В награду за северное происхождение Рикард получил светлые волосы, голубые глаза, бледную кожу – во многих регионах его могли принять за благородного. Впрочем, бледная кожа за годы жизни на западе покрылась загаром, а сейчас поверх темнела еще и многодневная корка грязи. Светлые волосы выгорели, приблизившись по цвету и ломкости к соломе. Лишь голубые глаза все так же с интересом смотрели на мир. А благородство… Его никогда и не было.
Карпет на карте Мира находился вдали от теплой столицы, и все детство Рика окружали такие же, как он, светлые люди, а также холод и снег. Большую часть года жители Карпета кутались в шубы, грели руки у камина и зарабатывали в основном поставкой теплых шкур и жира в южную часть Мира. Рикард все детство тоже грел руки в известном смысле. И за этот факт, опять же, нужно было отвесить кивок отцу.
Рендалл Элайда, несмотря на яркое имя, большую часть времени проводил в тени. К моменту рождения сына он уже с десяток лет был главой всех злоумышленников Карпета. Впрочем, для красного словца порой они именовали друг друга просто «слугами из подполья», ни капли не брезгуя ничем из того, что обычно трактуется как «другая сторона закона». Рендалл крепко держал в кулаке тянущиеся по темным подворотням ниточки, а деньги текли в его руки со всего города, из каждого подвала, с каждого темного дельца, от каждого нечистого на руку обитателя тех мест.
Рикард был первым сыном Рендалла. Или, говоря честнее, первым, которого он официально признавал. Элайда окрестил первенца по первой букве своего имени, и Рик с первых же осознанных лет понял: с него, увы, спрос выше, чем с обычных «слуг». Отец и думать не хотел, что отпрыск может найти себе какое-то иное занятие, кроме как пополнять карманы подполья. И начал пристраивать его к делу с неистовым рвением. И не только. Лишь с годами Рикард осознал, насколько далеко идущие планы были у Рендалла на своего отпрыска.
Перед глазами Рика до сих пор стояли картины из детства. Холод, отмороженные до красноты руки, он, бледный и болезненный ребенок, ничуть не похожий на отца, плетется по скупо освещенным коридорам. Подойти к груде мышц во главе стола, покаяться, что он снова принес всего пару монет. На третьей чуть не попался, снова пришлось убегать… Затем нависшая над головой тень, грубый разочарованный голос. После ему либо причиняли боль, либо отправляли на улицу – опять лазить по карманам, обманывать, убегать, и так по кругу, пока не наберется достаточно монет. Рик всегда выбирал боль. От нее всегда можно было закрыться, перетерпеть, зато потом его оставляли в покое. Целая ночь чуткого сна, а по утрам все повторялось.
Спустя время воровство ушло в прошлое. Навыки остались с ним навсегда, но внезапно обучение стало совсем иным. Многочасовые медитации, основы этикета, травы и яды, человеческая физиология, наречия отдаленных уголков страны… Безумный набор, вряд ли кто-то из отцовского окружения знал хоть малую часть из перечисленного. Подручные отца стали вызывать в нем раздражение. Грубые северные мужики со смехом смотрели, как сынок Рендалла, почти рыча, бросается с кулаками на противника, вчетверо превосходящего его по размеру. Когда он начал побеждать в подобных стычках, смех утих. Сам Рик списывал это на изнурительные тренировки, ведь некоторые из учителей были почти садистами. Измученный организм требовал подпитки, выброса адреналина. А еще порой чужой боли и крови. Тогда он еще не понимал, почему.
Шли годы, Рикард взрослел, Рендалл старел, и постепенно между ними установилось шаткое равновесие. Рик делал то, что от него хотят, и делал хорошо. Отец наблюдал за его прогрессом, скупо кивал и оставлял в покое. Он верил, что все идет по плану, а юноша не хотел его разубеждать. Но сам-то он уже прозрел.
Так он научился выживать, наловчился пускать отцу пыль в глаза, и лишь одно осталось неизменным с самого детства – ненависть. Медленно формировавшаяся в его груди тоска в какой-то момент взорвалась, обрела очертания. И в очередной раз встретившись взглядом с отцом, Рик понял: нужно бежать.
Не убегать, спасая свою жизнь, свободу, как он делал уже не раз. А именно бежать. От отца. От холода. От всех этих людей. От желтых зубов и хриплых голосов. От хлопанья по плечу и фраз «отлично сработано, мальчик». Нестись со всех ног, пытаясь сохранить собственную личность. Куда и зачем, было неважно, главное – как можно дальше.
Удивительно, насколько легко было это сделать. Рендалл обучил Рика ремеслу, которое поможет выжить в любом месте, лишь было что красть и у кого. Так зачем ждать? Подгадав день и вынув из-под половицы то немногое, что удалось утаить от отца, спустя две недели Рик покинул город. Направление было выбрать несложно, всю жизнь он прожил на холодном севере, так почему бы не посмотреть на теплый юг? Путь не близкий, долгое путешествие изнашивает одежду, а в теплом климате ее много и не понадобится. Рано или поздно можно будет питаться фруктами, воруя их с веток или прилавков. Рассудив так, Рикард двинулся в путь.
Не учел он одного: похоже, отец был к нему все же привязан. Уж неизвестно, к самому Рику или к вложенным в него монетам, но впоследствии юноша не раз корил себя, что двигался слишком неспешно и, по сути, не таясь. К концу второй недели на стол, за которым он уминал похлебку, упала тень. Рик поднял глаза и тут же вспотел, несмотря на промозглый ветер. Улыбаясь уголками рта, над ним нависал Дормер, человек, за все эти годы чаще всего стоявший за правым плечом отца. Сотни раз за последние десять лет он своими бледными, почти прозрачными глазами наблюдал за тем, как Рик приносит свой заработок, как получает наказание или благосклонный кивок. И сейчас эти глаза смотрели на Рика почти в упор. За все эти годы в присутствии юноши он высказывался считанное количество раз, но в тот момент тонкие губы разжались, он недвусмысленным жестом указал на стул напротив и проскрипел:
– Я присяду?
Рик, стараясь оставаться спокойным, кивнул. Мысли тем временем метались в голове, как рой ос, взбудораженный вмешательством извне. Дормер отодвинул стул, подобрал складки плаща и мягко уселся напротив. Без спроса взял со стола чашку, понюхал, глотнул. Хмыкнул.
– Гранатовый сок… Я уже начал забывать, что ты еще ребенок. Пусть и достаточно смелый ребенок, как оказалось. Понимаешь, зачем я здесь?
– Если Рендалл отправил за мной одного из своих ближайших слуг, то я должен быть польщен?
– Ты, мальчик, смог удивить своего отца. Да что уж там, меня тоже. К слову, называть папашу по имени… Ай-ай, как некрасиво. Да, ты все правильно понял. Возможно, Рендалл не ценил тебя так сильно, пока ты был под боком. Но когда любимый отпрыск в один прекрасный день просто исчезает, а его бледное тельце не находят под ближайшим кустом, то напрашиваются определенные выводы. Что этот самый отпрыск, на которого, ты уж не зазнавайся, были возложены определенные надежды – взял и сбежал. Тут ты меня разочаровал, парень, просто встать и уйти? Мог бы инсценировать смерть, это ведь не только в книжках работает, смекаешь? А то такие, как Рендалл, очень не любят терять свою собственность. Даже если она умеет резво бегать на двух ногах. Что думаешь?
– Думаю, что ноги у меня все еще две и я не лежу с мешком на голове в какой-нибудь повозке. Почему ты говоришь сейчас со мной?
Дормер оскалился. Помесил каблуком грязь, проводил долгим взглядом крепкий зад трактирной девки, снова воззрился на юношу. Рик налепил на лицо бесстрастную мину.
– Да, Рендалл сказал найти тебя. Притащить обратно. Потом ты, вероятно, очень бы пожалел об этом маленьком путешествии, но не так уж и сильно. Кому нужен покалеченный или, бери выше, мертвый мальчишка? Но не сомневайся, урок бы ты усвоил. Такие, как Рендалл, не просто так держат в кулаке худших из людей.
– Таких, как ты?
– Да, мальчик, таких, как я. И поверь, я не худший из них. Потому что, верно подмечено, мы с тобой сейчас болтаем. Другие варианты тебе бы не понравились.
Рик почесал бровь:
– Уверен, Рендалл приказал притащить меня обратно любыми средствами. Найти меня было несложно, теперь я сам понимаю… И ты всегда был очень исполнителен, других способов приблизиться к отцу просто нет. Правда, сейчас мы сидим тут, а Рендалл далеко. И ты не смотришь на меня, считаешь воробьев на ветках, косишься по сторонам. Если бы ты захотел, я бы упал лицом в эту миску, а очнулся уже на ковре у отца под ногами. Так в чем дело?
