Потому что, даже если мне неприятно, что она сейчас поднимает этот вопрос, я в долгу перед ней — может быть, не полностью, потому что это был ее выбор остаться со мной, но она сделала это. Она была там в феврале в течение трех месяцев в инвалидной коляске и на костылях. Она оставалась, когда я проходил физиотерапию, стояла рядом со мной, подбадривая меня, несмотря на сардонический цинизм и пассивно-агрессивные реплики, которые я бросал в ее сторону, просто потому, что она была рядом и принимала это. Теперь непостижимо, что она выдержала больше одного дня моего ужасного настроения.

Я знаю, она цеплялась за надежду, что после того, как я выздоровею, я вернусь к человеку, в которого она влюбилась, к тому, кто думал, что любит ее. Были проблески в те дни, когда у меня все было не так плохо. Но цепляться за эту надежду было ее ошибкой, верно? Я никогда не говорил и не делал ничего, что указывало бы на то, что я мог бы быть лучше, особенно когда я все еще существовал в своем личном аду. И это не значит, что я заставлял ее оставаться или что-то в этом роде. И все же…

— Я извиняюсь за то, что был худшим парнем, которого только можно вообразить после… Мне жаль, что я вымещал на тебе весь свой гнев. Я не имел права так выплескивать свои чувства. Я знаю, что не бил тебя и не делал ничего физического, но… — черт, это тяжело. — Я не хотел говорить такое ужасное… — я не заканчиваю предложение, слова застревают у меня в горле. Ее глаза блестят, и мое сердце горит. Неважно, как сильно я хочу выползти из собственной кожи и упасть замертво на пол, я продолжаю. — Ты не заслужила, чтобы с тобой так обращались, и мне жаль, что я заставил тебя чувствовать себя полным дерьмом, когда все, что ты делала, это поддерживала и любила меня.

Но почему ты не ушла? Слова режут мне язык в мольбе быть освобожденным. Если я был таким плохим, если ты не могла этого вынести, если тебе было так больно, почему, черт возьми, ты просто не ушла?

Когда я злился по пустякам, почему она никогда не просила меня успокоиться, остановиться? Почему она позволила мне проделать все это с ней?

Словно читая мои мысли, она забирает у меня безмолвный вопрос, изменяет его и бросает обратно мне в лицо.

— Так почему же ты это сделал? Если ты знал, что со мной не следовало так обращаться, почему ты заставил меня пройти через это? — шепчет она. По ее щеке скатывается слеза.

— Я-я… — слова ускользают от меня. Что я должен был сказать? Я эгоистичный мудак? Мне было больно физически и морально, поэтому я хотел причинить боль и всем остальным вокруг меня? За исключением того, что все, кроме Отэм, были достаточно умны, чтобы избегать меня.

— Это все, что я хочу знать, Отис, — шепчет она, произнося мое христианское имя впервые с нашего первого свидания прошлой осенью. Еще больше слез льется по ее лицу. Если бы я не знал Отэм, я бы подумал, что это слезы печали из-за потери того, что у нас было.

Но я действительно знаю ее, и я знаю, что больше всего на свете они вызваны разочарованием из-за того, через что я заставил ее пройти. Я кашляю и шмыгаю носом, чувствуя себя неловко и сочувствуя этому зрелищу.

— Если ты знал, что причиняешь мне боль, почему ты не остановился?

Я больше не могу смотреть на нее. Каждой клеточкой своего существа я хочу выбраться отсюда и поваляться в постели, потому что, даже если прошел почти год с тех пор, как получил травму, мне кажется, что это было только вчера.

— Я знаю, ты изменился, — говорит она прерывающимся и мягким голосом. — Милтон сказал мне.

Я знал это. Такерсон знает, что произошло между нами. Тупой ублюдок.

— Так и есть.

— Я рада, — она вытирает слезы, отчего ее глаза становятся опухшими и красными. Она щурится с суровой решимостью. — Я счастлива, что ты больше не в том плохом настроение. Это был не ты в феврале. Я знаю, каким хорошим человеком ты был — мог бы стать, — она колеблется, у нее на секунду перехватывает дыхание, — но, если быть честной, я отчасти хотела бы, чтобы тебе не становилось лучше.

Когда, черт возьми, я успел заказать тонну кирпичей? Я моргаю, глядя на нее, в моих легких пересохло, даже не потрудившись скрыть удивление.

— Хм?

Она хватает салфетку, вытирает лицо и издает кислый смешок.

— Это прозвучало не совсем правильно. Что я хотела сказать, так это то, что я просто… Я не думаю, что это справедливо, что для того, чтобы ты стал лучшим человеком, мне пришлось страдать. Я никогда не подписывалась на то, чтобы быть для тебя жизненным уроком. Я всего лишь хотела быть твоей девушкой.

Я оседаю на своем стуле.

Она делает глубокий вдох, обмахивая лицо рукой, чтобы остыть. Честность — это ее проявление гнева.

— Мне жаль, — повторяю я глухо.

— В чем? Что заставлял меня чувствовать себя плохо или за то, что ты сделал?

Как будто есть какая-то гребаная разница.

Я — заезженная пластинка, неспособная подобрать лучшие слова.

— Мне жаль, — я был дерьмовым.

Я понял. Но я был в действительно плохом положении, и то, как я вел себя тогда, не было настоящим. Эта версия меня — полная противоположность всему, над чем я работаю, чтобы стать. Раненый Отис, без сомнения, был ужасен, и она случайно оказалась там, когда он появился. И это нечестно по отношению к ней, но и по отношению ко мне нечестно, что она продолжает загонять меня в эту клетку. Похоже, она это понимает, но все равно не хочет расставаться с этим.

Она издает сардонический смешок и качает головой, прикусывая нижнюю губу, как будто говорит, как типично. На ее лице выражение яростной решимости.

— Отлично. Тебе жаль. Просто извини.

Меня беспокоит, что она мне не верит, но не настолько, чтобы я собирался спорить с ней, пока она не поверит.

Это занимает мгновение, но Отэм берет себя в руки. Она берет свой кофе и делает глоток.

Теперь перейдем к прощаниям. Больно быть вынужденным перебирать старые воспоминания, хорошие и плохие. Но, по крайней мере, это сделано. Я извинился. Конечно, это было немного жалко, и, возможно, это не войдет в Зал славы извинений, но это лучшее, что я могу сделать, учитывая, насколько ошеломленным и бомбардируемым я себя чувствую.

— Отэм, я…

— Есть ли в твоей жизни кто-то еще? Есть ли кто-то, кто воспринимает эту лучшую версию тебя?

Версия, которую я помогла создать, вот что она имеет в виду. У меня не было возможности ответить, когда на моем телефоне зазвенело уведомление, словно вызванное самой Матерью-Судьбой. Я не проверял свой телефон с тех пор, как мы сели, но по какой-то причине на этот раз я проверяю.

Если бы сообщение было чем-то иным, чем «ХОЧЕШЬ ПОТРАХАТЬСЯ ВЕЧЕРОМ?», я, вероятно, по-другому отреагировал бы на свою бывшую. Но сам этот текст напоминает мне, насколько я не привязан к девушке, с которой у меня регулярно был эксклюзивный ежедневный секс.

— Сейчас все видят мою лучшую версию, но если ты спрашиваешь, есть ли у меня с кем-то романтические отношения… — я позволяю этому термину повиснуть в воздухе, желая себе не быть таким глупым, как сейчас. После этого сообщения я погружаюсь в свои собственные мысли, погруженный в нюансы моих отношений с Гретой и многих правил, которые мы уже нарушили. Я делаю глоток своего зеленого чая. Жаль, что я гребаный идиот. — Нет. Я ни с кем не встречаюсь.

Я не уверен, что это то завершение, которого хотела или ожидала Отэм. Я не уверен, разрешились ли ее чувства. Черт, я не уверен, что я чувствую по поводу всего этого.

Но что я точно знаю, так это то, что когда мы встаем, чтобы уйти, Отэм, которую я когда-то знал, и Отэм, уходящая от меня, — это не один и тот же человек. И может быть, только может быть, она уходит, думая то же самое обо мне.

НАПОМИНАНИЯ

список задач

o снять 10-ю игру

o встреча с o-линией о ежегодном розыгрыше

o приготовление еды (заплатить Херику 30 долларов за продукты)

o флэш-карты для промежуточного экзамена SRA 3