— Так война же…

— Война войной, молодой человек, — назидательно сказал Кузьма, — а вопросы собственности нужно оформлять по закону.

— Это верно, — несколько изумлённо пробормотал помещик.

— Ты сходил бы покуда, пообедал да машинку выбрал, — любезно пригласил я, — а мы тем временем всё честь по чести оформим. Как всё будет готово — позовём.

Господин Никитин поспешно вскочил:

— Благодарю покорно, ваша светлость. Не смею более докучать своим присутствием…

Эк у них, всё-таки, политес раздут.

— Ловко ты придумал про других помещиков ввернуть! — похвалил я Горыныча, когда шаги Никитина удалились по коридору. — Он враз сговорчивее стал!

— Да я и не ради того вовсе, — отпёрся Горыныч. — Я ведь натурально подумал: людишки мрут. А чего бы нам их не выкупить-то? На крайняк поднажмём на братца Анубиса, продаст нам ещё ячменя. Это хлеб из него твёрдый, как деревяха, а на кашу-то сгодится!

Меня внезапно озарило:

— Правильно! Скупим деревень, сколько можно — и в Земельный приказ!

— Погоди, — не понял Горыныч, — я думал, мы тебе подешёвке народишка прикупим, чтоб обезлюдевшие деревеньки Пожара заселить…

— Мы прикупим! И выведем их в Сибирь.

— В Сибирь⁈ — хором воскликнули Змей с Кузьмой.

— А что вас удивляет? Вы оглянитесь вокруг.

— Ну, война на носу… — начал Горыныч.

— Да хрен с ней, с войной! Как пришла, так и уйдёт. Вы на земелюшку посмотрите! Оскудели пашни, далеко того урожая нет, чтоб крестьянин вдосталь жил и воев кормить успевал. Леса чуть не под ноль свели. Что осталось-то? Мелколесье. Реки оскудели, рыба — мелочь одна, не говоря уже о приличной охоте. А в Сибири лес — вот это лес, я понимаю! Сколько богатств вокруг, попробуй с голоду помри.

— Убедительно, — согласился Горыныч. — А не растрясти ли мне кубышечку да не заняться ли тем же самым?

Дверь распахнулась, и на пороге появился наш юрист, Игорь Александрович, прибывший на неделе вместе с семьёй.

— Ваша светлость, мне сообщили, что требуется составить купчую?

— Верно, — я жестом пригласил его садиться. — И более того, завтра с утра вы с Тихоном Михайловичем отправляетесь в ответственный и опасный вояж.

— С какой целью? — цепко переспросил Талаев.

— А это я вам сейчас расскажу…

ПОДАЛЕЕ ОТ БЕЗУМИЯ

Обмозговав идею ещё раз и приняв от Талаева несколько дельных корректировок, мы начали обсуждать возможное место нашего грядущего переселения. Все сходились на том, что в Якутию русские крестьяне вряд ли решатся двигать, даже если их сильно заставлять, да и соседство оборотней их тоже, скорее всего, напугает, а вот дикие и местами вовсе нехоженные места вокруг Енисея всех нас очень даже привлекали. Постараться если, можно и долинки под пахоту выбрать. А уж рыбы там! А зверья разного — и мясного, и пушного!

— Вроде, на картах-то пусто, — сомневался Горыныч, — а ежли развернут нас вместе с нашей гениальной идеей? Завредничают дьяки — и хоть головой о стену бейся, м?

— Я тебя умоляю, дружище! — мне даже смешно стало. — Когда это дьяки от подарков отказывались? Предложить им пару ладных перстней — к тебе самому очередь с документами стоять будет. «Не изволите ли принять?»

Горыныч тяжко вздохнул:

— Не сердись, ара. Пока грамоты владетельные в руки не получу, да — переживать буду.

— И перстень — слишком лобовой заход, — не одобрил Талаев, — в последние годы это не одобряется. Аккуратнее надо. Хитрее…

Дьяк Земельного приказа, всё так же облачённый в старинные боярские одежды, за малую государеву мзду проверил магическим светильником и зарегистрировал купчую, после чего я благополучно сплавил Афанасия, сославшись на ещё одно дело, и пригласил в кабинет Горыныча.

— Князь Горынин, — степенно кивнул ему дьяк и поправил магическую лампу, которая и без того стояла более чем прямо. — Желаешь купить или продать? Или меновой договор составим?

— Мы с князем Тихоном Михайловичем, — начал я, — дело к Земельному приказу имеем сложное, требующее внимательного рассмотрения и рассудительного совета от сведущего в сих делах и умудрённого опытом человека.

Дьяк, кажется, понял, что дело клонится к выгоде и приосанился:

— Слушаю и постараюсь помочь всемерно.

— Прежде чем перейти к делу, желаем мы проявить к тебе, твоё благоименитство, уважение и преподнести тебе, боярин, скромный и незначительный подарок, — я вынул и положил на стол вчетверо сложенный маленький платочек. — Жарко тут у вас, авось пригодится пот утирать.

Дьяк слегка сощурился, подвинул платочек к себе и тотчас же нащупал внутри него вложенный камешек. Отогнул уголок ткани. Оценил.

— Весьма… и чрезмерно даже похвально. Благодарствую.

— Мастерскую мы открыли, — в свою очередь высказался Горыныч, — сидят девицы, вышивают.

— Можем с десяток таких платочков от чистого сердца задарить, — степенно кивнул я. — Если человек к людям навстречу со свей душой и в нужды человеческие вникает — отчего бы и не преподнести знак внимания?

— Похвально, похвально, — озадаченно пробормотал дьяк. — А в чём же у вас нужда, добрые люди?

— Да так, и не нужда, безделица малая, — скромно зашёл Горыныч. — Прослышали мы, что закон есть о заселении земель Сибирских, и что желающим перевести туда крестьян и вспоможение оказывают, и земельки побольше нарезают, чем здесь было.

Дьяк повозился:

— Есть такое. «Сибирский извод» называется. Желающих немного, правда…

— Так, может, мы в очереди первыми будем? — обрадовался Горыныч. — Только просьба у нас…

— … отрезать нам край не абы где, — подхватил я, — а в том месте, где бы нам захотелось. И чтобы наделы наши рядом друг с другом оказались.

— У-у-упф-ф! — обрадовался дьяк, имея в виду, что это проще простого.

— И бумагу бы нам, — добавил я, — чтоб если ещё у нас деревни на перевод образуются, то чтоб прирезали нам новые куски к первым же наделам, безразрывно.

Дьяк весьма благосклонно сложил платочек в карман и резюмировал:

— Этот вопрос считайте решённым.

— В таком случае, давайте начнём оформлять переход, — я вынул из чемоданчика документы на Пожар. — У нас, совершенно случайно, и платочки с собой.

Да, я решил отказаться от куцего имения, оставив за собой с запада от Урала только подмосковную деревню — для связи и спокойных портальных переходов. Омские деревушки тоже, пользуясь благорасположением дьяка, пустил на обмен. Вроде как, не положено было — всё же, Западная Сибирь, но я широким жестом отказался от начисления денежных компенсаций в пользу того же дьяка, и все остальные документы заполнялись вовсе со свистом, безо всяких вопросов.

Из остатков Салтыковской виры я сохранил за собой деревню оборотней и якутскую. Для хозяйства нам нужно, и с бабушкой спокойно общаться. А от рыбацких Больших Сетей на Енисее и начали мы отмерять моё новое имение. Дьяк, подсчитывая в уме барыши, которые были положены за перевод крестьян, щедрой рукой нарисовал мне на карте не втрое больше против нынешнего, а чуть не впятеро.

Также безоговорочно принял он и родовое имение Змея, хоть и понятно было, что со времён Великой Магической там никакие не пастбища, а несколько сот квадратных километров стеклянной пустыни. Но дьяк недрогнувшей рукой в графе «количество крестьян» написал: «378».

Моя земля пошла от Больших Сетей на юг, по левому берегу Енисея, забирая вглубь матёрой земли на сотню километров. Змеева — напротив, по правому берегу, такой же полосой.

Вскоре мы вышли из земельного приказа, имея на руках новые владетельные грамоты и сверх того Земельного приказа повеления, чтоб в случае обращения по делу «Сибирского извода» отдельных нарезов не делать, а присоединять наделы к имеющимся.

— Ну, вот теперь я снова чувствую себя немножко князем! — удовлетворённо сказал Горыныч, и я не мог с ним не согласиться. — Сидеть на жопе ровно не будем… — Горыныч деловито потёр руки, словно намереваясь с места в карьер броситься осваивать новые земли.