– Кто такой Гришка?

– Слуга вдовий.

Я задумался.

– Вот что. Дай переложить карточку, а потом, как все соберутся за стол, быстро верни ее обратно. Сможешь?

– Смогу. Сервировку еще не закончили.

Надо было видеть лицо Хрунова, когда началась рассадка за праздничный стол. Будто лимон съел. Даже Вика, с которой мы оказались рядом, тихо удивилась:

– Емельян Федорович чем-то недоволен?

– «Друг мой прелестный» рассчитывал сидеть на моем месте, – сдал я прокурора с потрохами на ушко девушке. – Сунул рубль слуге, чтобы переложил карточку.

– Ах, как гадко! Но и ты, Евгений, тоже себя вел как бука. Разве трудно было спеть со мной пару романсов? Я живу музыкой, дышу ею!

– Вика, я воспитан в традициях гуманизма. Если я начну петь, это может привести к гибели особо чувствительных персон, а это претит моим убеждениям.

Девушка прыснула, закрыла рот веером. Ну вот, конфликт почти улажен. Впрочем, я свои вокальные данные не проверял: а вдруг я круче Собинова с Шаляпиным вместе взятых? Так я и ни одного романса до конца не знаю. Большей частью и вовсе только первую строчку.

Начались тосты, слуги принялись разносить блюда с разными деликатесами. Народ выпил, закусил, потом опять выпил. Все поглядывали на большие напольные часы. Они отсчитывали последние тридцать минут уходящего года.

– Господа! – внезапно слово взял Бобров. Он достал из внутреннего кармана газету, я увидел название – «Новая жизнь».

– Что же мы не чествуем нашего героя, Евгения Александровича? – Хирург потряс газетой. – Доктор Баталов был на разборе завала на Пречистенке! И спас срочной ампутацией жизнь рабочему. Я сам его осматривал в приемном покое. Это чудо, какая чистая операция, да еще в полевых условиях.

Все присутствующие – человек двадцать – разом посмотрели на меня. А Хрунов «съел второй лимон». Прямо песня!

– Господа, это был просто мой долг врача!

Газета пошла по рукам, мы выпили за клятву Гиппократа, потом – за русских врачей. В голове зашумело, я понял, что пора переходить на половину рюмки. Хоть водка и была тридцатиградусная, да и закусывал я плотно, опьянение постепенно накатывало. Весь вечер я контролировал каждый свой жест, слово, словно разведчик-нелегал в чужой стране. Лишь бы не ляпнуть чего лишнего…

Наконец, часы исполнили двенадцать, гости начали желать друг другу счастливого Нового года.

– Я очень счастлива, что ты появился в моей жизни! – Вика нашла момент и прошептала мне на ухо поздравления.

Потом были еще тосты, новые песни у рояля. Мужчины сели играть в курительной комнате в карты, Елена Константиновна отловила меня у камина, начала выпытывать про успехи Вики во врачебном деле. Разумеется, дал самые лестные рекомендации, ревниво поглядывая, как Хрунов опять пошел в атаку на Викторию с новыми душещипательными романсами.

«Нет, такой хоккей нам не нужен!» – С этим прокурором надо что-то делать. Эту мысль я додумать не успел: с новогодним визитом к вдове пришел Иван Михайлович Сеченов, главная звезда отечественного медицинского небосклона.

– Как вы изволили выразиться? Скорая помощь?

Сеченов пыхнул трубкой, выпустил длинную струю дыма. Сидели во втором часу ночи в курительной комнате, зарабатывали рак легких. Иван Михайлович выглядел усталым и сильно состарившимся: глубокие морщины на лице, седина в волосах и бороде. Но держался бодрячком, не уходил, вникал в мою записку, которую я подсунул после всех «протокольных мероприятий» с вдовой.

Сеченов поздравил присутствующих, выпил штрафную рюмку водки, высказал соболезнования Елене Константиновне. Тайком сунул ей конвертик. Похоже, с деньгами. Потом нашел время пообщаться с каждым из присутствующих врачей, а знал он всех, и все знали его. Настоящий патриарх медицины. Наконец, очередь дошла до скромного приват-доцента.

Представил меня Бобров, впрочем, Иван Михайлович шапочно знал Баталова, тепло отозвался об учителе, профессоре Талле.

– Именно так. Я сейчас веду частную практику на Арбате. Много экстренных больных, которых бы надо выделить в отдельную категорию и… – Я замешкался, подбирая правильные слова. – По-иному лечить, что ли.

– И как же? – Сеченов выпустил новую струю дыма, прямо в направлении форточки. Да как точно-то! Снайпер.

– Два принципа: скорость и поддержание жизни.

Я объяснил принципы работы бригад: обеспечить безопасные условия спасательных работ, определить количество пострадавших, произвести их сортировку, иммобилизовать поломанных, остановить кровотечения. После чего срочно доставить больных в ближайший госпиталь.

– Очень сомнительная идея, – покачал головой Сеченов. – Быстрее родственникам или друзьям доставить раненых в приемный покой, чем непонятно как сообщать на эти ваши… – Иван Михайлович заглянул в мою записку. – подстанции. Это просто потеря времени. Да и как сообщать? Курьера слать?

– Телефонировать, – пробормотал я, расстроенный скепсисом врача.

– Вы, батенька, попробуйте зайти в какую-нибудь парадную и попроситься у швейцара к телефонному аппарату, – хмыкнул Сеченов. – Выгонят в три шеи. Да и сколько аппаратов сейчас по Москве?

– Уже больше сотни!

– И все в домах аристократов да крупных купцов. Нет, не пустят.

Убил. Просто застрелил. Но и это было еще не все.

– Подобный прожект уже предлагал властям надворный советник Аттенгоферов. Как же он у него назывался? – Иван Михайлович задумался, постукивая трубкой по пепельнице. – Да, точно: «Проект заведению в Санкт-Петербурге для спасения отмирающих скоропостижно или подвергнувших свою жизнь».

– И что же? Завернули?

– За недостатком средств. Как раз в министерстве начались какие-то реформы, бюджеты сократили…

Все как всегда. Прямо как в анекдоте про пожарных. Спросили огнеборца, почему у тех нет своего флага. А он отвечает: «Нашу часть сократили до поста. Из двадцати трех человек осталось пятнадцать. Дюжина болеет, в отпуске или на учебе. На дежурстве – трое-четверо. Бывают такие пожары, что я один на них выезжаю. И мне только флага на них не хватает!».

– В Университетскую клинику идти тоже не советую. – Сеченов решил меня окончательно добить. – Новый ректор…

В этом месте мэтр поморщился, начал раздраженно выбивать остатки табака в пепельницу. Похоже, у Ивана Михайловича какие-то терки с Некрасовым.

– …решил сократить ассигнования на кафедру и клинику. Безобразие!

Я понял, что тут мне ловить нечего. Но ошибся.

– Впрочем, подобный прожект считаю все-таки полезным. Телефоны будут распространяться, сортировку можно начинать делать уже на подстанции… – Сеченов еще раз пролистал мою записку. – Очень толково составлено! И эта идея со стандартной укладкой… Откуда она?

– Я обратился к австрийским коллегам с письмом, – смутился я, поняв, что тут придется опять врать.

– Общество Мунди?

– Да. Ну и кое-что сам придумал.

– Дельно, дельно! Кажется, в Северо-Американских Штатах укладку применяли еще во время войны в шестидесятых… Так… – Иван Михайлович пересел за письменный стол, открыл чернильницу. – Я сейчас напишу записку Бубнову Сергею Федоровичу.

– А кто это?

– А вы не знаете? – Сеченов удивленно на меня посмотрел. – Это глава комиссии общественного здравия при московской городской думе. Все частнопрактикующие врачи в ее ведении. Без одобрения Бубнова ничего не получится.

Тут я чуть не выругался. С трудом сдержался. Ах, как красиво Назаренко меня на пять рублей развел. Оказывается, частные врачи вообще не подчиняются МВД, только государственные. Далеко пойдет!

– Что же касаемо финансирования… – Иван Михайлович задумался. – Тут я тоже могу помочь. Подрастрясти наших толстосумов вполне можно, знаю некоторых, которые могут дать денег. Кстати!

Сеченов промокнул записку пресс-папье, подал ее мне:

– С одиннадцатого по семнадцатое число в Москве пройдет съезд русских естествоиспытателей и врачей. Я там в числе организаторов, запишу вас с докладом на шестнадцатое. Уж извольте рассказать коллегам о вашей скорой помощи!