— Это то, о чем ты фантазировала, когда была помолвлена с Петром? Ты представляешь его, когда читаешь это?

— Я…

Прежде чем она успевает сказать еще хоть слово, я бросаю книгу обратно на тумбочку и поворачиваю ее лицом к кровати. Я хватаю ее за оба запястья и отвожу их за спину, держа в одной руке, а другой нащупывая пряжку ремня.

— Хорошо, Джиа, — рычу я, освобождая ремень. — Если ты хочешь вести себя как шлюха, я дам тебе то, что ты хочешь. Если тебе нужен мужчина, который ведет себя как мужлан из Братвы, я могу дать тебе и это. Раз уж ты так жаждешь этого, то можешь блядь, получить это.

Она дрожит, ее губы разошлись, а глаза расширились, но я не могу понять, что ею движет — страх или возбуждение. Возможность последнего заставляет мой член напрячься до боли, пока он не упирается в ширинку, когда я толкаю ее лицом вниз на кровать. Я бросаю ремень на кровать рядом с ней, хватаю в кулак юбку ее платья и задираю ее до талии.

— Сальваторе, что ты… — Она задыхается, и я вцепляюсь пальцами в нижнюю часть ее бикини, стягивая их с бедер и позволяя влажной ткани упасть на пол с мягким стуком.

— Наказываю свою жену. — Я поднимаю ее платье повыше, чтобы оно не мешало мне, и той же рукой хватаю ее за запястья. — Преподаю тебе урок, Джиа. Я должен был сделать это в первый раз, когда ты наговорила мне гадостей. Я должен был научить тебя, что бывает с избалованными детьми. Но лучше поздно, чем никогда, — добавляю я, доставая ремень и складывая его, держа за пряжку и конец в другой руке. — Если ты хорошо примешь наказание, Джиа, я остановлюсь на десяти.

— Сальваторе… — задыхаясь, произносит она мое имя, вырываясь из моих рук, удерживающих ее запястья. — Пожалуйста…

— Пожалуйста, что? — Насмехаюсь я. Мой член пульсирует, когда она говорит это, звук ее вздоха "пожалуйста" делает со мной то, о чем я даже не подозревал. — Пожалуйста, остановись? Или пожалуйста, продолжай. Это то, о чем ты фантазируешь, не так ли?

— Я… — Она тяжело сглатывает, издавая хныканье, когда я провожу кожаным ремнем по упругому, загорелому изгибу ее задницы.

Она идеальна. Она так чертовски совершенна, что это причиняет боль. Мой член болит, каждый мускул в моем теле напряжен, все во мне требует, чтобы я продолжал это делать. Я никогда не шлепал женщин, никогда не делал ничего подобного раньше, но одна только мысль об этом заставляет меня напрягаться настолько сильно, что я чувствую, как сперма капает с моего кончика, пропитывая мои боксеры и мой член, а я стискиваю зубы, борясь с пульсирующей, движущей потребностью быть внутри нее.

Но сначала я хочу увидеть ее красную задницу, пока она будет умолять меня простить ее.

— Десять ударов ремнем. — Я снова провожу им по ее заднице, спускаясь к бедрам. — Чтобы напомнить тебе, что бывает с неверными женами.

— Что происходит с неверными мужьями? — Джиа огрызается, и к ней возвращается часть ее непокорности, когда она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Что я могу сделать с тобой при таком раскладе?

— Я не знаю. — Я поднимаю ремень и смотрю на нее сверху вниз. — Но я не был неверным, так что мы перейдем этот мост, если доберемся до него.

А затем я опускаю ремень на ее задницу с треском кожи о плоть.

Она вскрикивает, и мой член дергается, пытаясь освободиться. Красная полоса на ее заднице идеальна, и я сопротивляюсь желанию отпустить ее, чтобы провести по ней другой рукой. Я опускаю его снова, с другой стороны, и Джиа снова вскрикивает.

— Пожалуйста!

— Пожалуйста, что? — Рычу я, опуская ремень еще дважды в быстрой последовательности. — Это не то слово, которое я хочу услышать от тебя, Джиа.

— Тогда что? — Она задыхается, когда я шлепаю ее в четвертый раз. — Чего ты хочешь?

Я хочу, чтобы ты попросила у меня прощения за то, что когда-либо смотрела на другого мужчину. Я хочу, чтобы ты стояла на коленях в знак извинения, поклонялась моему гребаному члену, пока я не позволю тебе кончить, и проглотила все до капли в благодарность за мое прощение. Я хочу…

Мои яйца напряглись при этой мысли, похоть прокатилась по позвоночнику и напрягла мышцы, пока я на мгновение не испугался, что потеряю контроль над своим оргазмом при виде того, как она стоит на коленях, шепча, как она сожалеет с моим члене, засунутом ей в рот.

Никогда прежде я не представлял себе таких мерзких вещей. Никогда не хотел так сильно осквернить женщину, особенно ее. Но мой контроль над собой ослабевает, чувство вины уже не может остановить меня, и я не знаю, что будет дальше.

Джиа издает приглушенный всхлип, когда я снова спускаю ремень, ее идеальная кожа теперь покрыта красными пятнами.

— Это больно…

— Это наказание. Так и должно быть. — Я шлепаю ее снова, еще дважды, доводя счет до семи. — Прими это как хорошая девочка, которая знает, что поступила неправильно, Джиа.

При этих словах мой член запульсировал и я услышал ее тихий, почти незаметный стон, заставивший меня замереть на долю секунды. Я подумал, что это возможно ее возбудило, и я просовываю ногу между ее лодыжек, раздвигая ее ноги, я вижу отблеск возбуждения на ее мягких, пухлых губах, набухших от желания и мокрых от капель.

Моя эрекция твердеет до боли.

Я стискиваю зубы и спускаю ремень еще два раза, а моя рука крепко сжимает ее запястья. Джиа издает еще один всхлипывающий стон, и я сдерживаю рык, который едва не вырывается из меня, когда я еще раз сильно бью ремнем по ее заднице.

Ее спина выгибается, ноги раздвигаются шире, и я уже не могу понять, боль это или удовольствие. Ее складочки расходятся, показывая мне влажный, блестящий розовый цвет ее горячего, тугого отверстия, и у меня голова идет кругом. В ушах шумит кровь, а голова почти кружится от вожделения.

Я не могу больше терпеть. Я отбрасываю ремень в сторону, моя рука все еще сжимает ее запястье, и расстегиваю переднюю часть брюк. Я слышу, как пуговица бьется об пол, но мне все равно. Меня не волнует ничего, кроме того, что я нахожусь внутри нее, я не могу думать ни о чем, кроме того, как сильно мне нужно трахнуть ее, как сильно мне нужно кончить.

Я стону, когда моя рука обхватывает мой твердый член, кожа натягивается и становится очень чувствительной, когда я освобождаю свой ноющий член, кончик которого блестит от моего возбуждения. Я прижимаю набухшую головку к ее влажному входу, жар срывает с моих губ еще один болезненный стон, а затем я вхожу в нее, сильно и быстро, давая нам обоим то, чего мы хотим.

То, от чего я не могу больше отказываться.

19

ДЖИА

От ощущения того, как Сальваторе входит в меня, у меня перехватывает дыхание. От всего этого у меня перехватывает дыхание. Мое тело напряжено, в нем все перепутано, боль и наслаждение смешались, боль между бедер проникает в меня, пока все, чего я хочу, это чтобы он трахал меня сильнее, пока мы оба не кончим.

Я в ярости на него и впервые в моей голове не возникает вопроса, хочу я его или нет. Его собственничество и ревность разозлили меня сильнее, чем когда-либо с того дня, когда он сорвал мою свадьбу и забрал меня себе, а также возбудили меня больше, чем я думала, что это возможно.

В кои-то веки он перестал думать. Он перестал бороться со своими чувствами и просто действовал. И как бы я ни злилась на него за то, что он издевался надо мной, указывал, что делать, наказывал, я также болезненно возбудилась.

Я не раз прикасалась к себе, представляя именно это. Шлепки, связывание, как меня ставят на колени, приказывают делать всякие вещи, о которых не должна знать хорошая дочь мафии. Но я никогда не знала, как хорошо это может быть на самом деле. Как эта жгучая боль может превратиться в нечто иное, в горячую боль, оставляющую меня капающей, пустотой, отчаянно желающей быть заполненной.

И сейчас Сальваторе делает именно это.

Он вытягивает себя до кончика, неглубоко надавливая на вход, а затем снова вгоняет в меня до упора. Это почти слишком, его член слишком большой, но удовольствие от того, что он заполняет меня, горячий, толстый и невозможно твердый, доводит до такого предела, что боль только усиливает его.