Посреди веранды лежал на боку старый холодильник «Минск» с круглой дверцей. Пакет шоколадного молока, десяток яиц, два пучка петрушки и коробка с бульонными кубиками высыпались наружу. Струйки растаявшего льда из морозильной камеры растекались по вощеным доскам, смешиваясь с дождем.

«Ничего еще не кончилось», — Алексей услышал звук неторопливых шаркающих шагов. Темная фигура в длинном черном пальто и широкополой шляпе появилась в проеме двери, ведущей в гостиную.

— Ты все-таки явился сюда, Иберийский Странник, — пропел Нищий сиплым, простуженным голосом, — Что ж, ты опоздал на четырнадцать лет.

В течение двух-трех минут...

...Странник боролся с собой. Потом подполз на четвереньках к изуродованному телу Владимира Благовещенского. Учитель походил на разделанную баранью тушу. Его внутренности вывалились наружу и мокли под дождем.

Килар сдернул с плеча убитого сумку, склизкую от воды, глины и крови. Он надел ее на себя, расстегнул застежку трясущимися руками. Вытащил из вскрытой картонной коробки два красных цилиндра с латунными донцами, зарядил сначала правое, потом левое дуло. Взвел оба курка. Килар надеялся, что патроны не отсырели. На самом дне мешка он нащупал какой-то плоский, тяжелый предмет и вытащил наружу.

Он сразу узнал металлический крестообразный символ, прибитый над дверью Хижины Ветров. Кажется, Лютер назвал его Оберегом. Вблизи он напоминал приплюснутую свинцовую болванку с ровными профилированными краями. Но это не свинец, а какой-то более твердый материал — возможно бериллий, осмий или титан. Уменьшенная копия каменного Креста, что-то вроде сувенира для туристов. Прочность не спасла его от повреждений. Сверху и снизу Оберег сдавили, словно в гидравлических тисках. Металл прогнулся и сделался шероховатым от множества царапин. Каким образом этот непонятный предмет из иного мира попал в сумку учителя? Тут замешана очередная временная петля, расставляющая по местам людей и вещи.

Килар сунул Оберег в карман и встал на ноги, подавляя отвратительные спазмы в гортани, похожие на глубокую икоту. Голову Благовещенского свернуло на бок. Колык вырван с мясом. Правый глаз напоминает раздавленную сливу. Левый остекленел и наполнился дождевой водой. Килар стыдливо отвернулся. Вот так выглядит человек, которого он привел на смерть. Пусть Благовещенский вызвался добровольцем, сути дела это не меняло. Оцепенение в мышцах спадало медленно, как опускающийся вниз столбик термометра. Он вздрогнул и снова достал из кармана Оберег.

Металл нагрелся. Немного. Совсем чуть-чуть.

Странник мог бы пропустить эту перемену, если бы не задержался возле трупа. Он отступил назад еще на два шага, и предмет в его руке стал холодным. Вернулся на прежнее место — тепло появилось снова.

Килар проделал этот фокус еще три раза и убедился, что ошибки нет. Сдавленный металлический крест нагревался при приближении к телу учителя и остывал, отдаляясь от него. Килар протянул руку с Оберегом к самому лицу мертвеца. Металл стал невыносимо-горячим. Странник доверился интуиции, опустился на колени и возложил раскаленный крест на грудь Владимира Благовещенского.

И тогда...

...Алексей зажал ладонью рот, чтобы не вскрикнуть.

«Он выглядит гораздо хуже, чем в прошлый раз. Похоже, его дни сочтены. Но это тот самый тип, который приставал ко мне на Пролетарской».

(Страдание! Страдание! Страдание очищает душу!)

«Тот самый Нищий, который виноват во всем».

(Небесный град скоро призовет тебя. Смотри, как бы не оступиться по дороге!)

«Готов спорить на что угодно: именно он сотворил такое с Пантелеевым. И теперь он собирается кое-что сделать со мной».

(Отступись или будешь раздавлен!)

Нищий торчал посреди веранды как пугало. Налитые кровью глаза сосредоточились на Алексее. Пожелтевшие, гноящиеся губы растянулись в усмешке.

— Глупец! На что ты вообще рассчитывал? Зачем явился сюда как мартышка с голой задницей? Я искал тебя четырнадцать лет, но, когда увидел сегодня днем, обнаружил, что ты не опасен. Еще одна мошка, у которой даже жала нет. Я мог бы отпустить тебя, мог позволить тебе прожить короткую бесполезную жизнь и лечь в землю на корм червям. Но ты почему-то решил, что вправе отправиться на поиски Скинии. Что сможешь прикоснуться к Ковчегу и принести людям Скрижали Завета, как новый Моисей. Гордыня и невежество обрекли тебя на погибель. И не только. Ты притащил с собой эту старую клячу, и теперь мой слуга позаботился о нем. Ты не только тщеславный глупец — ты еще и убийца!

Нищий снова ухмыльнулся. Несколько волдырей на губах лопнули. Кровь и слизь текли по подбородку и капали на его костлявую, безволосую грудь.

— Вы как болотный гнус: бесконтрольно плодитесь и лезете во все щели. — Нищий говорил неразборчиво, словно его легкие были до верху наполнены какой-то пузырящейся жижей, — Вас нужно давить, пока вы не отравили своими миазмами всю галактику. Возможность открыть Скинию умрет вместе с тобой. Мое время в этом мире подходит к концу, я ждал слишком долго. Бренная плоть слаба, но дух бессмертен. Я ухожу с чувством выполненного долга. На следующем обороте колеса я расколю Ковчег, сожгу Скрижали Завета, а пепел развею по ветру. Твой вид сольется с природой, и гармония будет восстановлена.

Алексей понимал значение каждого отдельного слова, но общий смысл ускользал от него, как будто Нищий разговаривал на иностранном языке. Разум в какой-то момент просто потух. Но вместо него проснулись первобытные инстинкты: прячься, сражайся, беги. Спрятаться не получится, бежать не позволяли остатки гордости. Но он при росте 182 весит почти девяносто, и у него есть убедительный аргумент в кармане.

Он выхватил перочинный нож. Лезвие зафиксировалось в открытом положении с громким щелчком. Порой, в уличных разборках достаточно просто показать нож, и все вопросы отпадают сами собой. Нищий удивленно склонил голову на бок.

— Ты серьезно?

Он поднял руку, соединил большой и указательный пальцы в кольцо, как если бы хотел показать Алексею, что все «О-кей».

Страшная боль пронзила кисть. Казалось, каждую мельчайшую косточку сдавили щипцами, а потом провернули на девяносто градусов. Алексей закричал и выронил нож, схватившись левой рукой за правую. Пальцы скрючились и мелко тряслись. Нищий поднял знак «ОК» повыше, и спазмы распространились от запястья к локтю.

Алексей рухнул на колени и снова закричал.

— Это только начало, паршивец. Думаешь мне приятно гнить заживо в этой изношенной оболочке?

От боли у Алексея зарябило в глазах. Он скорчился на полу в позе улитки, подтянув колени к подбородку и прижав к животу пылающую руку. Ему еще никогда не было так больно. Теперь мучительные спазмы охватывали не только предплечье, но и плечо, шею, стиснули грудину, скрутили винтом позвоночник.

— Хватит! Не надо! — Алексей услышал собственный жалобный крик сквозь оглушительные там-тамы пульса. Боль схлынула так же внезапно, как и появилась.

Сведенные судорогой мускулы расслабились. Одежда промокла, хоть отжимай. Все тело купалось в липком, горячем поту. Сил почти не осталось, но животные инстинкты продолжали работать:

Прячься, сражайся, беги.

Алексей вскочил на ноги, подхватил с пола нож, сунул его в карман и шарахнулся к двери. Он попытался ее открыть, но полотно деформировалось от ударов снаружи, и его заклинило в проеме. Алексей пнул в дверь ногой. Дерево заскрипело и подалось вперед на несколько сантиметров. Он пнул еще и еще — дверь почти открылась.

— Беги, беги, червяк, — просипел Нищий, — Мой слуга караулит снаружи. Он полакомится твоей нежной плотью.

Алексей обернулся, привалился к полуоткрытой двери спиной и медленно сполз на пол. Он больше не чувствовал ни рук, ни ног, как будто их отрезали.

«Сейчас я умру!» — осознание всплыло перед глазами, как газетная передовица, набранная крупным кеглем. Он понял, что до этой секунды все происходящее воспринималось его психикой как сюжет остросюжетного фильма — жесткого, кровавого, безжалостного к героям, но все равно следующего неписанным законам жанра. И обязательно с хорошим концом. Сейчас он понял, что все это происходит на самом деле.