— Хотя я с Сашей в этом моменте не согласен. Девочка-куколка. Вполне симпатичная.

— Да уж, — хмыкнула Вера, совсем не веселясь, — приколист. Я бы за такой стишок по башке надавала.

— Кон, — резко перевёл стрелки Дима на искусственный Разум, — а от кого он нахватался?

Саша-лицеист горестно вздохнул, печально посмотрев на сцену с застывшими актёрами, и признался:

— От папеньки. От кого же ещё. Он у нас ходячая эпиграмма. Эпиграммил по любому поводу. Уж больно у него короткие формы хорошо удавались.

После недолгих переговоров запустили клип дальше. Только он практически сразу закончился, уступая место следующему. Троица оказалась на берегу водоёма. По всем признакам — пруда или вытянутого маленького озерца. А вокруг лето. Солнце слепит. Разноголосица пичуг оглушает. Полный набор хищной насекомой гадости, как и положено летом у воды.

Вера взвизгнула и попыталась отмахнуться от летящей в лоб жирной мухи. Похоже, овода. Но тому хрен по деревне волоком, два по селу на тачке. Он шёл на брюнетку в лобовую. На таран. И остановить героя-самоликвидатора уже ничто не смогло бы. Даже ведро дихлофоса. Хотя нет. Ведро само по себе, может быть, и остановило бы.

Только когда кусачий мух прожужжал сквозь Веру, девушка вздрогнула. Нервно и глубоко вздохнула. Обозвала насекомое сукой, непонятно, когда успела только определить половую принадлежность, и, поправив отчего-то мигом взъерошенные волосы, вставшие дыбом, принялась замерять пульс на запястье. Несмотря на осознание своей бесплотности в виртуальном мире, испуг был самый натуральный.

Дима тем временем оглядывался по сторонам. За спиной вдоль водоёма шли две колеи грунтовой дороги. За ними — ухоженный лесок. Его даже можно было назвать парком. Уж больно чистый. Ни кустов, ни валежника. Даже лесная подложка больше напоминала стриженый газон.

Прямо перед ними на траве сидел Саша Пушкин лет шести в тонкой белоснежной рубашке, штанишках и ботиночках. Одет был очень опрятно. Что называется, с иголочки. Он всё в том же режиме ленивого безделья пялился на другой берег и одними пальчиками ритмично помахивал травиной в руке, словно дирижёр.

Слева от мальчика раскидистые кусты, на которых приличная стая воробьёв затеяла шумный скандал. Но мелкий флегматик никак не реагировал на пернатых, потерявших всякий страх. Хотя первая мысль, возникшая у Димы при виде травины в его руках, — Саша дирижировал этим воробьиным ором, наслаждаясь симфонией драки. Но тут же, сообразив, что Пушкин — это не по музыке, а по поэзии, пришёл к выводу, что пацан таким образом сочиняет стихи, поддерживая травиной ритм. И это предположение выглядело более правдоподобным.

Дима не успел как следует оглядеться. Помешала вся та же воробьиная шобла, тучей и с ещё более громким чириканьем взметнувшаяся с куста и улетевшая для дальнейших разборок в сторону деревьев. Причиной их передислокации стали две щуплые девчушки, вынырнувшие из-за этих кустов и шуганувшие склочную ораву с насиженного места.

Девчонки лет по восемь, но ростом не выше Саши. Худые. Загорелые. Чумазые. Явно холопской принадлежности. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: кутырки приучены с утра до вечера трудиться на свежем воздухе. На обеих — выцветшие сарафаны в пол с изрядно запылённой кромкой подола. Выцветшие русые волосы, заплетённые в жидкие косички.

Из-за кустов они буквально выпорхнули, подражая только что умчавшимся воробьям. И по их запыхавшемуся виду было понятно, что девки неслись сюда со всех своих босых ног. Судя по тому, что торопыги резко встали как вкопанные при виде сидящего на берегу мальчика, бежали они кем-то посланные как раз в поисках последнего.

Замерли, быстро и шумно дыша, уставившись на найдёныша. Синхронно переглянулись, состроив на мордашках стервозные личики, корча из себя взрослых тётенек. Приосанились и вразнобой защебетали:

— Молодой барин. Молодой барин. Вас барыня Мария Александровна кличет. Барыня Мария Александровна к столу зовёт.

В ответ — ноль реакции. Девочки ещё раз переглянулись и бочком-бочком спустились чуть ниже по склону, стараясь попасть в поле зрения молодому барину, ожидая, что он их заметит. Но этого не произошло. Мальчик в упор их, таких красивых, видеть не желал.

Одна из девок резко нагнулась, заглядывая Саше в лицо, и, не видя никакой реакции, помахала перед его глазами чумазой ладошкой. Всё равно что перед памятником помахала. Никакой реакции. Выпрямилась. Уставилась на товарку и на полном серьёзе громко предложила:

— А давай мы ему голые жопы покажем.

У Димы отпала челюсть. У Танечки с Верой глаза стали с монету в пять рублей. У мальчика и рот открылся, и глаза округлились от такого заманчивого предложения. Он даже забыл, как стихи сочинять, и резко повернулся в ожидании приватного зрелища. Но девки-оторвы, вместо того чтобы показать обещанное, только подхватили подолы и с оглушающим визгом задали стрекоча.

Визжали недолго. Как только скрылись за кустами, обе дурёхи тут же занялись пронзительным хохотом. Саша вскочил. Нехорошо так скривился в ухмылке, типа: «Ну вы у меня сейчас получите». И с места с пробуксовкой рванул за наглыми «динамщицами». Те, завидев погоню, вновь перешли на ультразвуковой визг и пустились наутёк. На этом короткий клип закончился.

Снова Москва, но уже зимняя. Вернее, позднеосенняя. Снега ещё мало. Но, судя по промёрзлому виду всего, что попадалось на глаза, было достаточно прохладно. Сами путешественники этого ощутить не могли. Для них температурный режим оставался прежним. Комфортным. Хотя Диму от одного вида зябко передёрнуло, и он тут же заказал себе кофе по-русски: поллитровый бокал с молоком и сахаром. Притом непременно горячий.

Исследователи оказались в небольшом садике, огороженном высоким каменным забором с вычурными металлическими воротами в арке стиля ампир. Сад казался по-зимнему заброшенным. Голые деревья. Голые кусты. Засохшие цветы на клумбах, запорошенные снежком. Дорожки по краям и углам заметены мини-сугробами. В воздухе пролетали редкие снежинки. Выглядело всё безжизненно, и благодаря грязному небу — мерзопакостно.

По четырём углам садика на постаментах стояли небольшие мраморные статуи каких-то греческих богов и богинь попарно. Дима плохо разбирался в древнем пантеоне, и кто такие — понятия не имел. Сначала подумал: какой классный новодел. Но, осмотревшись и поняв, где находится, тут же поменял решение: это сто пудов оригиналы. И по-другому здесь не могло быть.

В правом дальнем углу — миниатюрный грот. И тоже, похоже, не копия, а откуда-то демонтированный оригинал. Садик в этом месте примыкал к стене двухэтажного дома из красного кирпича, который Дима узнал с первого взгляда.

— Вот! — самодовольно изрёк он, отхлёбывая горячий кофе. — А это место я уже узнаю. Это задний двор дома Юсуповых. Только этого садика в наше время уже нет. А там, где грот, — он указал кружкой направление, — неработающая маленькая церквушка, типа пристройки к зданию. Хотя стены с воротами и сейчас стоят. А тут, — он повёл кружкой перед собой, — всё закатано в асфальт.

За спинами путешественников скрипнули ворота. Все трое обернулись. В образовавшуюся щель протиснулся значительно похудевший и подросший Саша Пушкин лет семи с половиной. А следом молодой мужчина лет тридцати. Мальчик был одет по-зимнему, как на Северный полюс. А его сопровождающий — в пальто непонятного покроя, наглухо застёгнутое по горло, но без воротника, и смешной одутловатой кепке, явно на меху.

Парочка прогулочным шагом зашагала по дорожке. Мальчик впереди, мужчина следом. Сашин провожатый по-воровски оглянулся, осматривая двор за воротами. Затем тем же манером просканировал окна дома, выходящие в сад, и, никого не приметив, суетливо достал из кармана шкалик зелёного стекла. Вывернув тугую пробку, он по-быстрому влил в себя несколько больших глотков содержимого стеклопосуды. Довольно рыкнул, заталкивая пробку обратно. Смачно занюхал выпитое рукавом. Одновременно другой рукой пряча бутылку обратно в карман.