– Может, вы мне уже расскажете, где я? Почему меня называют Ардалом? – прервал я минутное молчание, во время которого канцлер неподвижно любовалась мной с блаженной улыбкой на лице.

– Ах да, конечно, Ваше Превосходительство! – опомнилась она, словно выйдя из гипноза и немного ерзая на месте. – Я всю ночь провела в раздумьях, репетируя, что и как буду вам рассказывать. Но, видимо, это было глупой затеей, и все мои шаблоны были ни к чему. Я же не учла, что это будет диалог! – засмеялась она, разряжая обстановку. – Информации так много, и нужно ее правильно и сжато вам подать…

– Давайте начнем с Ардала.

– Сложно объяснить, кто такой Ардал, не рассказав про касты, Ваше Превосходительство, – мягко парировала она.

– Хорошо, я слушаю.

Далее последовал ликбез по необычному социальному устройству этого мира. Первым делом Тара рассказала о системе каст, которую определяла сама природа, если можно так выразиться. Эта система основывалась на цвете глаз. От рождения у всех детей отсутствовал окрас радужной оболочки, они были бесцветными. В этот момент я представил себе, как будет выглядеть глаз без окраски, и картинка мне не особо понравилась: просто белое яблоко с черной точкой в центре. Я даже немного сморщил нос, что канцлер заметила и, видимо, поняла, мое искаженное представление этой особенности.

– Вы не знаете, как выглядят глаза бесцветного? – поинтересовалась она.

– Да, в моем мире у всех от рождения есть цвет глаз, и с возрастом он кардинально не меняется; глаза могут лишь мутнеть к старости, – объяснял я свое непонимание, а Тара внимательно слушала, но сильного удивления у нее я не наблюдал. – Вам это уже известно?

– Дело в том, что я одна из немногих в Ардалии, у кого есть доступ в Стирис. Это город ученых, расположенный в горах на северо-западе. Так вот, там сосредоточены все знания об Ардалах и есть упоминание и об этой особенности вашего мира, – пояснила она, породив тем самым дополнительные вопросы. Но я решил не сбивать ее лишними расспросами. – Это выглядит не так, как вы себе, скорее всего, представили. Они не полностью белые, а слабо-серые и имеют темную окантовку, поэтому радужку глаза видно.

Далее следовал более подробный рассказ об особенностях каждой из каст. Как уже было сказано, от рождения у всех детей отсутствовал окрас радужки. Тут важной была такая особенность: никто из детей не жил в семьях, что было для меня диким. Но от канцлера последовало заверение в том, что для них это абсолютно нормально. Так, женщина после родов даже не видит своего ребенка – его сразу передают в ясли, где детей воспитывают прирожденные нянечки, представители касты лепатриатов, у которых был светло-голубой цвет глаз. Представители данной касты занимались наукой, воспитанием, преподаванием. Также и лекари были из лепатриатов, только имели белую примесь в голубом окрасе.

– У вас есть такое понятие, как материнское чувство… – продолжала Тара.

– Вы, наверное, имеете в виду материнский инстинкт? – уточнил я.

– Наверное. Я про то, что ваши женщины чувствуют некую связь с ребенком, переживают за него, оберегают, стараются защитить. У нас же подобного чувства не возникает. И устроены мы немного иначе, – пыталась она донести до меня эту безумную идею с отречением от собственных детей. – Наша физиологическая особенность заключается в том, что каждая женщина от природы может родить двух-трех детей за всю жизнь. Большая редкость, если кому-то удается родить четверых, как и то, чтобы не рожать вовсе, – это уже отклонение.

Данная информация сильно меня озадачила. Я пытался как-то состыковать эту особенность с физиологией моего мира, но, видимо, сейчас это была лишняя работа для мозга, неспособного сопоставить такие различия под гнетом новой информации. Стоило лишь уяснить, что тут многое устроено иначе. И речь идет не просто о законах или устоях – сама биология работает по-другому. Нужно лишь слушать и запоминать, осознавать, что и как устроено, вникать в процесс, а не искать связи с привычной для меня картиной мира.

– И как это выглядит? Женщина родила от мужа ребенка, его забрали, и она никогда его больше не увидит? – пытался вникнуть я.

– Кстати, да: подобных союзов у нас тоже нет, – уточнила Тара. – Так как у нас нет… – задумалась, вспоминая слово, – религии, то и понятия брака не существует. У нас полигамия.

На этом моменте мое мировоззрение окончательно пошатнулось. Общество, в котором нет религии, брака, а дети воспитываются сообща… Вырисовывается какой-то идеальный социум коммунистов-утопистов!

– Дайте угадаю: частной собственности у вас тоже нет? – с усмешкой поинтересовался я.

– С чего бы это? – с крайним удивлением ответила мне канцлер. – Конечно же, есть! Только, возможно, система владения и наследования работает немного иначе, нежели вы привыкли. Можно открыть и владеть, допустим, обувной мастерской. Но передать ее придется либо талантливому приемнику из помощников, либо городскому министерству, которое распределит его новому владельцу. Чаще, конечно, первый вариант. А вот вне города, по большей части, преобладают коммуны, занятые одним большим делом: земледелие, скотоводство, горная добыча… Там уже иначе немного… – Она решила не вдаваться в детали.

В этот самый момент в дверь постучали, и после одобрительного ответа Тары в кабинет вошел высокий худощавый парень, который толкал перед собой тележку, полностью забитую блюдами с едой, посудой, чайниками и прочей утварью.

– А вот и завтрак! – радостно воскликнула Тара. – Вы наверняка голодны?

– Да, мой желудок уже готов переварить сам себя.

– Прошу прощения, Ваше Превосходительство! Мы не ожидали, что вы так рано придете в себя, и рассчитывали на ваше пробуждение только к обеду, – оправдывалась она, явно переживая из-за этого неудобства. – Но все уже готово, и мы можем продолжить наше общение за трапезой, – Канцлер указала рукой на стол, который уже был сервирован, а слуга продолжал выставлять блюда.

На всем протяжении своего недолгого пути к столу я не отрывал взгляда от работы этого талантливого величавого парня. По виду ему было лет двадцать, может, чуть больше, но он управлялся с блюдами и посудой так ловко, будто годами оттачивал только это мастерство. Каждое его движение, каждый шаг были словно беззвучный танец. Обходя лакея со спины, я наконец смог всмотреться в его профиль. Острые черты слегка вытянутого лица не выдавали никаких эмоций. Он был профессионалом, которого ничто не могло отвлечь от любимого дела. Глаза его были серыми, но очень выразительными. Как-то неудобно было спрашивать у Тары в его присутствии, к какой касте он относится.

– Остановись на минуту, пожалуйста! Я представлю тебя Его Превосходительству Ардалу, – обратилась канцлер к парню.

В ту же минуту он выпрямился, как струна, расправил свои широкие плечи и округлил грудь. Глаза его смотрели в пол, словно он боялся их поднять.

– Это Сим. Он представитель крази, которые являются талантливейшими работниками широкого спектра. Садовники, официанты, дворецкие, водители, повара и многие другие профессии, которые не подпадают под какую-то общую группу, относятся именно к этой касте.

– Рад знакомству, Сим! – Я с улыбкой подошел к нему и по привычке протянул руку.

Его глаза тут же округлились, и резким движением он поднял голову на Тару, задавая немой вопрос и не понимая, что ему нужно делать.

– Ваше Превосходительство, прошу вас, не стоит проявлять такое дружелюбие ко всем, кого видите здесь. Во-первых, у нас не приняты рукопожатия. Все здороваются друг с другом кивком. Во-вторых, никто из жителей не посмеет к вам обратиться: вы у них вызываете трепет, – разжевывала мне канцлер, отучая быть равным со всеми. – Вы просто не представляете, что вас ждет, если своим дружелюбием вы устраните эту стену между вами и простыми людьми. Вы посмотрите! Он даже в глаза на вас поднять не смеет, – указала она на Сима.

– Так, может быть, вы уже объясните мне, в чем моя исключительность? – с раздражением обратился я к Таре. – Сначала Алия говорит о том, что я – ваше спасение, теперь вы отчитываете меня за мою, видите ли, излишнюю дружелюбность…