Не помню, как очнулся, но точно помню, что долго лежал, зажмурившись, свернувшись в калачик. Прежде, чем открыть глаза, я мысленно пробежался по своим конечностям, пошевелил ими и только тогда рискнул.

Господи! Я чуть не ослеп! И хотя было очень страшно, мои глаза не хотели закрываться, жадно пытаясь выискать хоть что-то, на чем можно было остановить взгляд. Меня трясло, я боялся закричать или даже произнести пару слов, чтобы успокоить себя, как обычно поступаю.

Не знаю, сколько пробыл в оцепенении пока не осознал, что стою на четвереньках, словно преданная псина, задравшая голову к хозяину. Когда разум вернулся ко мне, я не смог удержаться, дабы дополнить картину троекратным гавканьем, нисколько не заботясь о том, что меня мог кто-нибудь видеть. Слава Богу, это получилось шепотом!

Продолжая стоять в такой позе, я принялся обследовать пол. С первого взгляда стало очевидно, что он не соответствовал этому простому названию. Вместо него какая-то невидимая преграда. Такое ощущение, что на небесах, где вокруг, даже под ногами, сплошной свет, за исключением неудобства, от которого со временем можно кое-что отсидеть. Поэтому сейчас я лежу на животе. Правда и это положение придется менять, так как уже начинают болеть локти.

После того как я убедился, что разумное объяснение этому дать не могу, я взялся за это путем поиска стен, дверей, коридоров, которые, если рассуждать логически, должны существовать, пусть их и не видно, как и то, на чем стою.

Ничего подобного!

Та логика, которой я владел, потерпела фиаско.

Сначала шел поступью гейши, короткими шашками, боясь снова провалиться. Затем, немного осмелев, прогулочным шагом, выставив вперед руки, потом быстрее, быстрее. Бежать я не рисковал и даже сейчас не имею такого желания, хотя на сто процентов уверен в бесполезность собственных попыток найти выход. Все же боязно как-то, а вдруг наткнусь на что-нибудь и расшибу нос и голову. И так влез не знаю куда.

Долго я так бродил, пока мне не пришла одна мысль. Я так обрадовался, будто она могла спасти и так удивился, что она не пришла раньше. Что не сразу воспользовался ею, а решил немного посмаковать, так сказать, растянуть приятное ожидание. При этом я начал очень серьезно настраиваться на результат. Дело в том, что у меня оказывается не только ноги и руки есть, глаза, но и голос.

Глотка у меня что надо! В армии запевалой был. Так вот, если я крикну, да погромче, то смогу понять, где нахожусь. По крайней мере, в большом помещении, хотя это и так ясно, или черт знает где!

Вот это-та загадка меня и подкосила. Испугала, можно сказать. Вдобавок к этому я вспомнил, что не слышал своих шагов, не замечал и не замечаю. Мне не жарко, ни холодно, ни какого сквозняка или перемен в освещении, ни посторонних звуков.

Мне просто страшно открывать рот!

Что будет?

Поэтому, вот, лежу сейчас и благодарю себя за то, что хоть дневник рядом оказался и ручка.

На сотовый рассчитывать не приходится. Я его просто так ношу, даже батарея села. А запустить его в пустоту не то, чтобы жалко или страшно…зачем я тогда его с собой носил?

Но дальше так продолжаться не может. Нужно что-то делать, а то так и не выберусь отсюда.

ПЯТАЯ ЗАПИСЬ ЗЕМЛЯНИНА

Я нашел в себе силы сделать это и оттягиваю момент лишь для того, чтобы передать на бумагу все те чувства, которые были до этого. Вдруг сойду с ума, а они мне помогут вернуть себя.

ШЕСТАЯ ЗАПИСЬ ЗЕМЛЯНИНА

Перечитываю по нескольку раз написанное. Пытаюсь найти, хоть что-нибудь странное, но к моей великой радости, ничего подобного пока не вижу!

Так пускай рассеется мой непонятный страх!

Пусть я сойду с ума, пущай умру, но сейчас я закричу!

Все, кричу.

СЕДЬМАЯ ЗАПИСЬ ЗЕМЛЯНИНА

Я в шоке!

Не знаю можно ли назвать мое состояние таковым, но большего потрясения в своей жизни не испытывал. Нет, я не то чтобы испугался или закатил истерику. Я элементарно не могу дать имя душевному теперешнему настроению, а так же разобраться в собственных мыслях. Безусловно, можно все списать на сон, но если он такой реалистичный, то я бы не хотел просыпаться, по крайней мере, еще несколько дней. Это же чертовски интересно, хотя и страшновато как-то. До сих пор поджилки трясутся и вообще весь трясусь в ожидании чего-то еще. Но что еще может произойти и справится ли с этим мой разум? Для этого, как я думаю, ко мне и приставили этого странного, в то же время, смешного и весьма добродушного Пазикуу. Когда услышал это имя, меня будто молнией прошибло. Но обо всем по порядку, чтобы потом не путаться в своих воспоминаниях.

Когда я наконец-то заорал, у меня к тому времени в голове уже ничего не было: ни надежды, ни отчаяния, ни страха перед предстоящим – обыкновенный порыв из глубины души. И он только остался порывом, потому как я слышал его исключительно в себе самом. Как будто в воду кричать и при этом еще уши пальцами заткнуть. Не помню сколько это продолжалось. Я не заметил как зажмурил глаза сидя на корточках и повалился на бок. Переведя дух я снова закричал, но уже не так пронзительно и не так долго, словно желая напугать рядом стоящего ребенка. И у меня бы здорово получилось, если бы сам не испугался, когда открыл глаза.

Теперь мое бренное тело находилось в середине прозрачной сферы и я видел его отражение снизу. Не знаю, как в такой момент можно думать о внешнем виде, но меня почему-то сразу разочаровали подошвы моих новых туфель. Они были все в трещинах и неимоверно больших размеров, как и я сам. Джинсы в многочисленных катышках и ворсинках в несколько сантиметров; белая футболка оказалась прожженной искорками от табака. Всех хуже выглядело мое лицо. Угри, которых я раньше не замечал, были рассыпаны по всюду и эти черные точки, с которыми боролась моя благоверная, чем доставляла жуткие страдания, делали такими неприятными мою физиономию, что у меня тут же появился весомый повод усомниться в своей привлекательности. Одно лишь оставалось идеальным – это черный кожаный пиджак (не надул вьетнамец, настоящая коза!)

Следующее, что вызвало не меньший интерес это то, что я видел перед собой и над собой. В принципе все то же самое, но только с других ракурсов и в таком же увеличенном объеме.

Второй моей гениальной мыслью было предположение, что я куда-то попал, определенно. Третьей – куда именно? Четвертой – почему? Ну а на пятую не хватило духу, так как вскоре почувствовал себя подопытным кроликом перед взорами существ, глазеющих на меня сзади. И хотя их не было видно, я чувствовал за черной завесой, полукругом примыкавшей к сфере, где я находился, что за мной наблюдают.

Чтобы изгнать страх из себя я начал кричать в черноту, всем своим видом показывая – какой храбрый мужик стоит перед ними! Если бы там знали, что в эту минуту испытывал этот храбрец на самом деле! Но я не сдавался: выпучивал глаза, делал ужасные гримасы до тех пор, пока меня не успокоили.

— Утихомирьтесь молодой человек.

Не сказать, конечно, что голос принадлежал ангелу, но я и впрямь как-то успокоился. Потом продолжал успокаиваться еще, пока чуть не заплакал. Почему-то так обидно стало. Голос принадлежал мужчине, по-видимому, уже не молодому, но достаточно бодрому и, как мне сразу показалось, очень хорошему. Он не прокатился эхом от невидимых зеркал, а исходил как раз из черноты, на которую я так обиделся.

Я продолжал смотреть туда и со временем даже стал различать силуэты. Они еще не были такими отчетливыми, чтобы можно было сделать какие-то выводы – то ли это обыкновенный рисунок, то ли толпа добряков, которые будут меня сейчас пытать. И я начал потихоньку себя проклинать за излишнюю доверчивость к приятному голосу.