В Асиной картине мира давно уже наметилась широкая трещина, куда провалилась вера в себя, хорошее настроение, даже осознание себя женщиной, она теперь была словно биоробот, выполняющий определённую действий. Вставала по утрам, кормила малышей, ела сама, занималась нужными для общего блага делами, ужинала и снова ложилась спать, и так каждый день, вот уже как второй месяц, а ещё при всём этом она постоянно боялась, хоть и не показывала вида. Тонкая железная перегородка, отделяющая их от внешнего мира, была совсем не похожа на надёжный барьер.

Лёгкий стук в дверь был словно электрический разряд, Ася дёрнулась, снова посмотрела в окно, но сигнала не было, а это значит, что прийти мог кто угодно и, вполне возможно, в какой-то части лагеря «долбики» уже проникли за стену, и сейчас были последние минуты её жизни. Повторный стук не позволил девушке провалиться в ловушку страха, и она, подойдя к двери, сдавленно спросила:

– Кто там?

– Это Никита, открой, пожалуйста.

Трясущимися руками девушка нажала на ручку и, распахнув дверь, глянула на стоящего на улице молодого человека.

– Ты чего?

– Места не могу себе найти из-за того, что сегодня узнал. Ты одна, в твоём доме полно детей.

– Ты так говоришь, словно я заперта с рецидивистами, отбывающими срок за убийство. – прошипела Ася.

– Нет, я просто за тебя переживаю.

– Ты лучше переживай, что тебя засекут, без надобности гуляющим по посёлку, – сказала девушка и осеклась, – по лагерю.

– По посёлку звучит лучше. – усмехнулся мужчина и вдруг выпалил. – Тебе говорили, что ты очень красивая?

– Сотню раз. – Ася воззрилась на него и ясно увидела истинную причину, по которой он сюда пришёл в неурочное время. – Никита, я прекрасно понимаю, что под воздействием стресса мы все немного на взводе, если можно так выразиться, а я, мало того, что красива, так теперь ещё и играю роль матери для всех детей и не могу не производить на мужчин впечатления, потому что, глядя на меня, они убеждают себя в том, что в мире осталась хоть какая-то гармония. Я тебя очень прошу, давай сейчас не лезть в этот котёл, где ты по мне вздыхаешь, а я от этого бешусь и лезу на стену. Мне сейчас жить не очень хочется, не то что крутить романы.

– Да я просто…

Ася шумно выдохнула, кинула взгляд вдаль и, заметив еле видный отсвет из окна здания, где трудилась «наука», как односложно здесь называли учёных и медиков, бьющихся над решением, как спасти мир и человечество, спросила:

– Опять Лилинг до утра работает?

– Я за ней не слежу. – пожал плечами Никита. – Да и она мало с кем общается.

Лилинг и правда запершись в башне своего одиночества, каждый день бродила по закоулкам сложных уравнений, возвращалась к своим знаниям, пользовалась остатками мирового наследия в виде оцифрованных книг и привезённых сюда медицинских книг и билась над решением задачи.

– Привет. Ты ела сегодня? – спросил Костя, заходя к ней в кабинет.

– Мне кажется, мы всё решили, – вежливо, но очень сухо отозвалась девушка.

– Лилинг, мне нужны люди с хорошо работающей головой, а не выжатые лимоны. Сама посмотри на ситуацию критично, какой от тебя толк, если ты не даёшь организму даже краткой передышки. Нужно перезагрузиться.

– Мне всё время кажется, что вот-вот и я нащупаю эту нить. – обречённо сказала девушка.

– Ты же знаешь, что это уловка, игра стресса, чтобы утянуть тебя в депрессию. Нужно остановиться.

– Нужно вернуться за нашими материалами, оставшимися у бабы Василисы в доме. – сказала Лилинг, воззрившись на Костю.

– Я всё время думаю об этом, но пока не очень понимаю, как это сделать.

– А вертолёт?

– Нам нужно преодолеть где-то двести пятьдесят километров, туда и столько же обратно. У вертолёта запаса топлива примерно на восемьсот км, то есть по идее нам хватит, но есть много препятствий. В первую очередь мы не знаем можно ли там приземлиться, во вторых – вертолёт очень шумный и однозначно привлечёт долбиков, а значит нам нужна команда опытных бойцов, чтобы пробиться внутрь при необходимости. Ну и самая главная деталь – у нас нет запаса авиационного топлива на такое расстояние, и ещё там какая-то хреновина сломалась, а ребята на выезде пока что не видели разборки вертолётов.

– Костя, там остались очень важные материалы.

– Я знаю. – покивал мужчина. – Но посылать людей и машину на верную смерть нельзя. Мы ждём подходящего случая. Если вертолёт будет полностью исправен, то он даже сможет зависнуть и мы спустимся по тросам, там через шахту вентиляции тоже можно пробраться.

– Мы? Ты тоже собираешься туда?

– Конечно. – пожал плечами Костя. – А как иначе?

Повисшую тишину нарушил хриплый голос рации, и сквозь пелену помех стало слышно, как прорываются обрывки слов Кудрина:

– Не могу, – донеслось сквозь свист и шипение, – со второй группой нет связи, – слова снова провалились в бездну скрежета, – давно уехали.

– Слышу тебя. Роман не приезжал. Плохо слышно. Коротко скажи, во сколько примерно уехали?

– Первая половина. Здесь танки, есть электричество, мы на железке, на станции. – звук немного выровнялся и стало намного лучше слышно. – Здесь появились странные твари, – сказал Кудрин. – Походу они учатся летать.

– Что? – чуть ли не в один голос выдохнули Лилинг и Костя.

– Рома повёз экземпляр. – теперь голос потух в помехах связи, и стали слышны лишь отдельные булькающие звуки.

– Этого не может быть. Я разложила формулу их развития в программе и рассчитала, что такое возможно, причём довольно скоро, но не так стремительно.

– Ладно, давай решать проблемы по мере их поступления. – спокойно сказал Костя. – В первую очередь нужно найти Рому.

За окном темнота смешалась с внезапно начавшимся дождём, Эмма, лежавшая в своём домике без сна, покосилась на крохотное окно, приложила руку ко рту и ринулась в крохотный санузел. Ночь для неё теперь стала самым мучительным временем, когда бесконечная изжога взрывала изнутри желудок, а тошнота накатывала изматывающими приступами, и женщина, ворочаясь в горячке бессонницы, забывалась только к утру.

Эмма поняла, что беременна, ещё месяц назад. Это осознание было таким страшным, мучительным и неотвратимым, что на несколько дней она перестала даже разговаривать. Сначала она пыталась понять, почему именно сейчас, когда мир плавится в агонии умирания, её организм вдруг решил, что вполне себе подходящее время для счастья материнства. Потом попыталась принять этот факт и молилась всем богам, что здесь есть врачи, потому что, будучи в курсе истории своей семьи, Эмма знала, что когда она решит родить ребёнка, то примерно на весь срок вынашивания ей нужно будет лечь на сохранение. Второй проблемой был истинный отец ребёнка и Кудрин, которые тоже не нашли другого времени, чтобы щеголять гормональным вихрем и наперебой красовались перед Эммой, хотя она буквально видеть никого не могла. И не потому, что ей не нравилось присутствие этих мужчин, просто ей было так плохо физически, что она даже думать не могла, не то что общаться. А эти двое умудрялись одновременно ходить в вылазки, присылать ей подарки, отсиживаясь вместе в карантине, чтобы потом начинать обивать порог её домика. Хорошо хоть их отпуск всегда был кратким, и через пару дней они снова уходили в поход. Эмма, привыкшая к ночной тишине, вдруг услышала странный скрежещущий звук и сразу же поняла, что он сильно отличается от того, как обычно цеплялась за железную обшивку домика раздражающая ветка колючего кустарника. Женщина прислушалась, встала и, подойдя к окошку, аккуратно выглянула наружу. В следующую секунду острая боль страха резанула её поперёк живота, она явно видела, как по их лагерю бредёт поломанное новым вирусом тело человека.

Республика Алтай, ж/д станция, 19 сентября 2020 года

Ночной ветродуй наглухо запечатал небо тучами, и теперь во все стороны вплоть до самого горизонта стелились разномастные облака, не оставляя надежды на просвет. Столбик термометра опустился на несколько градусов, и теперь явно чувствовалось, что осень уже не просто скромно топчется на пороге, а въехала полноправной хозяйкой и убирает лишнее напоминание о лете. Руслан, разогнув закоченевшее за ночь тело, недолго пялился в засиженное мухами лобовое стекло машины, потом оторвавшись от жёсткого сиденья сел и увидел, что Кудрин, высоко подняв воротник куртки, сидит на улице и не отрываясь смотрит на рацию.