Входит Мать.
Мать. Мишенька, родной…
Миша (смотрит в телевизор). Чего там?
Мать. Так а нет сметаны…
Миша. В смысле?
Мать (тихо). Кончилась…
Очень короткая пауза, во время которой Миша впервые смотрит на Мать.
Миша. Ну все. Вечер испорчен.
Мать. Мишенька!
Миша. Как так можно, а? Мам, ну как так можно?
Мать. Я сейчас сбегаю! Тут круглосуточный близко совсем, я куплю! Десять минут, Мишенька, десять минут!
Отец. Сам бы сходил.
Миша (поворачивается к Отцу). Ты чего, бать? Как я пойду? Я же ем!
Отец. Разбаловала тебя твоя Оля.
Миша застывает с ложкой в руке, после роняет ложку в борщ, закрывает лицо руками. Плечи его сотрясаются.
Мать (шепотом). Миша…
Отец. Я же говорю, медитировать ему надо. Совсем какой-то псих стал.
Мать. Тихо ты!
Отец. Или пусть тогда к психиатру идет. Не дело вот это вот все.
Мать. Ты озверел, что ли? Какой психиатр? Хочешь, чтобы его в дурку засунули?
Отец. Да почему сразу в дурку? Что за средневековые представления? Выпишут таблетки – и все!
Мать. Ага, таблетки. Чтобы он с утра до ночи только и мог что слюни пускать. Знаю я!
Отец. Тогда пусть медитирует.
Мать. Как ты достал со своей индийской ересью!
Отец. Почему сразу индийской?
Мать. Да хоть с какой! Ты видишь, ребенку плохо?
Отец. Ребенку тридцать уже. У ребенка свой ребенок в пятый класс пошел.
Мать. Ну и что?
Миша начинает выть. Мать и Отец смотрят на него.
(Шепотом.) Мишенька… (Отцу) Чего сидишь? Принеси аптечку!
Отец встает и выходит из комнаты, нечленораздельно ворча. Мать трогает Мишу за плечо, тот сбрасывает его руку. Это повторяется несколько раз.
Зайка.
Входит Отец, в руках у него белый деревянный ящичек с красным крестом на боку.
Ищи валерьянку.
Отец (садится на диван, ставит ящичек на колени, копается в содержимом). Тут только в таблетках.
Мать. Давай!
Отец протягивает Матери блистер с таблетками. Та выхватывает – преувеличенно нервно.
(Наклоняясь к Мише.) Мишенька, на вот – запей борщом.
Миша (сквозь вой). Сашок – не мой сын!
Очень длинная пауза. Миша воет. Мать и Отец молчат.
(Убирает ладони от лица, не вытирая мокрые щеки.) Сашок – не мой сын.
Мать. Как так – не твой?
Миша. Вот так. Не мой.
Отец. А чей тогда?
Миша. Я не знаю. Чей-то. Но не мой.
Короткая пауза, во время которой Миша молчит. Мать и Отец переглядываются.
Отец (собираясь выйти из комнаты). Я пойду один телефончик найду. У меня где-то была визитка.
Миша. Батя! Стой на месте. Я не пойду к психиатру, даже не надейся.
Отец замирает. Мать смотрит на Отца, качая головой.
Мама, ты представляешь – ей сорок лет! И она даже не Оля, а… я не знаю кто.
Мать. В смысле – сорок?
Отец (Матери). А я тебе говорил! Видишь? Говорил же!
Мать. Да помолчи ты!
Миша. Сорок лет, мам. Сорок лет… (Шумно втягивает носом воздух.) Мамуль… Можно, я у вас поживу? А то мне негде… пока что.
Третья
Крохотный кабинет, в котором за тремя столами сидят Гриша, Лиза и Миша. На столах – старенькие компьютеры, стопки бумаг, степлеры, дыроколы и прочие канцелярские принадлежности. Гриша – высокий чернявый парень с модной стрижкой, Лиза – миниатюрная девушка с волосами цвета морской волны и пирсингом в носу и губе. Все трое одеты строго в соответствии с дресс-кодом: белый верх, черный низ, то есть Гриша и Миша в белых рубашках и черных брюках, а Лиза – в белой блузке и черной юбке. ГришаиЛиза продолжают начатый чуть ранее разговор, Миша клюет носом с чашкой кофе в руке.
Гриша. И вот он идет на кладбище. Обязательно ночью. Лиза. Я тоже ночью ходила – ну и что? Ничего страшного. Вообще не понимаю, почему люди боятся могил. Наоборот, круто!
Гриша. Не, Лизон, это тебе не такое кладбище, как у нас. Там нет могил.
Лиза. Ну а как тогда? Урны с пеплом? Типа колумбарий?
Гриша. Тоже нет. У них там совсем по-другому хоронят, если это вообще можно похоронами назвать. (Мише) Миха, знаешь, что такое «небесные похороны»?
Миша (не открывая глаз). Я тебе не Миха.
Гриша. Ну простите меня, Михаил Иванович. Так знаешь?
Миша. Я не Иванович.
Лиза. Да отстань от него – пусть спит. Дальше рассказывай.
Миша. Я не сплю.
Гриша. Что-то ты какой-то занудный в последнее время стал, Мишкан.
Миша. Ты дурак.
Гриша. Ничего себе. Опасный парень Миша. Дерзит. Миха, не дерзи!
Лиза. Так что такое «небесные похороны»?
Миша. Я тебе не Миха.
Гриша. Миха-облепиха.
Лиза. Гриня! Оставь ты его в покое, а то расплачется еще. Рассказывай давай!
Короткая пауза, во время которой Миша, клюнув носом, отхлебывает кофе из чашки, а Гриша швыряет в Мишу скрепку, но промахивается.
Гриня! Ну что вы как маленькие!
Миша. Это не я. Это он.
Гриша. Ну и… короче. Когда у них кто-то умирает, то его… сажают. Ну, чтобы он как бы сидел. Ну не в том смысле, ты понимаешь.
Лиза. Я понимаю.
Гриша. И вот он так сидит целые сутки, а священник читает ему всякие молитвы из специальной книги – как бы помогает пройти посмертное путешествие.
Лиза. Здорово, наверное. Целые сутки с трупом! Хотя и утомительно.
Гриша. Ну, они привыкли.
Лиза. Все равно тяжело. У меня бы рот онемел – сутки бубнить.
Гриша. Но тем не менее.
Лиза. Ну ладно. Ну отбубнил священник. И все? Закапывают?
Гриша. В том-то и дело, что нет. Должно сначала три дня пройти, а потом близкий друг покойника относит его на типа кладбище.
Лиза. Типа?
Гриша. Ну для нас, потому что в нашем понимании это никакое не кладбище. Вот Миха, например, специалист по кладбищам. Он нам и подкинет точный термин. Да, Миха?
Миша (отхлебывая из чашки). Нет, Гриха.
Гриша. Мишкан, нуты чего? Не злись, Мишутка! Это шутка! Утро же доброе.
Миша. Шутки у тебя замшелые. Из такого же замшелого детства.
Лиза. Эй! Ну хватит уже, а? Дальше рассказывай, Гринь.
Гриша. Тебе жена, что ли, давать перестала? А, Михуил?
Миша открывает глаза и смотрит на Гришу. Тот вскакивает, сбрасывая со стола степлер.
Че, бля?! Выйдем?! Выйдем?!
Лиза. Гриня, сядь!
Гриша. Основной самый?! Основной?!
Лиза. Гриня, сядь уже!
Гриша. Держи меня, Лизон, потому что я за себя не отвечаю. Я ему рожу его презрительную расковыряю сейчас!
Миша смотрит на Гришу, шмыгая носом.
Лиза. Сядь!
Гриша (садясь). Урод жирный.
Лиза. Успокойся уже. Как дети, честное слово.
Гриша. Ну а чего он, а?
По щекам Миши текут слезы.
Лиза. Близкий друг покойника относит его на кладбище. Типа кладбище.
Гриша. А? А, да. Короче. Это такая площадка в горах. У них же там земли нет, камень один. Поэтому не во что закапывать.
