Пока меня не было, Вика поставила стул к столу и уже успела добраться до моих иллюстраций приема Геймлиха.

– Неужели это может помочь? – Девушка помахала листом с картинками.

– Мы проверяли с вашим батюшкой в университетской клинике.

Я рассказал выдуманную историю про сестру милосердия, что подавилась кусочком яблока. И даже взял удивленную Вику за руку, поднял ее на ноги, обнял сзади, демонстрируя прием. Смело? Очень! Девушка сначала замерла, потом задрожала. Грудь под платьем заходила ходуном.

– Надеюсь, вы не в обиде за такое нарушение приличий? – спросил я, отпуская Талль. – Врачам в смысле морали позволено немного больше, чем обычным людям.

О, как она покраснела! Глаза с поволокой, поправляет прядь. Поплыла…

– Приходится часто видеть обнаженных пациентов, и мужчин, и женщин. – Я разлил вино по бокалам. – А иногда и заниматься болезнями… хм… репродуктивных органов.

Мы чокнулись, пригубили бокалы.

– Что-то в этом приеме есть, – кивнула Вика. – Я почувствовала… как… одним словом…

Девушка опять отчаянно покраснела. Похоже, она почувствовала совсем другое.

– Как воздух выходит из легких? – Я решил помочь. – Это диафрагма давит снизу, а он должен вытолкнуть застрявший в трахее посторонний предмет.

– А если не сможет?

– Только трахеотомия, – пожал я плечами. – Без гарантии успешного результата.

Вика спохватилась, начала доставать из корзинки разные деликатесы: сыры, колбасы, свежий хлеб из французской булочной, шоколад…

– Я к вам с подарками. Хочу поздравить с Рождеством, Новым годом. Мама приглашает вас отметить праздники к нам домой.

А вот тут надо быть очень осторожным! У Таллей наверняка будет много гостей, в том числе университетских. Профессура всякая напыщенная. Выглядеть на их фоне бедным родственником мне совсем не хочется.

– Я себя еще не очень хорошо чувствую, – отмазался я. – Может быть, в следующем году?

– По вам и не скажешь… – Девушка мне улыбнулась, провела руками себя под грудью, там, где я показывал прием Геймлиха.

Где-то час мы мило болтали обо всем и ни о чем. Я пожаловался, что праздников у меня фактически и не будет, так как из МВД попросили открыть врачебный кабинет хотя бы на несколько дней. Ожидается большой поток пациентов. Генерал-губернатор даже выделяет на это дело какие-то деньги.

– Вы же знаете наш народ.

Я допил вино, отставил в сторону бокал. А хорошую «риоху» по моей просьбе купил Кузьма, не поскупился. Обычно он при походах по лавкам включает механизм экономии. Зачем пить вино и тратиться, если можно купить водки и спать на лестнице?

– Как раз хотела поговорить с вами, Евгений Александрович, насчет врачебной практики.

Виктория покрутила прядь волос. Фактически она уже уничтожила этими упражнениями сложную прическу на голове. Все развалилось и рассыпалось по плечам. Но так даже стало лучше! Черные волосы на белоснежных плечах…

– Я обсудила с маман… Если вы не против, чтобы она иногда заходила к вам… к нам во врачебный кабинет… Я бы согласилась поработать с вами!

Тут нужна пауза. Не торопить и не гнать. Лучше даже слегка сдать назад. Мама хочет нас пасти? Да ради бога!

– Виктория Августовна…

– Просто Виктория.

– Вика!

Зрачки девушки расширились.

– Вы же… ты! Ты же понимаешь, что работа врача грязная, местами противная? Медсестрам приходится иметь дело с гноем, рвотой, другими неприятными… выделениями. Да и пациенты могут быть… не приведи господь.

Девушка все еще на меня смотрела большими глазами, в шоке от такого быстрого и непривычного перехода на «ты». Крутить волосы перестала, начала перебирать пальчиками батистовый платочек.

– Вот смотри. Я обратился к тебе на «ты». Это уже фраппирует, да? А представь, что привезут на прием женщину с кровотечением, которая недавно неудачно травила плод?

Этим я почти добил Вику. Она побледнела, схватила бокал, допила вино. Тут опять нужна пауза. Пусть все осмыслит. Я сходил на кухню за ножом и вилками, проведал Кузьму. Тот перебрался в каморку под пролетом лестницы, храпит.

Порезал сыр, закусил «риоху». Виктория все еще пребывала в сильном раздумье. Да, медицина – она не для кисейных барышень. Приехать из пансиона с музицированиями и танцами, окунуться в боль, кровь и гной… Приятного мало.

– Я бы… хотела попробовать и в то же время очень боюсь подвести вас.

– Тебя! Пока наедине или во врачебном кабинете, говори мне «ты». – Я развел руками. – Ситуации на приеме бывают разные. Расшаркиваться нет времени, человек может умереть, пока мы соблюдаем нормы приличия.

– Я понимаю. Да, хорошо. – Вика тоже прихватила сыра, мы разломили французскую булку пополам. Прямо преломили хлеб на «тайной вечере». Тем более за окном и правда стемнело. Я еще раз сходил на кухню, принес керосиновую лампу. Зажег.

– А кто была та… женщина, которую я застала?

– Моя бывшая возлюбленная, – прямо глядя в глаза, ответил я. – Когда со мной случилось несчастье, она меня бросила. А сегодня заявилась просить прощения.

– И вы… то есть ты… не простил?

– Сама все видела.

Мы помолчали, допивая вино.

– Мне, кажется, уже пора. – Девушка тоже посмотрела за окно. – Уже поздно, мама будет волноваться.

Ах, как не хватает собственного телефона! Первое, что сделаю, когда разбогатею, осчастливлю фирму Белл парой банковских чеков.

– Что ж… Я сейчас разбужу Кузьму. – Надеюсь, этот алкоголик успел проспаться. – Он найдет пролетку для вас и сопроводит домой.

– Для тебя! – Вика засмеялась. – Сам же предложил быть на «ты»!

– Точно…

Политесы, они затягивают.

– Жду тебя послезавтра, дом Пороховщикова на Арбате. Начинаем в десять утра.

Умер Павел Тимофеевич. Прямо на Рождество, не приходя в сознание. Узнал я об этом на торжественном богослужении в церкви. Серафим служил уж больно с каким-то непроницаемым лицом, периодически поглядывая на меня. А ведь Рождество – это главный после Пасхи праздник в православии. Все радуются, обнимаются, дарят подарки. В основном, конечно, детям. И тут вдруг такие «гляделки».

После окончания богослужения я отловил Серафима, поинтересовался, в чем дело. Не провинился ли чем… Может, опять кто из пациентов кляузу сочинил.

– Горе у нас… – Священник тяжело вздохнул. – Скончался наш доктор. Вчера ночью.

Я ахнул. Так и не сподобился к нему прорваться, только через пристава посылку собирали, письмо написали. Дескать, не волнуйся, Павел Тимофеевич, дело твое не брошено, пациенты обихожены… Да и не пустили бы нас в инфекционное отделение. Самооправдания, чего уж там… Тот, кто хочет, находит способ. Тот, кто не хочет, находит причину. Старая истина.

– Когда похороны?

– Даже не знаю, что делать. Дочь на телеграмму не ответила. Может, адрес поменялся?

– Он через пару дней… протухнет. Долго хранить нельзя…

– Ждать не будем, на третий день погребение. Все одно хоронить в закрытом гробу. – Священник тяжело вздохнул. – Из канцелярии МВД уже было указание Блюдникову. В связи с тифом.

М-да… Праздник «к нам приходит», светящиеся грузовики с «колой» едут…

На самом деле Москва была довольно неплохо украшена к Рождеству. Везде стояли елки, разноцветными гирляндами были декорированы дома, дворы. В честь торжества на центральных площадях стреляли из пушек и зажигали всевозможные свечи, пускали фейерверки. Все это создавало атмосферу праздника. И вот тут такая трагедия…

– Когда отпевание? – поинтересовался я. Это священник может решить и без родственников.

– Завтра. Приходите к обеду.

С утра пришлось помахать лопатой: снег завалил дверь во врачебный кабинет, и она банально не открывалась. Пошел к дворнику, которого не было на месте. Но зато удалось возле дворницкой раздобыть лопату. Сначала копал Кузьма, потом – я. А что? Отличная разминка перед тяжелым трудовым днем. Это москвичи сейчас продолжают праздновать, разговляться, а мне после лопаты шприц с камфорой в руки – и вперед.