– Чё ты с глупыми вопросами лезешь? – тихо спросил второй мужичок и вырвал у Мединского ключи. – Грабли свои не тяни. И помните зачем мы здесь, если что, вашему этому кирдык. И только хоть начни рыдать мне здесь, падла. – он погрозил кулаком Ольке и пошёл открывать двери в новое жилище.

Лагерь тонул в скорых осенних сумерках, люди к наступлению темноты расходились по домам, стараясь не задерживаться на улице, хотя внутри периметра было безопасно. Но с тех пор как за стенами собралась небольшая толпа долбиков и приползло несколько безобидных монстров, прячущихся по кустам. И по ночам как-то было жутко слышать их порыкивание, скрежет пальцев по железной обшивке и тихий вой, студящий кровь в жилах. Поначалу их отстреливали, монстров ловили, но на их место приходили новые и теперь просто ждали, пока соберётся толпа побольше, и тогда электричество на заборе включалось на полную мощность, и потом добровольцы просто собирали обугленные тела.

Ася, сидевшая на пороге своего вагончика, долго смотрела, как играют дети, как-то сами собой оставшиеся на её попечении, и она теперь стала сродни многодетной матери и руководителем небольшого стихийно образовавшегося детского сада. Малыши тянулись к ней, она постоянно пыталась сделать их досуг более развивающим, и в результате её вагончик перенесли на отдельную площадку, вокруг которой мужчины из подручных материалов понастроили целую площадку, куда наведывались даже подростки после обязательных лёгких работ и обучения.

– Тётя Ася, а нафига нам теперь школа-то? – мастеря лук, спросил сидевший неподалёку Клим.

– Я не тётя, я Ася, – привычно поправила его девушка, которую жутко коробило такое обращение, – и «не нафига», а зачем.

– И всё-таки?

Солнце почти убралось за горизонт и стало видно, что со стороны врачебного корпуса в их сторону движется Никита.

– Ну вот смотри, – вздохнула Ася, – этот ужас и кошмар закончатся, мы все вернёмся к прежней жизни, а ты, вместо того, чтобы пойти в институт, будешь проходить школьную программу.

– Ну а чего мне. Я тогда же в детский дом вернусь, чё мне учиться. Всё одно шофером потом идти или грузчиком, например.

– А кем ты мечтал работать, когда вырастешь?

– Дилером. У них всегда деньги есть, еды много и одёжка красивая.

– Кем? – переспросила Ася.

– Наркотики в областном центре продавать. – серьёзно ответил парнишка.

– Интересная вариация.

– Ну, это гораздо лучше, чем всё остальное. У нас водила при детдоме был, так он, как ему восемнадцать стукнуло, сразу рванул в большой город. Его там несколько раз отлупцевали, последний раз до больницы и ограбили, – парнишка пожал плечами, – он там кем только не пытался устроиться, в общем, вернулся на прежнее место и шофером стал. А вот Андрейка, он-то вообще королём заделался, на такой красивой машине приезжал. Он нам в детский дом сладости привозил и книжки. Правда один раз кто-то из ребят наркоты попросил, так он его так отходил, что больше никто и не заикался. Я тоже так хотел, продавал бы на стороне, а своим бы всякое вкусное привозил. Особенно малышам, они ж самые слабые и обидеть каждый может. – горестно вздохнул Клим.

Асино мировоззрение относительно детей стало богаче ещё на одну историю, и девушка даже не знала, что ответить. При мирной жизни дети казались Асе детьми, не теми странными вундеркиндами, решающими философские вопросы, как это стало почему-то принято показывать в кино, а просто детьми. А Клим сейчас задвинул такую взрослую речь, что Ася растерялась и, увидев Никиту, обрадовалась и принялась махать ему рукой, чтобы избежать дальнейшего развития диалога. И ещё Ася пообещала себе впредь аккуратнее задавать вопросы и вообще готовиться к общению, а то сейчас она чувствовала себя неловко оттого, что не нашлась, как отговорить ребёнка от мечты стать дилером. Хотя сейчас этот род деятельности был неактуален.

– Привет.

– Пошли чай пить? – вместо приветствия сказал Никита. – Клим, заменишь Асю?

– Конечно. – покивал парнишка.

– Спасибо. – Никита пожал Климу руку и, посмотрев на Асю, сделал пригласительный жест. – Прошу, в столовой горячий чайник и вроде «что-то там пекли и осталось ещё немного». Так мне передали мои коллеги.

Отойдя от детей подальше, Ася коротко глянула на Никиту и тихо проговорила:

– У тебя есть новости?

– Да. И они прямо совсем неутешительные.

– Говори. – с замиранием сердца сказала Ася.

– Девочки не подавали признаков мозговой деятельности, они были словно в глубоком стазисе, а вчера случилось странное, ожил один из участков мозга, но этот участок отвечает не за те действия, которые стал выполнять ребёнок.

– Это как?

– Ну, грубо говоря, должен двигаться палец, а начинает работать желудок. Словно всё перепуталось в организме. И вчера один из учёных рассмотрел в их анализах зачатки какого-то вируса и самое страшное, что на основе лабораторных данных прошлых лет. То есть если сравнивать с тем, как протекали похожие вирусы, то похоже он дремал внутри детей, мутировал и сейчас рождается и это уже какой-то другой вирус и на что он будет похож, никто не знает. – Никита помолчал. – И непонятно, что с этими детьми будет. Малышня, которая приехала с нашей группой, провела с девочками много времени, и вирус мог вполне перебраться и к ним, а от них уже мог проползти к другим. Так что, вполне возможно завтра или через месяц, мы проснёмся в лагере, наводнённом маленькими монстрами.

Республика Алтай, лагерь «Центральный», 18 сентября 2020 года

Ночь билась в истерике непогоды, вместе с ветром пыталась шатать забор? возведённый вокруг лагеря, рвала струны колючей проволоки, натянутой по периметру для надёжности, и раскачивала несколько слабо светящих фонаря, всегда зажигаемых в жилой части на ночь. Ася третий час лежала без сна, пытаясь впихнуть в пределы черепной коробки услышанную от Никиты информацию. Мало было того, что произошло в последнее время, теперь, скорее всего, ещё придётся и детей отправить в изоляцию, хотя если в них развивается своя ветка вируса, то почему она не может прорасти и во взрослых, а значит, весь лагерь теперь можно просто спалить дотла. И на секунду Асе мысль о скором конце показалась даже радостной, ей почудилось, что придёт настоящий покой, и можно будет больше не бояться и не беспокоиться каждый день и не страшиться того конца, который поджидал каждого из них.

Ася перевела взгляд на коротенькую занавеску, которую удалось соорудить из кусков ткани, зачем-то завезённых на склад. Хотя при прежнем ритме жизни, человек, организующий внутреннюю инфраструктуру этого места, был прав, думая о занавесках и скатертях, ведь даже в страшном сне в голову не могло прийти, что повсеместно может произойти полный сдвиг веками отлаживаемой системы. Человечество и раньше встречалось с разными пандемиями, но вроде как выруливало на прямую дорогу выздоровления.

Неясный росчерк тени, мелькнувший в дрожащем свете фонаря, вырвал Асю из омута размышлений, девушка стремительно села на кровати и прислушалась к звукам, доносящимся с улицы. «Не ходить по ночам» – было непреложным правилом в лагере, а если и была такая необходимость, то нужно было связаться с охранниками, и они зажигали свет над входом в административный центр, видный практически с любой точки. Это был своеобразный сигнал, чтобы никто не беспокоился, если на территории было движение в неположенное время. Но сейчас Ася не видела никакого сигнала, а за её окном явно кто-то прошёл. Девушка тихо встала с кровати, слегка отодвинула занавеску и стала тревожно осматривать метущуюся вместе с ветром растительность, но кроме того, что потихоньку начал накрапывать дождь, она ничего не увидела.

Если она сейчас начнёт трещать рацией, то наверняка разбудит детей, и начнётся ночной кошмар, потому что сразу возникнет куча сложно разрешимых ночью вопросов: пописать, поесть, почитать книжку и самый страшный вопрос: «А когда мама придёт?». Некоторые из ребят так и не смогли смириться с потерей родителей и с тем, что теперь жили в одной большой хаотично собравшейся семье, где почему-то на Асину долю выпала честь стать всеобщей любимицей малышей, и теперь даже опытные мамаши нет-нет да и обращались к ней за советом.