— Паси, да пораньше пригоняй…

Положив трубку, я отправился вести урок. Он как раз был у восьмого «Г». Когда прозвенел звонок на перемену, я сказал Альке и Толику, что прошу их поехать со мною, посмотреть и отобрать книги для нашей клубной библиотеки. У пацанят загорелись глаза. Я провел еще один урок. Семиклашки под моим присмотром побросали мяч через сетку. Когда началась большая перемена, пошел в учительскую, чтобы вернуть классный журнал седьмого «А», как вдруг из приемной выглянула Раечка и сказала мне:

— Товарищ Данилов, вас к телефону!

Кто бы это мог быть? Я зашел в приемную.

— Я — в столовую, — сообщила мне секретарша. — Будете уходить, плотнее притворите дверь.

— Обязательно! — заверил я и взял трубку, которая лежала на столе.

— Слушаю!

— Здравствуй, Саша! — раздался в наушнике голос моей бывшей.

— Привет!

— Ты обещал позвонить, но я так и не дождалась твоего ответа.

— Мои ученики согласились принять участие в твоих опытах, — проговорил я понизив голос и прикрывая рукой динамик, — но только потому, что они понятия не имеют, что их ждет.

— Замечательно! — обрадовалась Илга. — Почему же ты не позвонил мне?

— Потому, что я против.

— Это не имеет значения.

— Имеет. Потому, что я не позволю ставить опыты над детьми, согласие родителей которых не получено.

— Это не тебе решать.

— Мне.

— Ты не понимаешь, против чего идешь!

— Понимаю, — сказал я. — На следующей неделе созову родительское собрание. У тебя есть шанс самой выступить перед родителями и объяснить всю важность проводимого эксперимента. Если сумеешь им втолковать — тогда ребята твои.

— Хорошо, я попытаюсь согласовать твое предложение.

— И советую говорить правду. Советский человек имеет право знать все, как есть.

— Сообщи мне дату и время.

— Сообщу.

На этом наш разговор закончился. Интересно, доложит ли бывшая о моем демарше своему руководству? И вообще, чего она со мною возится? Я же явно ей мешаю… Не остывшее чувство? А у меня к ней? Не знаю. Бесит — это да. Особенно своими парапсихологическими фокусами. Однако глубокие чувства сразу не проходят. Тем не менее, сейчас я ее воспринимаю скорее как своего противника. Раньше мне было безразлично, чем Илга занимается. Может быть любопытно, но и только.

Положив трубку, я вышел из приемной, плотно притворив дверь. Отправился в столовку, похлебать борща и пожевать макарон с гуляшом. Подсел к Карлу, мы с ним переговорили о наших киношных делах. Вернее — об их киношных делах, потому что я немного самоустранился по причине своей загруженности. Так что товарищ мой проинформировал о том, что репетиции идут полным ходом, девчонки со швейки уже над костюмами кумекают. Алька и другие школьные художники делают эскизы декораций, а на уроках труда изготавливают реквизит. Вслух этого Рунге не сказал, но в контексте прозвучало: «Нужны деньги, друг Данилов!»

— Ты не забыл, завтра, после уроков мы за стройматериалами едем? — спросил я.

— Нет, конечно! — откликнулся он. — Машина будет?

— Достану! Грузовик…

— Ну и отлично!

На том наш совместный обед и завершился. После уроков, я выгнал «Волгу» из школьного гаража, посигналил у ворот и через пару минут в салон забрались Абрикосов и Кривцов. Городское общество книголюбов оказалось в самом центре. Оно располагалось в помпезном двухэтажном здании с колоннами и лепными карнизами, до революции наверняка принадлежавшем какому-нибудь купчине. Конечно, книголюбы не единственные, кто занимали его. Двери пестрели табличками.

Было здесь и общество нумизматов с филателистами, и курсы кройки и шитья, и общество цветоводов, и редакция газеты «Литейский рабочий» и другие мелкие организации. Мы с пацанятами вошли внутрь и сказали вахтеру, что пришли к книголюбам. Старик лениво махнул рукой направо. Последовав этому молчаливому указанию, мы обнаружили коридор с несколькими дверями. На одной из них и была табличка, подтверждающая, что за дверью находится то, что нам нужно.

Внутри оказалось полно народу. Я даже не ожидал такого. Комната была наполовину забита людьми, а наполовину стопками каких-то упаковок. Присутствующие посмотрели на нас как на досадную помеху, но тут же забыли о нашем существовании. Взгляды их были обращены на дверь, ведущую в кабинет товарища Лисицина. Некоторые украдкой пытались расковырять упаковку, чтобы посмотреть, что внутри, но другие тут же на них накидывались и шепотом отчитывали. Вдруг дверь кабинета открылась и показалась некрасивая, но серьезная девушка.

— Данилов есть? — спросила она, строго сверкнув очками.

— Я Данилов! — откликнулся я.

— Зайдите к Сергею Ивановичу!

Я шагнул к двери, пацанята за мною. Девица посмотрела на них поверх очков, но я сразу сказал:

— Это мои помощники.

И она нас пропустила. В кабинете нас встретил сам председатель. Поднялся, пожал руку мне и моим сопровождающим. Показал на стопки книг, что были разложены на большом столе. Я кивнул ребятишкам, и те робко подошли к столу и стали перебирать книжки.

— Аккуратнее, ребята! — предостерегла их очкастая.

— Ничего, — заверил я. — Они ребята воспитанные.

— А как там мой сынок? — поинтересовался Лисицин.

— Старается, — откликнулся я, больше прислушиваясь к тихим возгласам Алика и Толика.

От стола с книжными сокровищами то и дело доносилось:

— Ух ты! Стругацкие!.. Глянь — Крапивин!.. Снегов… Во! Булычев!.. Грин… Лем… Сабатини…

Да, пацаны действительно разбирались. Очкастая секретарша нависала над ними, словно курица над цыплятами и каждый раз кудахтала, если ей казалось, что те не слишком бережно относятся к дефицитным изданиям.

— Извините, товарищ Данилов, — пробормотал хозяин кабинета, — не могли бы вы попросить своих спутников поторопиться с выбором?.. У меня там люди ждут…

— Ну что, парни? — обратился я к ученикам. — Выбрали?

— Ну… да… — протянул Абрикосов.

А Кривцов спросил:

— А что, можно будет взять?

— Да, все, что вам понравилось.

— Тогда вот эту, эту и эту… — наперебой затарахтели они.

И стопка отобранных ими книг стала стремительно расти. Секретарша товарища Лисицина, казалось, была близка к обмороку. Наконец, пацаны закончили. Очкастая девица, которая не только кудахтала, но и успевала все фиксировать, протянула своему начальнику список. Тот пробежал его глазами, вздохнул и сказал:

— Римма Марковна, упакуйте эти книги, пожалуйста!

— Да, но ведь товарищ Данилов не член общества, — попыталась возразить та.

— Римма Марковна! — повысил голос председатель. — Потрудитесь принести упаковочную бумагу и бечевку!

Секретарша выскочила, а я повернулся к Лисицину.

— Сколько с меня? — спросил я.

Он взял листочек бумаги и намалевал на нем трехзначную цифру. Я глянул. Семьсот пятьдесят рублей. Ну что ж, это еще по-божески. На меньшее я и не рассчитывал. Отсчитав ему требуемую сумму, я поднялся. В этот момент вернулась очкастая девица, притащила рулон бумаги и моток бечевки. Молча принялась упаковывать книги. Пацанята стали радостно ей помогать. Когда они закончили, я пожал руку председателю общества книголюбов, подхватил сразу несколько упаковок, а остальное взяли Абрикосов и Кривцов.

Мы вытащили все это богатство из кабинета и под завистливый ропот других книголюбов, понесли дальше. Погрузили в машину и поехали ко мне домой.

Пока клуб не оборудован, книжки полежат у меня. По дороге заскочили в гастроном. Я набрал продуктов и для парней — торт. Все-таки у них сегодня праздник! Пока мы ехали, они с восторгом обсуждали, какие клёвые книжки удалось достать, словно это была целиком их заслуга. Хотя без них мне могли подсунуть какую-нибудь ерунду.

Въехав во двор, мы перетащили свою добычу в квартиру. И пока парни переносили связки книг из прихожей в большую комнату, я успел поставить кипятиться воду, вытряхнул из заварочного чайника старую и уже подернутую плесенью заварку, помыл его, сполоснул кипятком, насыпал заварки свежей. Затем, нарезал, по-быстрому, колбаски, хлеба и сыра. Ведь ребята, наверняка, проголодались, а одним тортом пичкать не полезно. Организовав таким немудрящим образом ужин, я позвал на кухню пацанов.