Даниль быстро разобрался, как вывести на стенном экране карту аномалии. Увеличение можно было довести до того, что становился виден не то что каждый район — каждая душа. «До чего дошёл прогресс, — ухмыльнулся Сергиевский, разглядывая картину, — до невиданных чудес…» Любовался он недолго, и скоро вернулся к представлению северной части Русской равнины. Яснее всего аномалия выделялась на карте плотности. Чем-то похожие на неё тёмные области имелись там, где когда-то обитали вымершие племена, а теперь было пусто; конгломерат национальной ментальности таял столетиями, как и складывался, и потому удерживал возле себя остатки распавшихся душ людей и антропогенных богов. Но то были слабо заметные серые облачка, а аномалия выделялась на карте колодцем бурлящей тьмы.

Смотреть было интересно; понять — невозможно, тем более, Даниль и не представлял, что должен понять.

— А эта хрень что показывает? — безнадёжно спросил он у ворона.

Ответом был очередной удар клювом по клавише. Карта «хрени» раскинулась на стене. Над нею, у самого потолка, горело название.

«Матьземля, Неботец: анатомия стихийных божеств над Российской Федерацией».

— Ух ты… — невольно уронил Даниль.

Аномалия сансары соответствовала беспрецедентному истончению плоти великой богини; границы совпадали настолько точно, что в этом не могло быть сомнений. Понять, как одно связано с другим, и до разгадки останется всего ничего…

— Блин, — сказал аспирант. Теологию он в своё время сдал автоматом и погружаться в её изучение не имел ни малейшего желания. — Да ещё и стихийные, чтоб их… — пришла было мысль спросить Егора из Анькиной клиники, но тут же вспомнилось, что Егор — жрец, и насчёт анатомии Матьземли его просветить не сможет.

Клац!

Даниль еле отдёрнул руку. Ворон поднял башку и уставился на экран.

«Северорусская аномалия» — всплыла подпись на карте. Потом от тёмного облака аномалии протянулись в стороны едва заметные нити. «Метастазы». Поясняющий текст выскочил в окне уже на обычном мониторе перед данилевым носом: «Случаи заболевания Х преимущественно сконцентрированы на территории, обозначенной как «Северорусская аномалия». Однако спорадически аналогичные случаи имеют место и вне данной условной области. Динамика сансары демонстрирует стабильность границ аномалии, но…»

Дальше аспирант не читал.

Он смотрел на картинку.

Простая картинка, обычная, знакомая. Будто кто-то кинул камнем в окно и пробил в стекле дырку — но оно не осыпалось осколками, а просто дало трещины. Неровные, изломанные, во все стороны… трещины в Матьземле.

Даниль облизнул сухие губы.

— Это не опухоль, — сказал он тихо, не отрывая взгляда от монитора. — Это рана.

Ворон каркнул.

И аспирант вспомнил, что Гена так и не ответил на его последний вопрос.

— Да, — ответил Ансэндар и обезоруживающе улыбнулся. — Я — стфари.

Жень пялился на него как заворожённый.

Лья коротко представил своих пассажиров и надавил на газ.

Белорусский вокзал уже скрылся, под колёсами машины сменялась улица за улицей; компетентный шаман рулил молча, точно вовсе забыв об остальных. Анса сидел рядом с ним, глядя на дорогу. Ксе не знал, что Лья замыслил, но знал, чего Лья добивается лично от него, а потому спокойно ждал, когда у собрата кончится терпение, или попросту придёт время раскрывать карты. Ждал и думал. Некогда стфари были сенсацией, слыхал о них каждый, но за несколько лет странные беженцы перестали привлекать внимание. Они вообще не привлекали внимания: в отличие от прочих иммигрантов, стфари не хотели и не пытались селиться в мегаполисах. Где-то в Москве, насколько Ксе помнил, находилось их представительство — не более полусотни человек. Оставшаяся часть тридцатитысячного народа предпочла остаться там, куда пришла.

Про них однажды рассказывал Санд. В то время они с Ксе ещё не закончили обучение, хотя оба работали. Санд не был так успешен финансово, как теперь, потому что его не подпускали к элитному жилью. Одним из его первых серьёзных заданий оказался коттеджный посёлок — не под Москвой, а под Тверью. Там он наслушался разговоров, а после и повидал их предмет.

После урока, длившегося весь день, шаманы дремали в гостиной — Санд, Ксе, Юр, Вей и Рис. Беспощадный Дед вымотал учеников так, что с молчаливого согласия Санда все оставались ночевать в его, Санда, квартире; сам Арья в соседней комнате сидел за компьютером и общался с кем-то в сети. Ксе минуту назад заходил его проведать и улыбнулся: старик старательно печатал двумя пальцами, выражение его лица было по-детски сосредоточенным.

— А их народ любит, — говорил Санд, перекатывая в пальцах зелёные шарики с индийским узором. — Дикие, говорят, но люди хорошие. Дикие потому, что водку пьют не всё время, а по праздникам. Их даже власти любят, если так можно выразиться. Они же идеальные иммигранты, хоть на доску почёта вешай. Ничего не просят, неагрессивные и работящие. По-русски говорят — быстро научились. Лес, конечно, порубили, давно ещё, когда языка не понимали, но им его списали задним числом, как гуманитарную помощь. Они сейчас все мёртвые колхозы в округе подняли. — Санд помолчал. — Тут такая фишка… их не напрягает мысль, что нужно вкалывать шестнадцать часов в сутки только для того, чтобы были еда и одежда. Они после этих шестнадцати часов ещё полночи плясать могут. Их не напрягает, что нет электричества, газа, водопровода, магазинов, школ и больниц. Что нет тракторов и солярки — их тоже не напрягает. У них там этого никогда и не было. Вот если надо вместо лошади самим волочь плуг — тогда они начинают напрягаться…

Один из шариков выскользнул из пальцев шамана; тот поленился тянуться за ним, положил второй шарик на стол и устало закрыл глаза.

— В общем, гражданство дадут, я думаю, — заключил он. — Вопрос только в территории — они расселяться по стране точно не будут, а значит, национальная автономия получается, пусть не по бумагам, а по факту. Кому-то оно в верхах застряло. Но это… их же в любом случае некуда высылать.

— Я неделю назад, когда на работу устраиваться ходил, двоих видел, — сказал Вей. — На славян похожи. — Вей был немного националист. — И действительно, хорошо по-русски говорят. Странно это. Три года, — глядя в потолок, он загибал пальцы, — вне языковой среды, без учителей, без учебников, даже без словарей! Это вообще как?..

— Да кто ж поймёт…

— Впрочем, это хорошо, — решил Вей. — Ассимилируются.

— На п-прибалтов они похожи, — внезапно явился в дверях Дед. Ученики, вознамерившись подняться, вяло и печально забарахтались в креслах; Арья жестом пресёк шевеление. — А язык из ин… индоевропейских. Меньше надо фантастики читать.

Последняя сентенция всех удивила.

— К-какой-то журналист без мозгов ляпнул, так все с тех пор и заладили, — махнул рукой Дед. — «Беженцы из параллельного мира». Ну, что тут удивляться… живёт-живёт человек, сансару с ноосферой п-путает, так это ещё ничего. Вот к-когда этиловый спирт с метиловым… Вероятностный мир, шаманятки, п-причём недалёкий, аж языковые группы те же… Но они не ассимилируются. Никогда.

— Почему?

— Они сохраняют своих богов.

— Мне звонил Дед, — раскрыл, наконец, рот компетентный шаман. На лице Ксе не дрогнул ни один мускул: если Лья хотел задеть его тем, что по важному делу Арья связался не с ним, то просчитался. Ксе помнил, что говорила ему интуиция по поводу телефонов.

— И чего? — буркнул Жень.

«Дед посоветовал ему связаться со стфари, — промелькнуло в голове Ксе. — Зачем? Помощь или укрытие… у нас сейчас других целей просто нет. Даже и спрашивать неинтересно. Разве что…»

— Привет передавал, — с ухмылкой сообщил Лья и умолк.

«Ах ты гад, — почти весело подумал Ксе. — Ну не хочешь по-человечески, не хочешь — не будем».

— Уважаемый Ансэндар, — деликатно окликнул он и замялся: чего-то в обращении не хватало. Ксе помедлил и ляпнул, когда молчать уже стало неловко: — Извините… а по отчеству вас как?