Сама хозяйка званого ужина, угощая гостей запеченным гусем в яблоках, утратила свою непосредственность и расслабленность, а стала вдруг под лучами глаз бабушки Урсулы, не естественной и зажатой.

–Мясо жестковато, – повторяла бабушка Урсулы, впиваясь зубами в гуся .– Надо было бы в маринаде подольше продержать. Или птицу выбрать помоложе. За домашнего переплатили. А они всегда откормленные.

Элеонора, что было ей не свойственно, оправдывалась:

– Да куда уж дольше? Часа четыре он у меня в приправах стоял и в уксусе. А потом еще и в духовке грелся.

– Ты бы к нам пришла, да отведала настоящих деликатесов. Повар отменный тебя бы обучил стряпне то. – Снова ворчала бабушка, выковыривая из зуба застрявшие куски птицы и показывая пальцем на своего супруга, который пытался спасти ситуацию.

– Ничего, ничего. – Повторял муж сварливой бабки. – Нужно было просто сварить его. И потом уже запечь, натерев хорошенько чесноком и соусом. Я вам подскажу, как. Поразите гостей.

– Тут не варить нужно. А навыки готовки. – Спорила с мужем бабушка Урсулы. – Если нет таланта к кулинарии, проще заказать из ресторана готовое. Это как тексты писать или петь. Вот я, например, сроду этими гусями не занималась. И никогда не буду. И тексты не сочиняла. Но пою хорошо.

– А вы можете и нам что-нибудь спеть? – Пыталась выкрутиться из неловкого положения посрамленной хозяйки Элеонора. – Если честно, первый раз такое сооружаю. Потому, не обессудьте.

Она показала на рояль, который стоял посреди огромной комнаты. Но моя мама, которая привыкла, что ее нужно уговаривать, начала отнекиваться и говорить, что голос у нее не в форме.

А после долгих уговоров прошла таки к инструменту, растопырив пальцы и указав на то, что рояль давно не настраивали. Но все-таки, перебрав своими толстыми и короткими пальцами в широкой ладони по клавишам, откашлявшись несколько раз, своим упругим и зычным голосом затянула:

Все застыли от чего-то величественного, прекрасного и невероятного, которое разносилось по громадному дому родителей Никиты. Муж певицы смотрел на нее с вечным обожанием, как и привык. Профессор замер и перестал дышать, ощущая в себе какую-то накатившую тоску.

И даже молодежь, хихикающая за столом, замолкла и стала покорной.

Элеонора простила почему-то этой семье разом все. Потому что она, как натура утонченная, преклонялась перед искусством и перед хоть каким-то намеком на талант.

Но сегодня она видела всю мощь этого таланта, невероятную чистую и божественную энергию, какую-то несокрушимую магию этой семьи.

Которая имела центр в этой несносной женщине с огромными болотного цвета глазами, светящихся спрятанным в них золотом.

По лицу Элеонору, впечатлительной и эмоциональной, потекли крупные слезы. Она вдруг захотела навсегда остаться здесь, в этой древней земле очень гордого народа, который не казался ей в эту минуту дикарями.

Наоборот, все эти люди, выросшие вблизи моря и гор, выглядели в ее глазах свободными, органичными и определенными.

– Божественно! – Почти шепотом выдавила из себя Элеонора.

И была оглушена аплодисментами, когда бабушка закончила свое пение.

Мама Никиты, скучающая по культуре и театрам, снова была рядом с чем-то восхитительным, на расстоянии вытянутой руки. Ей хотелось подойти к покрасневшей и пожившей певице и поклониться ей от души. Подарить цветы и выразить свое восхищение.

Это был какой-то потрясающий и невероятный вечер. Элеонора, которая надела на себя маску превосходства над простыми людьми, которых она не знала, вдруг сняла ее с себя, и стала живой и теплой.

И первая подошла и обняла бабушку Урсулы.

– Ну, будет, – говорила смущающаяся пожилая женщина. – Не люблю этих лобызаний.

Но видно было, что ей приятно снова быть на сцене и получать овации.

А потом она своим грудным голосом говорила Элеоноре, когда они вместе выходили на террасу покурить:

– Первую любовь нельзя убивать. Никакой магией. Станешь своему дитю врагом. И грех это. Господи, прости нас всех и сохрани.

Элеонора вздрагивала от этих слов и трезвела, хотя выпила в этот вечер больше вина, чем обычно. Вино было с приятным послевкусием уходящей осени. Но снимало тревогу.

И море не шумело так опасно, как раньше. И снова хотелось слушать это приятное меццо-сопрано. И тонуть в чем-то прекрасном и удивительном.

Талант – это Божий дар. И не важно, в чем он проявляется. В умении петь или подавать на стол отменного гуся или радовать своим присутствием окружающих.

Злата собиралась ехать в монастырь, но вздрогнула от звонка в дверь, выругавшись по пути на курьеров, которые всегда приходят не вовремя. Или на соседей, которым вечно что-то надо.

Но в пороге стоял не курьер и не назойливая соседка, а молодая женщина, которая держала в руках сверток.

Злата от неожиданности остолбенела и произнесла:

– Вы ошиблись, наш номер дома без буквы, а это следующий.

– Я – Таня. – Произнесла сухо и почти печально незнакомка.

– Вы, ты....– промямлила Злата. – Сестра…Ой…То есть дочь Алексея....Людмиловича?

– Да. – Тихо ответила Таня. – Это вам.

Она протянула сверток.

– Проходи…те..– Замялась Злата, ощупывая подарок.

– Кольцо и письма отца. – Произнесла, откашлявшись, его дочь.

И Злата покраснела, вспомнив, как утонул Алексей.

– Я не буду вас ни в чем обвинять. Это бесполезно. – Как будто спешила опередить ее молодая женщина, очень похожая на погибшего полковника. Такая же бледная и белесая, как будто стертая ластиком.

– А я и не виновата ни в чем. – Соврала Злата. И подумав, немного, добавила, показывая на свой живот. – Мне нервничать нельзя.

– Это ребенок отца? – Почему-то стала уточнять Таня.

– Да. – Опять соврала Злата, которая не была в этом уверена.

Чтобы отвлечься от темы, она провела на кухню свою гостью, предложив ей чаю.

– Вы меня извините, но мне нужно ехать. – Хотела отмазаться от неприятного визита сестра.

– Я ненадолго. Просто стало любопытно и хотелось на вас посмотреть. Отец долго выбирал себе жену. А на вас почему-то остановился. И я знаю, почему. Вы не похожи на остальных его любовниц. – Зачем-то стала откровенной Таня, как будто хотела досадить Злате. – Вы очень красивая.

– Это уже ничего не меняет. – Отрезала Злата. – Спасибо за посылку.

– Я могла бы оставить это кольцо себе. И продать. Но вам оно будет нужнее. – Почему-то дополнила свой монолог Таня.

Злата снова ощутила, как ее хотят уколоть бедностью. И ей опять стало неприятно, как будто дочка Алексея мстила ей за что-то. И захотелось кольцо вернуть, чтобы показать свою неподкупность и гордость.

Ведь не зря она никогда не торговала совестью и не брала взяток. А сейчас определенно могла сказать, что бедность унижает и лишает достоинства. У нее скоро будет трое детей. И снова долги. Она инвалид после двух инсультов.

И женщина, которая уже в годах, чтобы надеяться на спонсора или просто на того, кто ей поможет финансово и в быту.

– Не нужно обо мне переживать. – Почти по слогам ответила Злата, понимая, что разговор получается липким и глупым.

– Я возьму опекунство над своими младшими. – Почему-то не кстати отчиталась Таня.

– Мне все равно. – Перебила ее Злата, показывая, что ей пора.

– А мне нет. – С вызовом ответила дочь Алексея. – Ведь ваш ребенок – это моя сестра! И я не хотела бы, чтобы вы отказались от нее. Не вздумайте оставить ее в детском доме!

Злата почувствовала раздражение от того, что какая-то посторонняя женщина диктует ей условия.

– Послушай, Таня. – Резко произнесла она, испугавшись сама своего тона. – Я сама буду решать, что мне делать с ребенком. Ты для этого приехала, чтобы меня шантажировать? Моя дочь, возможно, и не от Алексея. Да. У меня были мужчины, кроме твоего отца. Это понятно?