— Жень, — хрипло проговорил Ксе, заставляя себя стоять прямо. — Жень, пошли отсюда.

— Куда? — Шаман сам изумился, когда божонок действительно подошёл к нему.

— Обратно. В метро.

— Зачем? — Жень лукаво прищурился.

— Ты же видел.

— Что?

— Кто… — Ксе проглотил вязкий комок слюны. — Кто — там? Кого ты там за углом увидел?

— Жрецов, — с готовностью ответил Жень и солнечно заулыбался.

— Адептов?

— Угу.

Ксе без лишних слов сграбастал его за рукав и потащил за собой. Он имел сказать богу нечто по поводу его несмешных шуток: Ксе не сомневался, что силу, которую он увидел, Жень отлично контролирует и не даёт шаману ощутить родную стихию нарочно, из каких-то своих соображений. Ксе не представлял, какие соображения могут иметься у неуравновешенного подростка, но всё яснее понимал, в насколько опасном положении оказался, и оттого внутри нарастала злость. Богиня просила позаботиться о пацанёнке — хорошо, это долг шаманов, и Ксе согласился, и Дед Арья принял на себя часть груза, и Лья обещал помочь. Но если этот пацанёнок будет вот так выступать…

Впрочем, проводить разъяснительные беседы следовало где-нибудь в спокойном месте.

— Ксе, — слегка задыхаясь, окликнул Жень.

— Помолчи.

— Ксе!

Шаман только резко выдохнул, почти зарычав.

Бог рассмеялся и стал на месте.

Ксе в ярости на него воззрился. Сдвинуть упёршегося Женя силой было не проще, чем фонарный столб, потому он и не пытался, но…

— Ксе, пусти меня.

— Придурок мелкий, ты ведь…

— Да пусти же, — буднично попросил Жень. — Я их убью.

И наклонился подтянуть шнурки на кроссовках.

…Ксе стоял как пыльным мешком ударенный. Ему отчаянно хотелось, чтобы здесь сейчас каким-нибудь чудом появился Дед. Иные ценные идеи осенять не желали. Божонок определённо нуждался в очередном сеансе выкручивания ушей. Ксе не умел обращаться с детьми, тем паче подростками, а перед капризами пубертатного бога был совершенно беспомощен.

— Смотри! — горделиво велел мальчишка.

Шаман пошёл за ним как баран на верёвочке; он думал что-то сердитое, но толком даже выругаться не мог.

…вот — жрецы. Не какая-нибудь мелкота — адепты. Двух дней не прошло с тех пор, как божонка судорога свела от ужаса, стоило ему заподозрить жреца в Ксе. Только этим утром Дед Арья ради просьбы Матьземли и жизни Женя пожертвовал своей совестью. А нынче время послеобеденное, и Жень требует, чтобы Ксе смотрел; ни дать ни взять стишок собирается читать с табуретки…

Шаман нервно хихикнул.

Жень отпустил его руку.

— Ты боишься, что ли? Не бойся.

— Стрелять будешь? — не в силах согнать с лица косую ухмылку, предположил Ксе. Ему происходящее казалось каким-то ирреальным: «Этого на самом деле нет, потому что так не бывает…»

— Нет, — задумчиво сказал Жень, щупая пистолет под курткой. — Патронов мало. Беречь надо.

— А… чтоб тебя, — выдохнул Ксе. — И что ты собираешься делать?

Бог улыбнулся.

— Я же сказал — смотри.

Кажется, будто медленно, без сомнения и боязни, погружаешься в тёплую воду; она смыкается над твоей макушкой, лаская кожу течением и переплеском, и ты, человек, вдруг научаешься дышать как рыба, забывая о последней преграде между тобой и водой…

Дед Арья настоятельно рекомендовал родителям шаманят хотя бы раз свозить детей на море. Ксе бывал там и до первого погружения в тонкий мир; ощущения действительно оказались похожими, и он радовался тому, как легко и приятно учиться… С тех пор Ксе делал это тысячи раз.

Сейчас он этого не сделал.

Ксе, шаман, не погружался в стихию.

Но очертания предметов стали расплывчатыми, словно взгляд затуманивала могучая аура Матьземли. Но вокруг человеческих фигур забрезжили синие контуры. Но потеряло прозрачность небо, став великим стихийным богом, и неторопливые молнии потекли от него к Земле, как струи дождя. Но вихрь, яростный и стремительный, поднялся, достигнув самого небосвода, и загорелся тяжёлым светом.

И Ксе увидел центр вихря.

Жень стоял, разведя в стороны руки с пластмассовыми мечами, на губах играла мечтательная улыбка. Ксе не мог объяснить, что божонок проделывал с собой, он просто не знал, на что Жень способен. Страшноватый приступ ясновидения проходил, мир вокруг шамана вновь становился нормальным, плотным, и Ксе только помнил, что тонкое тело бога формировало какую-то другую фигуру, отличную от собственной жениной.

Подросток рассмеялся и пошёл вперёд.

Ксе разрывался между нежеланием, назло гадёнышу, смотреть и чувством за него же, гадёныша, ответственности. Последнее пересилило, и шаман заторопился за Женем, проклиная всё на свете и пытаясь сосредоточиться для нового обращения к Матьземле. Если случится что-то нерадостное, воззвать к ней придётся, хочет этого божонок или нет… впрочем, если что-то действительно случится, возражать он уже не сможет. Шаману стало тошно от этой мысли.

…Качели, песочница, нестройно стоящие гаражи-«ракушки», деревья, асфальт, подъезд — Ксе не знал, тот ли, к которому они шли, но те, кто встречал их, точно знали — тот. Их было всего трое, или Ксе заметил троих… потом ещё троих, чуть дальше, но среди тех не было адепта. Ксе сам удивился, как сумел его распознать.

Вполоборота, засунув руки в карманы, стоял у подъезда бесцветный мужчина в чёрном пальто.

В десяти шагах от него замер Жень.

Аня взяла ключ от лаборатории, в которой обычно работал Ящер, и, мало не пританцовывая, повела за собой унылого Даниля. Они поднялись на второй этаж, пересекли здание, миновали переход во флигель, нависший над небольшим палисадником, и спустились. Даниль включил свет.

Накурено было страшно. Пахли столы, стены и потолок. Лаунхоффер отсутствовал две недели, но до того, случалось, просиживал здесь ночи напролёт, занимаясь собственными, непостижимыми для среднего ума проектами. Это было его логово, и как положено, оно хранило запах хозяина.

— Он скоро придёт, — сообщила ликующая Аннаэр то, что и без того было известно всякому. — Это из страны в страну через совмещение точек не ходят, чтобы люди не волновались, а по городу он сейчас… может, даже прямо здесь появится!

«Не появится», — угрюмо подумал Даниль, но ничего не сказал. Во-первых, ему не хотелось поддерживать разговор о Ящере, а во-вторых, он знал, почему Эрик Юрьевич не шагнёт из шереметьевских терминалов в уют своей берлоги напрямую, а выйдет на соседней улице, пройдёт пешком до дверей института и направится во флигель той же дорогой, что и они.

Он хочет встретить Ворону.

Аннаэр не будет приятно это услышать.

Данилю, откровенно говоря, тоже хотелось встретить Воронецкую, но не посчастливилось — у неё ещё не закончилась лекция. Ящер-то точно подгадает… Никакого дела у аспиранта к профессорше не имелось, просто на ту бывало приятно посмотреть. Настроение поднималось от встречи с нею, а в этом Даниль сейчас нуждался особенно остро. От Вороны, вроде как от Эрдманн, шло наваждение, только у неё оно было светлым и сбрасывалось легко.

Ворона всё делала очень быстро — ходила, говорила, думала. Ещё она очень быстро всё на свете забывала — но и вспоминала мигом, оставаясь выдающейся учёной, конечно, в тени грандиозных «Ла-Ла», Лаунхоффера с Ларионовым, и всё-таки крупной фигурой… Даниль невольно улыбнулся, представив, как она бежит по коридору, крыльями расплескав чёрную шаль, а Ларионов, ректор, сердито кричит ей вслед: «Опять всё проворонила, горе луковое!» Это значит, Ворона снова забыла сдать календарные планы. Она уже пятнадцать лет, с самого основания МГИТТ, каждый год забывает это сделать.

Она налетит на тебя, быстро-быстро заморгает и ласково засмеётся, жуть как похожая на ворону из-за дурацкой своей шали. Зря она так любит чёрный цвет. Волосы чёрные, сама костлявая, ни дать ни взять смерть — косы не хватает.

У Вороны водянистые глаза, асимметричное лицо, слишком маленькие кисти рук и одно плечо выше другого.