Я улыбалась и только надеялась, что со временем близнецы станут еще лучше относиться к Илье. Пришла очередь Марины, а я перевела взгляд на Настену и Соню. Они смотрели на папу, и в их глазах светилась радость. Старшие девочки хорошо относились к младшим, понимали, что они маленькие, но и близняшки тоже изменились. С удовольствием играли с сестрами, но больше все же проводили время друг с другом. А мы просто любили всех одинаково.

Наблюдая за старшими дочками, которые знали, что папа не оставит их потом без внимания, я невольно окунулась в воспоминания.

Однажды мы сидели с Ильей на кухне. Заметили, как к нам вошли Настена и Соня, держась за руки. Мы удивленно переглянулись.

— Папа, мы с Соней сестры.

— А у сестер одни родители, — добавила дочка.

— Поэтому мы хотели спросить…

— Можно нам называть вас папой и мамой?

Я почувствовала, как сердце громко застучало, и на глазах появились слезы. Была готова стать для Настены мамой, но не хотела нарушать ее память о Кристине. Посмотрела на Илью, его взгляд был ошарашенным. Девочки погрустнели и у них на глазах появились слезы. Видимо, мы долго не могли прийти в себя. Я сорвалась с места, чтобы подбежать к Настене и ее обнять. И чуть не столкнулась с Ильей, который сейчас обнимал Сонечку. Мы посмотрели друг на друга взглядами, полными любви. И сказали девочкам почти одновременно:

— Я твой папа, Сонюшка.

— А я твоя мама, Настена.

Девочки все решили за нас. И мы были этому рады.

Я почувствовала, как меня потянули за подол платья, и увидела близнецов. Их счастливые лица сияли, и я обняла моих девочек. Мы стали смотреть, что Илья придумает для старших дочек.

— А теперь карусели. Кто будет первой?

Его голос обволакивал лаской, когда к нему подбежала Сонечка. Она его обожала и счастливо засмеялась, когда он обнял ее и стал кружиться. Илья улыбался, прижимая ребенка, и, казалось, сейчас ничего не замечал. А потом поставил дочку на пол, его глаза светились счастьем, и прошептал несколько слов ей на ухо. Я их знала. Он говорил девочкам: «Люблю тебя, дочка». И я знала, он действительно любит наших детей. Когда Настена тоже «прокатилась на карусели» Илья вытер пот со лба и устало сказал:

— Папа устал, мы пойдем с мамой на кухню.

Илья

Я откинулся на спинку стула и улыбнулся Насте, которая наливала нам чай. Мышцы на руках и спине немного ныли, но это была приятная боль. Мне нравилось играть с детьми, и я дарил им мое внимание и любовь.

Моему сердцу было радостно за Настену. Дочка счастлива, и для меня это главное. Я вижу, как она любит Настю и считает ее мамой. И сестер у нее теперь много. Всегда понимал, что ей не хватало материнского тепла, но сделать ничего не мог. Вообще думал, что больше никогда не полюблю.

Сейчас я любовался Настей и чувствовал, как сердце пылает жаркой любовью. Мне хотелось ей помогать с детьми, говорить комплименты и дарить заботу. Быть рядом, и каждый раз давать ей понять, что никогда не предам и буду любить всегда. Я не мог на нее надышаться, и хотелось постоянно ее обнимать и делать все, чтобы она ощущала себя счастливой.

И она отдавала мне в сто раз больше. Настя всегда была такая, и за шесть лет не изменилась, только стала мудрее. Сейчас особенно ценил наши отношения. Я иногда спрашивал себя, когда слышал о ее бывшем муже: «Как можно было предать такую женщину, как Настя? Он явно идиот».

И с нежностью подумал о Сонюшке. Как ее можно не любить? Спокойная, умная девочка, которой явно не хватало отцовской любви. И я готов ее восполнять. Когда дочка называла меня папой, я чувствовал, как глаза начинает щипать от слез.

Когда-то я хотел двух детей, а сейчас у меня четверо. И пусть трое не мои по крови, но я их люблю, как родных. И готов сделать все, чтобы они были счастливы. Никого не обделяя моей любовью.

Настя присела рядом, поставила нам чашки с чаем. Ее что-то беспокоит? Почувствовал, как стало бросать то в жар, то в холод, и появилась тяжесть в груди.

— У тебя что-то случилось?

Она покусала губу, и, замявшись, произнесла мягким голосом:

— Илья, мне нужно задать тебе важный вопрос.

Я почувствовал, как все тело напряглось. Как можно спокойнее сказал:

— Не бойся, говори, Настя.

— Ты хочешь общего ребенка?

Я часто задышал и почувствовал, как холодный пот выступил на спине. Закрыл глаза, пытаясь успокоиться, и ощущая, как возвращаюсь в кошмар, который думал, что уже пережил. Четыре года страдал по Кристе, проливая слезы от душераздирающего одиночества. Приходил к ней на кладбище, смотрел на фотографию и не понимал, почему судьба отняла мою любовь. За что мне это все? Жил, как в тумане и светом в окошке была только Настена, которая вытащила меня из этого состояния.

И теперь, когда я снова полюбил, то боялся потерять и Настю. Второй раз не переживу. От возникающих картинок в голове лоб покрылся испариной, и я перестал дышать. Но надо сказать правду, мы же договорились быть честными друг с другом.

Я почувствовал, как на мою ладонь легла ее рука. Ее поддержка была очень вовремя. Стало легче. Я успокоился, открыл глаза и стал дышать ровнее.

— Настя, не хочу. У нас четверо детей, и надо о них думать. И я боюсь тебя потерять.

Мой голос все равно дрогнул, и она заметила. Все поняла.

— Я рядом, всегда. Спасибо, что сказал правду. Я тоже не хочу.

Я почувствовал, как на душе стало легко. Хорошо, что наши желания совпали. Я подошел к ней и крепко обнял. Она уткнулась мне в грудь. И понял, что, наконец, могу дать ответ на вопрос, который Настя задала уже давно.

— Помнишь, ты у меня спросила, почему я назвал дочь твоим именем?

Она посмотрела на меня, и ее лицо сияло.

— Я долго ждала ответа.

— Когда я остался один с дочкой на руках, мне нужна была поддержка. Ты всегда умела мне ее оказывать, когда мы встречались. И я назвал дочку в честь тебя. Настена дарила мне поддержку, даже когда была совсем маленькой, и я не жалею о выборе имени.

— Илья…

Настя смотрела потрясенно, а я вложил в голос всю любовь:

— Я больше тебя не отпущу и люблю тебя.

Почувствовал ее губы, и жадно к ним приник. Мне нравилось, как она меня целует.

— А я от тебя никогда не уйду. Я тебя люблю.

Прохор

Еще утром я увидел заветное электронное письмо от клиники с результатами ДНК-теста, но до сих пор не решался его прочитать. Я делал рабочие дела, провел важное совещание и, когда остался один, в очередной раз посмотрел на письмо. Уже полдень, а я все не решаюсь его открыть. На лбу выступила испарина, и я протирал ее платком, пытаясь унять учащенное сердцебиение.

Я чувствовал себя так, словно был преступником, и это письмо выносило мне приговор или давало освобождение. И я не знал, что буду после него чувствовать, плакать от счастья или заливать горе алкоголем. И теперь ощущал себя слабаком, который боится узнать правду.

Откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, собираясь с духом. Надо просто прочитать, больше нет смысла откладывать, и это придало мне решимости. Раскрыл письмо и стал читать. Строчки поплыли перед глазами. Я перестал дышать, и казалось, что в мое сердце вогнали нож, я бессильно обмяк в кресле, снова закрыв глаза. Еле сдерживая слезы, но пытаясь сохранять невозмутимый вид, вызвал секретаря. Сказал твердо, чтобы меня больше сегодня не беспокоили, хотя хотелось свернуть все со стола, и кричать от разрывающей меня боли.

Я открыл потайной бар и налил себе коньяка, залпом его выпив, но уже знал, что вечером основательно напьюсь. В голове билась мысль, которая разлеталась на миллиарды осколков, впивающихся в мозг и разносящих чудовищную боль по всему телу: «Принцесса не моя дочь».

И дал волю слезам, которые тут же заструились по щекам, а я не хотел их останавливать. За что мне это? Как мне теперь с этим жить? Я любил дочь, а она от этого ничтожества. Со всей силы грохнул по столу.

«Я тебя уничтожу за предательство», — мысленно обратился к Лиде, смахнул злые слезы, понял, что не в силах больше сидеть на работе, и решил уехать домой. Сейчас мне поможет только алкоголь и одиночество.