Злата игнорировала ту часть своей жизни, в которой нужно было быть матерью и женой. Хотя упорно выставляла в сети жизнеутверждающие статусы про счастье и постановочные фотографии, под которыми ее коллеги и студенты оставляли тысячу восторженных комментариев, поражаясь эстетике и красоте кадров.

А восхищаться было чем. Каждый раз Злата тщательно отбирала снимки, которые нужно транслировать окружающим. И на всех она была безупречной. Поскольку заранее проводила репетиции всей семье, даже если это были моменты из их совместных поездок на море.

Не было никакой расслабленности в этих фотосессиях. Наоборот, начиная от детей и заканчивая собаками и кошками в кадре, все выглядело дешевым реквизитом. И все улыбались. Дети – отрепетированными улыбками. Злата натянутой и правильной улыбкой модели. А ее муж Ваня – всегда выглядел вымученным и беспомощным на фоне своей уверенной жены, идеальной, отретушированной местами, похожей на фарфоровую куклу в своих неестественных жестах.

Пожалуй, только роль педагога у Златы получалась лучше всего. С именем. С хорошей репутацией. Неподкупного. Дающего отличные результаты. С кучей кубков и наград. Со статусом, уважаемым и почитаемым.

И еще одно амплуа отлично закрепилось за Златой – любовницы, из-за которой мужчины в буквальном смысле умирали. И ей это состояние роковой женщины нравилось. И устраивало то, что это не она страдает по мужчинам и каждый день добивается их внимания.

Это они посвящали ей стихи, дарили цветы, подарки, ревновали и восхищались ее неприступностью и красотой. Умением сохранять лицо и быть несокрушимой скалой и одновременно очень соблазнительной женщиной с красивыми коленями и узкими запястьями, которые она демонстрировала, не стесняясь, подчеркнув стройность ног короткими юбками и украшая свои безупречные руки браслетами и кольцами.

Впрочем, все восхищало поклонников в Злате – ее невероятно прелестное почти детское лицо, не утратившее красоту даже во взрослом возрасте, огромные, всегда как будто бы печальные карие глаза, совершенный изгиб темных бровей, пухлые губы со слегка опущенными уголками, белоснежная сияющая кожа с небольшим румянцем на щеках.

При всей внешней холодности Златы, в ней сквозила какая-то скользящая женственность, плавность во всех движениях, которые были выверены и совершенны, как у восточной женщины.

Возможно, из-за того, что Злата никогда не поднимала тяжести, не носилась по магазинам с пакетами продуктов, даже своих детей она редко брала на руки, и после родов тут же отказалась от грудного кормления, дабы не растянуть грудь.

В Злате никогда не было суеты, так присущей матерям или женам, которые всегда хлопочут и озабочены проблемами. Напротив, она всегда двигалась плавно, как будто плыла, лебедью, покачивая своими округлыми бедрами, обтянутыми узкими юбками.

И взяла за правило опаздывать везде и всегда, чтобы ее ждали – на лекцию, на свидание, просто ждали, ибо когда тебя ждут, то ценность твоя увеличивается. И люди будут чувствовать, что это им нужнее встреча, чем тебе.

А значит зависеть от тебя. Даже если это будет не так.

Злата упивалась своей ролью не просто красивой женщины, но и педагога, которого вылавливают для пересдачи зачетов и экзаменов по многу раз не только студенты, но и их родители. Умоляющие ее чуть ли не на коленях поставить зачет или хорошую оценку их отпрыскам.

И сейчас, разговаривая по телефону с незнакомой женщиной, Злата старалась напустить на себя важность и была резкой, обрывая монолог своей собеседницы.

Ей не хотелось рефлексировать и вдаваться в подробности погребения своего любовника. Все пугающее и некрасивое Злату всегда отталкивало.

У нее была назначена встреча с ее наставницей из монастыря, которая уговаривала Злату отказаться от неродившегося ребенка.

Вознаграждение мой сестре светило внушительное. Но что-то похожее на сострадание и милосердие впервые за долгое время зашевелилось в душе Златы. Она, которая могла быть принципиальной и неприступной, не могла уговорить себя получить выгоду от беременности.

Никого и никогда не любила Злата, а потому не могла сказать определенно, что двигало ею в тот момент, когда она хваталась отчаянно за свое позднее материнство, как путник, попавший в болото, хватается за первую попавшуюся растущую ветку.

Она решила поехать в монастырь и исповедаться. Именно в намоленном пространстве Злата успокаивалась.

Урсула медленно шла на поправку. И все из-за того, что ее поддерживал Никита. Он приходил к ней каждый день, если был не на работе и не на учебе. И нравился тем, что всегда ее веселил и рассказывал что-то интересное. Они дружили. В основном гуляли по маленькому городу. Или заходили посидеть в кафе, но есть Урсула по-прежнему не могла.

Она, хоть и поправилась слегка, но все еще имела проблемы с ЖКТ. И затяжную депрессию. Из-за новой беременности мамы и ее к ней безразличия.

Урсула чувствовала себя лишней и никому не нужной. И только простой парень из интеллигентной семьи ею интересовался, приносил маленькие подарочки и цветы, чтобы ее порадовать.

Мама Никиты решила пойти другим способом, чтобы не стать врагом своему ребенку, и сделала вид, что пересмотрела свои взгляды в отношении новой пассии сына. И даже просила его пригласить Урсулу домой, чтобы поближе с ней познакомиться.

Втайне Элеонора надеялась на то, что это просто интрижка, которая быстро пройдет. И если начать давить на ребенка, то он из упрямства, присущего всем молодым людям, свою подружку не бросит.

Никита и правда поверил матери, когда она объявила, что ждет их к ужину вместе с Урсулой. Элеонора выпила рюмку коньяку перед приходом своей так сказать невестки, чтобы не нервничать и не наброситься на нее с порога.

Она все еще злилась на какую-то там провинциалку, которая подставила ее хорошего Никиту, втянув в разборки в ночном клубе.

Та самая гадалка и ведьма, к которой она ездила для того, чтобы навести порчу на Урсулу, обещала ей, что сын в скором времени остынет. И сулила всей семье возвращение в Москву.

Элеонора делала вид, что смирилась с выбором Никиты. И даже сама лично стала запекать маринованного гуся с яблоками в духовке.

Ее муж профессор обрадовался тому, что конфронтация в и семье закончилась. И тоже был доволен переменам в поведении своей капризной и своевольной супруги, которая в последнее время добавляла кофе в коньяк, а не наоборот. И, кажется, пристрастилась к алкоголю.

Отец Никиты добродушно полагал, что его сын тоже наиграется и бросит простолюдинку, которая ему, разумеется, не ровня. И поддержал свою Элеонору в затее со званым ужином.

Он предложил вообще пригласить и дедушку Урсулы вместе с супругой, поскольку находил своего нового приятеля очень умным и интересным собеседником, с которым прекрасно проводил свободное время на рыбалке или просто в вечерних посиделках, дегустируя отличное домашнее вино и принимая участие в увлекательных диалогах.

Элеонора и с этим согласилась. Ей хотелось узнать слабые места той семьи, которая собиралась с ними породниться. И сделать все, чтобы этого не произошло.

Она представляла свою будущую сноху образованной и утонченной натурой, желательно породистой москвичкой, а не какой-то там девкой с выкидышами и сомнительным прошлым, которая не хочет учиться, а только меняет мужиков, как перчатки. И крутит ее сыном, как игрушкой.

Нет. Элеонора не могла допустить того, чтобы ее послушный и порядочный сын женился на откровенной др@ни, которая вероломно влезет в их семью только ради столичной прописки и перспектив. И испортит жизнь ее красивому и умному мальчику, который достоин лучшего.

Ни в какую любовь со стороны Урсулы мама Никиты ни одной секунды не верила. Она прекрасно понимала, что ее благородный и хорошо воспитанный мальчик попал в созависимые отношения, в которых хотел быть рыцарем и спасти заблудшую овечку.