— Жень, он прав, — вдруг вступился за меня Степаныч. — Пойдем. Времени немного. Витя сказал, их сделка пройдет уже сегодня. Если будем и дальше ссориться, как базарные бабки, пропустим все нах.

Корзун глянул мне в глаза, но почти тут же отвернулся. Кисловато сжал губы.

— Пойдем, Фима, — бросил он, отправляясь к лестнице. — А с тобой, Витя, нам надо будет переговорить.

— Переговорим, Женя. Обязательно переговорим.

Молчавший и наблюдающий за всем происходящим Фима, удивленно поморгал и пошел за Женей.

— Удачи, Витя, — сказал Степаныч. — Если че, мы наверху.

Не ответив, я кивнул.

— Ты… ты извиняй, Вадик, — сухо и будто бы нехотя пробубнил Тургулаев. — Сорвался. Работа нервная, сам понимаешь. Да и человек я не сдержанный. Наболтал лишнего.

— Забыли, — буркнул Вадим.

— Хорошо. Тогда притащи телефон. Нужно вытащить из этого чечена все, что получится. Действовать придется быстро. А если его щас официально задержать, за него следаки возьмутся, дело затянется, и мы все проспим. Потому с допросом надо поактивней.

Вадим покивал, тоже отправился наверх.

Мы с Тургулаевым встали над Чеченом. Тот уже совсем пришел в себя. Глубоко дыша и громко сопя, сидел на стуле. Боевик напрягся, на его мощной шее выступили жилы. На нас он не смотрел, прятал глаза.

— Ну, кое-что мы уже знаем, — проговорил я.

— Вадим докладывал, — начал Тургулаев так, будто перепалки между нами и не было. — Сегодня вечером будет сделка. Передачу проведут на каком-то механизированном токе. Но на каком? По всему району их наберется добрых три десятка.

— Вероятно, на неработающем. На заброшенном.

— И половина из этих трех десятков будет заброшена, — вздохнул подполковник.

Потом Тургулаев присел на корточки рядом с чеченом. Повернул голову набок, заглянул в его опущенное лицо.

— Слышь? Не надо притворяться, что ты русского не знаешь. Нам говорили, как ты всех по матушке посылал, когда тебя вязали. Так что этот трюк не пройдет. Будем тебя жарить, пока на русском, как на родном, не заговоришь. Без запиночки. Но сначала я дам тебе шанс остаться при своих яйцах. Говори, где будет сделка? Во сколько?

Чеченец ничего не ответил. Только отвернул голову, чтобы не видеть сурового лица подполковника.

— Упрямишься, значит? Ну лады. Тогда спрашиваю последний раз: где будет сделка? Во сколько?

Никакого результата. Впрочем, Тургулаев, по-моему, не сильно-то и старался разговорить чечена мирно. Мне казалось, подполковнику хотелось помучить его. М-да. Видимо, Тургулаев перекладывал ответственность за смерть сына на каждого, кто хоть каким-то боком имел связи с поставщиком.

— Я тоже хочу задать ему несколько вопросов.

Тургулаев оглянулся на меня. Раздраженно засопел.

— Спорить с тобой, Летов, видать, все равно что в воду пердеть. Без толку. Ну давай, задавай свои вопросы.

Я опустился перед чеченом.

— Посмотри на меня, — начал я.

Тот не послушался, все также пряча лицо.

— На меня смотри, я сказал.

Я силой поднял ему голову, заглянул в глаза. Тот попытался плюнуть. Я увидел, как он набирает слюну, но не дал ему это сделать, отвесил звонкого леща.

— Выбирай, — продолжил я, когда тот снова повесил голову. — Мы с тобой поговорим спокойно. Просто поговорим. Пока что. Я не буду спрашивать тебя о месте и времени сделки. Вообще, не буду ничего спрашивать про твоих дружков-боевиков. Ну или вариант номер два. Я отдам тебя подполковнику, и он займется тобой по полной. И тогда придется все рассказать.

Чеченец поднял взгляд, но только с отвращением скривился.

— Ты думаешь, что сильный, — снова заговорил я. — Думаешь, что выдержишь любую боль. Выдержишь пытки. Считаешь, что воля у тебя крепкая, как сталь. Что Аллах дает тебе силы, да?

Глаза чечена изменились, ожесточились. Он посмотрел со злобой. Взгляд его говорил, что боевик бы с радостью перегрыз мне горло, если бы у него была такая возможность.

— Я тебе скажу, что это не так, — покачал я головой. — Ты не выдержишь и заговоришь. Ты будешь кричать от боли, трястись и умолять, чтобы они прекратили. Короче, тебя унизят. Всю жизнь потом себя будешь за это ненавидеть. Я предлагаю тебе избежать пыток и поговорить со мной. Просто поговорить.

— Летов, что ты с ним цацкаешься? — Недовольно бросил Тургулаев.

— Тихо, — поднял я указательный палец, показывая, чтобы он не вмешивался.

Раздраженно забубнив что-то себе под нос, подполковник отвернулся.

— О чем мне с тобой разговаривать, пес? — Прошипел Чечен. — О чем я вообще могу с русским говорить? Вы нас веками притесняли. Веками держали Ичкерию, как шавку на привязи. А теперь она свободна. Так что мне все равно, что со мной будет. Мой народ идет к свободе. За меня отомстят.

— Идеологически заряженный, — заметил Тургулаев.

— Угу. Еще как, — улыбнулся я. — У вас все такие идейные там?

— Мы боремся за свободу, — прошипел чечен.

— Вы, может, и боретесь, — ухмыльнулся я. — Но не в ту сторону. Кто-то из вас борется, а кто-то деньги зарабатывает. Вы ведь здесь за этим? Вы приехали купить оружие, а потом что? Перепродать его дома, на черном рынке? Или оружие для частной армии какого-нибудь Басаева?

— Мы вас же, псов русских, будем вашим же мечем бить, — высокопарно заявил чечен.

Я вздохнул.

— Может, и будите. Но пока что-то бьете только друг друга. У вас там война. Гражданская. Ладно, о русских, которых вы гоните из Чечни, мы сейчас не говорим. А сколько твоих же сородичей убьют из того оружия, что завтра твой командир купить у местной бандитской сволочи?

— Эти шавки, что под Россию легли, только смерти и достойны, — отрывисто пролаял боевик.

— Витя, че ты с ним за политические споры повел? — Вновь вклинился Тургулаев. — По делу его спрашивай!

— Тихо, подполковник, не мешайте, я же попросил, — строго сказал я.

Тут, неся громоздкий деревянный чемодан и крокодилы на резиновых проводах, на цокольный этаж спустился Вадим.

— Ну че, расчехлять? — Спросил он.

— Расчехляй, — приказал Тургулаев.

— Погодите вы со своим телефоном, — осадил их я. — Еще успеете. Время пока что есть.

Мне решительно не нравилась вся эта идея с жестокими пытками. Да, если иного выхода не было, если время поджимало, я и сам шел на подобные шаги, чтобы вытрясти информацию из врага. Надо будет, я разрешу Тргулаеву задействовать его телефон. Но сначала мне нужно попробовать самому разговорить чечена. У меня создавалось впечатление, что парень вообще не понимает, что творит.

Есть люди, кто своими действиями полностью лишил себя права, чтобы с ними поступали по-людски. В моих глазах таковыми были многие бандиты, таковым был Брагин, наживающийся на чужой смерти. Но был ли таковым вот этот парень? Я не знал и хотел выяснить. А потом уже решать, как с ним поступить.

— Ты сюда в первый раз приехал?

— Какая тебе разница? — Огрызнулся чечен.

— Да мне-то никакой, — я пожал плечами. — Тебе, вот, есть большая разница. От этого зависит, останутся ли при тебе твои яички. Ну а мож они превратятся в омлет. Так что, я б на твоем месте призадумался бы.

Чечен настороженно посмотрел сначала на меня, потом на Тургулаева. Бросил взгляд на Вадима, застывшего с полевым телефоном в руках.

— В первый.

— Лет сколько?

— Девятнадцать.

— Воевал? В боевых действиях участвовал? Русских убивал?

Чечен замялся, отвел взгляд.

— Ну? Чего застеснялся? Вроде храбрился. Кричал, что всем несогласным смерть. Раз уж храбришься, то давай, храбрись до конца. А и иначе, ты просто трусливая мразь.

— Сам ты мразь! — Злобно крикнул он.

— Только на это у тебя тяму и хватает? — Ухмыльнулся я недобро. — Обзываться, как какое-то дите?

Я поднялся, посмотрел на него сверху вниз. Чечен поднял на меня взгляд темно-карих глаз. Теперь я видел, что он боится еще сильнее, чем раньше. А еще колеблется.

— Нет, — буркнул чечен. — Не убивал.

— Врет, — проговорил Тургулаев.