Отыскав в логе ветку толщиной с удочку, начал шарить в листве, рыл землю. Клавус смотрел непонимающе, маг нагнулся, наметил место носком, затем начал сосредоточенно рыть одной рукой. Отбросив несколько пригоршней палых листьев, гноя, земли, зажал нос, поворошил веткой… и неожиданно среди листвы что — то блеснуло. Клавус глянул уже уважительно, маг отряхнул руку, обчистил той же листвой, обдул и протёр находку. На ладони его лежала простенькая брошь — камушек, обшитый лепестками из металла и заключённый в фигурное кольцо.

— Спрятала… Или тот гад не позарился.

Молча он глядел на белеющий череп. Чьи губы ты жадно целовала при жизни, какие мечты метались в твоей головушке? Какие рассветы видели твои глаза, какие песни ловил девичий слух? Мать поила тебя парным молоком, отец носил на руках, ты падала, разбивая коленки и учась ходить… чтобы потом научиться падать на спинку. И жизнь была прекрасна. Не без неприятностей, не без боли, но всё равно прекрасна. А осталась только белеющая кругляшка…

Клавус помолчал, сообщил серьёзным тоном:

— Дальше всё будет не как в сказке. Можешь идти с нами, а можешь… сам по себе. Но мы, как понимаешь, не грибов в лесу ищем. Мы люди меча.

— Ещё скажи, работники ножа и топора! — усмехнулся маг. — Что вы с ножа пропитание добываете, это и простаку понятно. Но… меня не пытали, ни разу не ударили, даже не обругали. Значит, гвардия. Возможно, даже из Семи Городов. Я не прав?

— Сообразительный, — хмыкнул Клавус. — В общем, так. Я за тебя ответственности не несу. Можешь остаться в деревне, можешь идти своей дорогой. А можешь — с нами. Но если пойдёшь с нами, рано или поздно натолкнёмся на каких-нибудь… И тебя всякое может ждать.

Он красноречиво указал на белеющий в листве череп.

В деревне заскучать не пришлось, через три дня собрались в дорогу. Уходили без труб и знамён, просто поднялись с рассветом и выдвинулись за околицу.

Со стороны реки донеслись плавные напевы, шедший последним маг задержался. Девушки, водившие хоровод на лужке чуть выше речки, разорвали кольцо, на путников взирали с любопытством и боязнью. Богдан, проходя мимо, тоже замешкался, Ардит горделиво выдвинул подбородок. Маг зацепился взглядом за хорошенькие личики — и тут из хоровода вышла девушка…

Много сказано о красоте, много сложено песен, но даже Клавус негромко крякнул и остановился. Девушка ступала тихо, незаметно, как плывёт лебёдушка, вокруг неё будто дрожит воздух, само жаркое лето золотит её лицо. Небо подарило ей синеву глаз, колосья пшеницы щедро наделили золотом длинные косы, в задумчивой улыбке спряталось то неуловимое, что ищет душа — ширь полей, жемчужная роса на ветках рябины, лучи рассвета на родной земле… Простой венок на холотых косах только подчёркивает удивительную, обворожительную красоту. Маг стоял на месте, словно громом поражённый, девушка прошла мимо — словно облачко проплыло… Подарила его задумчивым взглядом, неторопливо шагая, отправилась догонять подруг, чей серебристый смех рассыпался рыбками в реке. Ардит обернулся, увидел мага:

— Ну, чего застрял?

Перевёл взгляд на уходящую девушку, сам задержался на минуту. Маг глубоко вздохнул, ущипнул себя за ухо и догнал отряд. Некоторое время молча шёл рядом с Ардитом, артанин сочувствующе сказал:

— Не переживай… Такой красотой разве богачи могут владеть. Заберёт её в жёны купец проезжий, аль чиновник из Искры. А нет — так будет век вековать за подмастерьем кузнеца, али пьяницей каким…

— При чём тут богатство? — усомнился Клавус. — Смелый там найдёт, где робкий потеряет. Только не робеть с девушками, вот и вся недолга.

Герда бросила на него строгий взгляд, великан прикинулся непонимающим, но даже как-то осунулся, пошевелил плечами, словно на него обрушили ушат холодной воды.

Ноги пружинили по хвое, подлесок тянулся, теряясь в полуденной хмари. Богдан сунул магу суховатый хлебец, остановились у ручья и выпили по глотку воды. Перевалило за полдень, когда подлесок возмужал, расправил руки ветвей, стал пошумливать и превратился в настоящий бор.

Стройные ряды сосен пронизаны солнечными лучами, под ногами мягко пружинит хвоя, рябина игриво прячется от чужих глаз. В невидимой высоте трещит сойка, шмель, басовито гудя, перечеркнул тропу. Белые стволы берёзок встречаются редко, как девушки, скромно стоят в сторонке от незнакомых людей. Дорога перевалила за склон, стала мягче, берёзки встречаются чаще. Ардит ушёл вперёд, отыскал какие — то грибы, утверждал, что это подберёзовики, Богдан заспорил — мол, те растут только под берёзой. Артанин досадливо махнул рукой, снова ушёл далеко вперёд, оторвавшись от отряда. За одним из поворотов увидал трепещущий прыжок оленя, только и успел, что вскинуть руку к колчану. Внезапно застыл, к чему-то прислушиваясь, медленно шагнул назад…

Четверо членов отряда неторопливо шли вперёд, когда из стволов вынырнул Ардит, молча показал Клавусу четыре пальца. Отряд немедленно остановился.

Богдан и Ардит облачились в те же кожаные доспехи с железными наклёпками, в которых тренировались. Герда куда-то исчезла, Клавус извлёк из мешка нечто, начал облачаться, застёгивая накладки прямо поверх мягкого гамбезона — и предстал в кожаном доспехе уже со стальными пластинами, не внахлёст, но вполне неплохо защищающими торс. У всех мужчин мечи средней длины, напоминающие римские гладиусы, но чуть уже, рукояти надёжнее. Маг вопросительно обводил всех взглядом — и увидел Герду, уже в круглом шлеме и короткой кольчужке. Клавус заботливо проверил, плотно ли прилегает кольчужка. Девушка сверкнула глазами, но смолчала.

— А мы… — начал было маг, но Клавус приложил палец к губам. Молча двинулись, маг начал понимать, что слышит только свои шаги, да иногда тяжёлое дыхание Клавуса, да биение сердца. Летний воздух, казалось, вот-вот задрожит от зноя и напряжения.

Ардит и Богдан резко кинулись вперёд, Клавус тремя огромными рывками настиг их. За двумя стволами открывалась поляна, маг побежал, мимо него разъярённой молнией метнулась Герда.

У тлеющих остатков костерка четверо разбойников собирают пожитки, один дожёвывает мясо. Едва на поляне показались люди, жующий сразу же вскочил и бросился бежать вглубь леса. Ардит, обогнув сидящих по длинной дуге, сорвал с плеча лук, устремился за бегущим. Трое мужчин в тёмных камзолах быстро оказались на ногах, один сразу кинулся с мечом на Богдана, славянин даже чуть отступил, отражая быстрые удары. Двое заметили мага и Герду, переглянулись — но тут на поляну выступил Клавус.

Маг с самого начала боя пятился, прятался, чувствуя себя бараном, забредшим прямо в волчью стаю. На левом краю поляны воздух раздирает мерцание клинков. Разбойник в красном треухе лихими выпадами теснит Богдана, вскрикивает, стремится поймать удачный момент, обмануть ловким движением. Клавусу и меч для драки не нужен, в широкую грудь нацелились два вражьих клинка. Силач изловчился, двинул одного разбойника по уху огромным кулаком, тот поражённо выпустил воздух и осел, как чучело, сдёрнутое с кола. Второй разбойник широкими выпадами меча пытается сдвинуть великана с места, заставить двигаться. Его клинок раздражённо свистит, рассекая воздух — но для удара нужен просвет. Клавус же нависает над ним тёмной громадой, удары гладиуса падают равномерно. Будто некий маятник отсчитывает последние часы разбойника, или его голова уже лежит под лезвием гильотины.

Богдан вдруг шатнулся, коротко вскрикнул, на правой стороне груди крохотное алое пятно. Красный треух сощурил глаза, заулыбался дико, победно — тут же замер, захрипел, сквозь его улыбку просунулось остриё кинжала. Он забулькал, не в силах даже сказать последнее слово. Изо рта хлещет кровь, так и повалился, словно кукла. Клавус простым быстрым выпадом проткнул своего противника, тот замер, пытаясь барахтаться на клинке. Силач коротким движением выдернул оружие, пихнул тело разбойника коленом, тот рухнул и застыл в нелепой позе.