Даниль, напротив, испытал необычайно острый облом и напряг. Эрдманн так и засветилась, а поскольку она находилась в чистой форме, то засветилась вполне зримо, и это внушало грусть: лететь рядом с лучистым солнцем, которое радовалось исключительно тому, что сейчас покажет научному руководителю свою диссертацию.

Ящера действительно сложно было не заметить. Аура его даже в компактном состоянии перекрывала по мощи излучения любую другую. Даниль невольно задумался, чему же энергетически эквивалентна душа такого человека как Лаунхоффер, и сам испугался — кощунство какое-то получалось.

Аннаэр рванулась к институту ласточкой. Контуры её тела расплылись.

— Во-первых, уясни главное. Шансов у тебя нет.

Жень дёрнулся, как от удара.

— Они тебя найдут, — без жалости рубил Дед. — Раньше или п-позже. Не надейся, что скроешься. Тебя ещё не нашли потому, что всерьёз и не ищут. Ждут, когда замучишься бегать. Т-тебя гоняют неофиты и обычный угрозыск. Как только иерархи решат, что пора, тебя найдут через полчаса. У них отца т-твоего слепок т-тонкого тела остался.

— А Ксе… — едва разлепил губы Жень.

— А Ксе дурак.

— Дед… — слабо сказал Ксе.

— У тебя одна есть надежда, — продолжал Дед. — Т-только не думай, что шанс есть. Надежда твоя в том, что Матьземле не всё равно. Линии в-вашей, я думаю, лет этак тысяч пять, и если её из Матери сейчас выдернут н-некие особо умные люди, то даже ей, при всей её тупости, будет больно… Но шансов у тебя нет.

Договорив это, Арья ссутулился и вмиг постарел лет на десять. Оборотился, шагнул к массивному кожаному креслу, попытался придвинуть ближе к дивану, но недостало сил. Ксе вскочил, помог учителю. Арья сел, тяжело вздохнув, и снова глянул на Женя.

Тот, одеревеневший и точно выцветший, смотрел в пол.

Молчал.

— Д-да… — едва слышно проронил Дед, смежая веки. — Д-дела…

Ксе опустился на диван рядом с Женем. Сжал ладонью его плечо. Тот, не глядя, сбросил руку шамана; лицо Женя исказилось.

— На кой хрен я сюда припёрся, — прошипел он, подымаясь. — Чтобы меня… чтобы мне… Я уйду сейчас! Мне плевать! Я… пусть найдут! Пусть, суки, попробуют! Я их поубиваю нахрен! Имею право!

— Сядь! — пророкотал Дед, поднимая горящие страшной чернотой глаза; тяжёлые старческие веки набрякли, морщины пролегли чётче.

Божонок сел и упал лицом на колени.

— Имеешь, — негромко сказал Арья. — Ты вот К-ксе на улице давеча за жреца принял. Убил?

Плечи Женя вздрогнули.

— Я тебе объяснить пытаюсь, — пасмурно продолжал Дед, — что ты можешь сделать.

«А взгляд?» — думал Ксе. Была минута, когда он по-настоящему боялся Женя, когда глубоко внутри инстинкт кричал, что перед ним опасность, существо, от которого нужно бежать. И что?..

— Что я могу, — одновременно с его мыслями, глухо и горько сказал Жень. — Я только пугать могу. Ну и ножом… блин, если б у папки хоть пистолет был! Ему ж и не надо было пистолетов…

Арья вздохнул.

— Ты при живом отце сколько времени бы взрослел?

— Да сколько угодно, — голос Женя тоскливо дрогнул. — Хоть сто лет, хоть двести. Я что, папку бы спихивать стал? Он… такой. Суперский. Папка. Был.

— А теперь?

— Не знаю.

— Сколько времени прошло с его… — и Дед, минуту назад игравший в жестокосердие, замялся, — с тех пор как ты…

— Месяц, — хрипло сказал Жень.

— И с тех пор ты бродяжничаешь?

— Ну… почти. Они же не могут, если в кумирне вообще пусто, — божонок поднял голову. — Они сразу… припёрлись. Ну я и смылся.

— А сестра как же?

Жень сморгнул.

— У тебя должна быть сестра-близнец, — сказал Арья. — Мать Отваги.

Жень открыл рот и закрыл. Губы у него снова дрожали; участилось дыхание, вздулись неюношеские мускулы, как будто маленький бог отчаянно сражался с чем-то внутри себя.

— Где твоя сестра? — медленно спросил Арья, и Ксе увидел, что учитель бледнеет.

— Нету, — через силу ответил Жень и добавил сквозь сжатые зубы, — больше.

В окно светила луна. Только что хлестал дождь, но кончился, с ним стих и ветер, трепавший ветки; теперь было спокойно. Деревья оледенели в неподвижности, тучи разошлись, между ними проглянула синяя тьма Неботца, закутанная в призрачный лунный свет. Серые капли сгинувшего дождя едва поблёскивали на оконном стекле, и в самом низу, на раме, дрожал и всё не мог сорваться прилипший, иззелена-жёлтый берёзовый лист.

Голос Деда звучал простуженно и сипло, но, против обыкновения, Арья почти не заикался. Он припивал из блюдца чай, жевал бутерброд и говорил. История была длинная, говорить ему предстояло долго.

— Я человек старый, — предупредил он в самом начале, — бессонливый. Пару часиков завтра в самолёте п-покемарю, мне и хватит. Ты сам скажи, когда соображать перестанешь, я тебя спать пошлю…

Дед оставался до утра; утром его на машине забирал Лья, а вещи его, оставшиеся дома, в Чертанове, — Юр.

Жень спал на диване в гостиной.

В окно светила луна, как светила и лет шестьдесят назад, когда кухня была коммунальной, и за окном тоже качались деревья, хоть и не те, что сейчас. Сандов евроремонт казался чужим и ненужным: изо всех щелей ползла булгаковская нечисть, и она внушала Ксе больше симпатии, чем хорошо одетые люди, которые далеко отсюда в большом светлом здании занимались составлением бизнес-планов, почему-то называя себя при этом жрецами.

— Всё российское жречество, — говорил Арья, — впрочем, это не только к России относится… всё жречество — это одна контора. П-подчинённая, заметим, официальным властям страны. Ч-чиновники, одним словом. А что такое чиновники, объяснять не надо. Мы тоже контора, не надо благих иллюзий, Ксе. Мы п-подчинены Минтэнерго, МВД, ФСБ… но есть разница.

Дед прихлёбывал чаю, глядел, сощурившись, на Луну и продолжал:

— Разница в том, что стихийному богу нельзя приказывать. А значит, нельзя приказывать и нам. Мы как синоптики: можем совершенствовать методы, повышать точность, но только законченный идиот потребует с нас выполнения плана. Это даже в советские времена понимали, когда всюду только и речи было, что про план и пятилетку.

С возрастом он полюбил растекаться мыслию по древу. Ксе ждал информации и думал о девочке Жене, богине пятнадцати лет отроду: она, наверно, была очень красивой, как и её брат. С голубыми глазами и длинными русыми косами.

…«Нету», — выдавил Жень. «Как нету? — ляпнул Ксе. — По всей Европе кумиры стоят», — и покрылся ледяным потом, поняв, насколько чудовищную сказал бестактность. «Кто к ним ходит-то, к тем кумирам…» — пробурчал Жень, пока Арья взглядом высказывал ученику, что он о нём, Лёше ушибленном, думает.

Шаман вспоминал, и душа у него была не на месте.

— …так вот, — продолжал Дед. — Парень физически не сможет избавиться от контроля. Но если его жрецы д-дошли уже до того… до чего дошли, то его станут выжимать хуже лимона. А он сопляк ещё. Не выдержит. И если п-пантеон над Россией останется без их семьи… Мать, Мать, Мать! — лицо Арьи собралось в сплошные морщины, и послышался тихий и страшный смех, — ох, Ксе, был бы я дурак, решил бы, что это заговор. Уж очень гадостно всё выходит. Но п-под самими собой сук пилить — это так по-нашему…

Дед был в курсе происходящего, но, как понял Ксе, лишь частично. Женю всё-таки пришлось вытерпеть допрос, хотя говорил по большей части Арья: от божонка требовались только односложные ответы. Ксе мало что разбирал в их беседе и изумлялся тому, как Дед преспокойно сыплет научными терминами, а мальчишка не только понимает его, но даже не переспрашивает. Было немного обидно. Дед, сам мастодонт научной теологии, ученикам-шаманам её давал скупо, а зубрить заставлял только то, что было необходимо для профессиональной деятельности. Об антропогенном секторе пантеона Ксе знал не больше, чем какой-нибудь бухгалтер с жертвенной гвоздикой.

«Спрашивать надо было, — грыз себя Ксе. — Интересоваться. Читать…»