Она — самое прекрасное, что я когда-либо видел. Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел в своей постели. И я не должен — не могу — трахать ее так, как мне хочется.

Джиа откидывает голову на подушки, упираясь в мою руку, и испускает разочарованный вздох.

— Разве тебе не надоело просто использовать пальцы? — Стонет она, крутя бедрами. — Разве ты не хочешь сделать со мной что-то еще, Сальваторе?

То, как она вдыхает мое имя, сводит меня с ума. Я хочу сделать с ней так много охренительных вещей. Я хочу попробовать ее на вкус, зарыться лицом между ее бедер и показать ее, как приятно чувствовать язык на ее клиторе, трахать ее пальцами, пока я всасываю ее в рот и заставляю ее кончать мне на лицо. От одной этой мысли мой член опасно пульсирует, сперма стекает по стволу, и я сжимаю зубы, чтобы не застонать. Я отказываюсь дать ей понять, что она меня волнует. Если она увидит, то воспользуется этим в полной мере, я это знаю.

Я не могу этого сделать. Если я позволю себе уступить хотя бы настолько, то трахну ее так, как мне хочется, вместо того чтобы не затягивать с этим. Мне не нужно пробовать ее на вкус, чтобы заставить ее кончить. Все, что мне нужно для этого… это мои пальцы. И я должен придерживаться только того, что необходимо, и ничего больше.

Я просовываю в нее два пальца, чувствуя, как горячая, бархатная плотность ее киски сжимается вокруг них, и от звука стона Джии у меня кружится голова от потребности. Каждая капля крови в моем теле, кажется, сконцентрировалась в моей эрекции. Я и не знал, что могу быть таким твердым.

— Сальваторе… — Она снова стонет мое имя, извиваясь под моей рукой. — Пожалуйста…

Ее голова откинулась на подушки, груди вздымаются, бедра выгибаются в погоне за освобождением, которое я ей обещаю. Я погружаю пальцы глубже, чувствуя, как ее беспомощное хныканье от удовольствия отдается в моих костях, и стискиваю зубы. Я могу показать ей то, чего не может молодой, неопытный мужчина, которому она была обещана. Думаю, она начинает это понимать, по крайней мере, проявлять любопытство, и я не могу отделаться от мысли, что для нас обоих было бы лучше, если бы она этого не делала.

Я отчаянно хочу показать ей все эти вещи. Но каждый раз, когда я приближаюсь к тому, чтобы сдаться, каждый раз, когда я позволяю себе хотеть ее, чувство вины снова оседает на мне, переплетаясь с вожделением, и я чувствую, что тону в них обоих. Я слышу ее насмешки в своей голове, говорящие мне, что мои желания заставили меня нарушить обещания, данные ее отцу, высмеивающие меня за мое предательство.

Я до глубины души верю, что женился на ней по правильным причинам. Что я выгнал Петра из церкви и сделал ее своей женой, потому что обязан оберегать ее, потому что хочу, чтобы она была защищена. Но если я позволю себе поддаться собственным желаниям, это уже будет не просто так.

Тогда она будет права. Я предал все, за что боролся, забрав себе то, что не должно было принадлежать мне.

Я должен сделать это, чтобы она стала моей, чтобы ей не навредили те, кто использовал бы ее против меня. Но я не должен получать от этого такое удовольствие.

Джиа снова задыхается, испуская очередной разочарованный всхлип, когда я провожу большим пальцем по ее клитору, загибая пальцы внутрь нее. Желание попробовать ее на вкус почти болезненно, настолько оно сильно, но я сосредоточен на том, чтобы довести ее до кульминации, не обращая внимания на пульсацию моего члена и липкий жар, который умоляет меня доставить ей удовольствие всеми известными мне способами.

— Кончи для меня, милая, — бормочу я, раздвигая пальцы. — Я знаю, ты хочешь этого. Кончи для меня, моя хорошая девочка.

Она испускает придушенный, прерывистый стон, содрогаясь от моей руки, когда я чувствую, как она отпускает себя. Она пульсирует вокруг моих пальцев, ее руки скребут по простыням, она бьется и извивается, сильно кончая на моей руке, ее идеальный рот раскрывается, и она вскрикивает.

— О боже-боже…, — она запрокидывает голову, упираясь бедрами в мою руку, и я вдыхаю воздух, чувствуя, как ее бархатная киска снова сжимается. Мне нужно ее тепло вокруг моего члена, нужно чувствовать, как она сжимает меня вот так.

Прошло чертовски много времени, и мне требуется все, чтобы не раздвинуть ее ноги и не погрузиться в нее до самого основания в одно мгновение.

Я медленно вынимаю из нее пальцы, подавляя стон, когда чувствую, как она снова сжимается, словно не хочет терять ощущение части меня внутри нее.

— Раздвинь ноги пошире, — грубо говорю я ей, обхватывая рукой член и делая один сильный удар. Я хочу, чтобы ее возбуждение было на моем члене, хочу ощущать его скольжение по моей напряженной коже, и я позволяю себе эту маленькую уступку своей бушующей похоти.

Ее глаза вспыхивают, темные и горячие на ее красиво раскрасневшемся лице, и я вижу по тому, как напрягается ее живот, а руки вздрагивают на простынях, что мои приказы возбуждают ее. Она хочет притвориться, что это не так, что она ненавидит, когда ей указывают, что делать. Она будет сопротивляться на каждом шагу, но ее блестящая, набухшая киска и раздвинутые губы, блестящие глаза и вздымающаяся грудь говорят о другом.

Медленно, не говоря ни слова, она раздвигает бедра шире. Эта уступка пугает меня и посылает еще один толчок похоти по моим венам, потому что это говорит мне о том, насколько она возбуждена. Она так сильно хочет мой член, что теряет дар речи, и у меня кружится голова, все во мне кричит, что я хочу трахнуть ее так, как представлял себе несколько дней назад в своем кабинете, обхватив себя руками. Мои фантазии разгулялись, когда она распахнутая для меня вот так, и я могу видеть каждый дюйм ее намокшей киски, ее набухший клитор, выглядывающий из-под покрасневших складок, ее тугой вход, ждущий меня. Желание зарыться в нее лицом и вылизывать ее до оргазма почти неконтролируемо, но вместо этого я придвигаюсь ближе, одна рука лежит на ее бедре, другая обхватывает мой член, когда я наклоняюсь к ее входу.

Я с шипением вдыхаю сквозь зубы, чувствуя, как она прижимается к моей сверхчувствительной головке. Прошли месяцы с тех пор, как я был внутри женщины, и воспоминания о том, как это хорошо, заставляют мои нервы трепетать от неприкрытого удовольствия, которое посылает еще один толчок по моему ноющему члену, а мое собственное возбуждение добавляется к скользкости между бедрами Джии. Она стонет, когда я трусь о нее, стискивая зубы, чтобы подавить собственные стоны, пока я готовлюсь войти в нее.

Я хочу больше. Я хочу всего. Я хочу провести кончиком члена по ее клитору и посмотреть, как она кончает на него, словно использует меня как игрушку. Я хочу съесть ее и поцеловать, чтобы она попробовала себя на вкус на моем языке. Я хочу трахать ее рот, ее киску, ее задницу, требовать каждую часть ее тела, пока она не узнает, каково это — кончать, пока я заполняю каждую ее дырочку. Поток грязных, похотливых мыслей затуманивает мой разум, и этого достаточно, чтобы мой член опасно пульсировал, а яйца напряглись от желания кончить.

Я так близок, что мне больно. И все, что мне нужно, это войти в нее, чтобы закончить это. Поэтому я стискиваю зубы, прогоняя все фантазии о том, как я хочу ее изнасиловать, и вместо этого упираюсь одной рукой в изголовье, а другой ввожу в нее свой член.

Сопротивление мгновенно. Джиа испускает резкий вздох, когда моя набухшая головка члена начинает проникать в нее, а ее глаза плотно закрываются от, должно быть, боли. Я замираю, защитный инстинкт, который я испытываю по отношению к ней, преобладает над всеми требованиями моего тела продолжать проталкиваться дальше в ее тугое тепло.

— Ты в порядке? — Мой голос звучит сдавленно и хрипло, и Джиа кивает, ее глаза все еще закрыты.

— Ты такой большой…, — вздыхает она, слова немного дрожат, и я чувствую, как в моей груди раздается смех.

— Такая лесть отправит меня за грань еще до того, как я окажусь внутри тебя, — тихо прорычал я, чувствуя, как еще один толчок ощущений прокатывается по позвоночнику, когда она рефлекторно напряглась и потерлась о самый кончик моего члена. — Расслабься, Джиа. Будет не так больно, если ты расслабишься.