народу, чуть дальше – просто лес шатров и палаток. Может быть, галласы разбежались и итальянцы вновь взяли Мэкеле под свой контроль? Нет, похоже, галласы вместе с пленными черными туземцами (бывшим гарнизоном форта) как раз сносят и закапывают трупы. В общем, занимаются генеральной уборкой, что и давненько нужно было сделать, а не разводить антисанитарию. Над фортом трехцветный флаг, но не итальянский, а какой-то новый. Присмотрелся – флаг состоял из вертикальной красной полосы у древка и двух горизонтальных полос: верхней – зеленой и нижней – желтой[34].
Значит, пока меня не было, негус и Ильг придумали флаг страны. Еще я вижу, что армия выдвинулась вслед за мной и, после того как мы ушли, Мэкеле стал новым форпостом на линии фронта. Еще проехали по дороге и увидели у воды госпитальные палатки со знаком Красного Креста – повезли туда раненых. А мы хотели где-то здесь, под деревьями похоронить погибшего в бою казака, похоже, придется искать другое место. Вообще, что-то я не видел никакой полевой церкви, ни священников при негусе, странно для христианской страны, но местное духовенство чурается войны, может, это и хорошо? Лично меня не напрягает, похороним казака мы по своему обряду, Семиряга молитву прочтет, а с этими абиссинскими попами с их тамтамами цирк какой-нибудь может выйти. Или это только в Хараре они в барабаны бьют, а есть еще какое-то древнее благолепие?
Мы же еще должны здешнему патриарху икону от Одесского митрополита передать, только что-то я его еще не видел. Еще мы должны православные крестики раздавать. Крестики-то казаки раздают, но их здесь не принято носить на шее. Крещеные абиссинцы носят на шее простые черные шнурки (у Маши тоже такой, никакого золота или серебра – у всех одинаковые, и это правильно) и почему-то не хотят вешать на них крестики, а нашивают их на одежду наподобие Георгиевских крестов, которые видели у «Георгис ашкеров» – мы полкоробки православных крестиков раздали на Рождество, а потом видели, как жители Харара с гордостью показывали их друг другу пришитыми к одежде или на головных уборах.
